Лангер спал беспокойно, ему снилось что-то запутанное, непонятное и тревожное. Потом почему-то приснилось, что его вместо того, чтобы повесить — женили на какой-то совершенно незнакомой, невесть откуда взявшейся девице.

Он проснулся внезапно, как от толчка. И в один миг, разом, осознал, что это было, конечно, только сном. Не бывает так, чтобы невинная девица спасала незнакомого висельника. И чтобы строгая служанка называла оборванца хозяином — тоже не бывает. И чтобы вместо петли и двух саженей земли — двухэтажный дом с заросшим садиком…

Это был сон, а значит, помост, и петля, и палач ждут его сегодня.

Он вскинулся, рванулся спросонья так, что чуть не упал с кровати.

В тюрьме не бывает кроватей. Только деревянная скамья, узкая и жёсткая. И мягких матрасов тем более не бывает. И теплых до духоты одеял.

Он вытер холодный пот, всматриваясь в высокое стрельчатое окно, за которым едва серел рассвет. Подождал, пока уймется сердцебиение. А потом лег обратно и тотчас уснул.

Во второй раз он встал, по привычке, чуть ли не в полдень. Всегда так вставал. А как же иначе, если заканчивался день у него обычно далеко за полночь…

На стуле рядом с кроватью лежали его вещи, отстиранные и тщательно залатанные — значит, Магда заходила утром. Ну, как — залатанные? Штаны ещё куда ни шло, а рубаху можно было сразу выбрасывать, после того, как столько народу от нее по лоскуту на удачу оторвало. С другой стороны, одежда, в которой он вчера ходил, тоже не лучше, мало того, что немодная, так и не по росту. Покойный тесть был, видно, на голову ниже Лангера.

Он помедлил, выбирая между своими лохмотьями и чужим старьем. В итоге штаны надел свои, а рубаху тестеву. И спустился вниз.

Магду он нашел в передней комнате, та стояла на скамье, натирала окна. Интересно, знает ли она, кто он такой? Если ходила на рынок, то не может не знать.

Она услышала его шаги, обернулась.

— Добрый день, хозяин!

Голос ровный и в меру почтительный. Не знает. Ну и хорошо, Лангер вздохнул с облегчением.

— Вам здесь накрыть к завтраку, хозяин?

— Не надо, — поспешил отказаться Лангер, — я лучше в кухне поем!

Ещё ладно вчетвером за этим столом обедать, но одному… Кусок в горло не полезет. Да и незачем Магду лишний раз затруднять.

Кажется, она осталась довольна его ответом. Отложила тряпку, которой окно мыла, прошла в кухню, он шел следом. Завтрак был простой, но сытный — хлеб, сыр, молоко. Хлеб не такой, конечно, как вчера, ну да неважно.

— Хозяин, я вам одежду купила, — она положила на лавку рядом с ним увесистый свёрток. И рубашка, и куртка, и башмаки.

В первый момент Лангер заинтересовался вещами. Все добротное, поношенное, но не слишком, вполне приличное.

Лангер любил хорошую одежду, всегда старался одеваться красиво, нарядно и ярко. С одной стороны, оно для его ремесла полезно — оборванца скорее заподозрит в недобром, чем хорошо одетого человека, да и в лицо потом никто не вспомнит, всем только и запомнится, что куртка из крашеного сукна да башмаки с пряжками. А с другой стороны — девушки на дорогую одежду падки не меньше, чем на красивые глаза. Ну и потом — куда ему ещё деньги тратить? Дома своего нет, только и есть имущества, что на себе унести можно…

То, что принесла Магда, было, конечно, похуже, чем он привык носить. Ну и ладно, из дома выйти можно. Да и стоит ли ему теперь наряжаться павлином, как раньше?

И только потом Лангер сообразил — чтобы купить все это, Магда не просто выходила из дома, но и толкалась на рынке, выбирала, прикидывала рост и размер… И, конечно, не могла не услышать вопроса, кому она это берет, не могла не вступить в разговор. Не могла не узнать подробностей о том, как ее хозяйка замуж вышла.

Магда уже вернулась к своей работе и теперь терла створки шкафа.

— Вам ещё что нужно, хозяин?

Лангер всматривался в ее лицо, вслушивался в голос. Искал нотки презрения, враждебности, может быть, страха. Он же вор, висельник! Магда смотрела так же спокойно, как и вчера.

— А хозяйка где? — спросил Лангер, просто чтобы не выглядеть дураком — пришел и молча стоит, глаза таращит.

— В мастерской, где же ещё, — спокойно отозвалась служанка. Ну правильно, где же ещё…

Лангер поднялся обратно наверх, переоделся. Посмотрел в зеркало и остался вполне доволен собой. А то, что одежда простая — может, так даже лучше, чем прежде. Темная куртка удачно подчеркивает узкую талию, и синие глаза смотрятся еще ярче, когда не блестят цветные пуговицы. И вообще он так как-то строже и серьезнее выглядит.

В таком виде можно и прогуляться немного. Он подумал об этом и тотчас понял, что не хочет пока выходить из дома. Тут ему казалось… безопаснее. Вот ещё глупости — как будто ему снаружи что-то грозит! Но память о раскачивающейся перед глазами петле была слишком свежа. Ничего, успеет ещё погулять…

Заняться было абсолютно нечем. Лангер посидел у окна, глядя сверху на улицу, тихую, почти пустую. Торговцы со свежим хлебом и молоком уже прошли, а до вечера, когда обитатели этого квартала выйдут на прогулку, ещё далеко. Потом он перешёл в кабинет, стал смотреть на садик. Был бы у матери такой, там бы травинки лишней не росло, а тут совсем зарос… Потом спустился вниз, вышел во двор, прошёлся по дорожкам, пытаясь вспомнить, как называются какие цветы. Кроме роз и тюльпанов, он ничего не знал, но тюльпаны отцвели давно.

Вконец заскучав, Лангер пошел искать Магду. Она оказалась на кухне.

— Ты обед готовишь, да? — неуверенно спросил он. — Может, я тебе чем-нибудь помочь могу?

Она посмотрела с удивлением. Хотела было отказаться, потом вдруг согласилась:

— Что же, хозяин, если рыбу почистите…

Рыбу чистить Лангер умел прекрасно. И чистить, и ловить, и на костре жарить. Он работал ловко, сноровисто, серебристая чешуя сыпалась из-под ножа, Магда посматривала на него одобрительно. Потом взяла у него миску с начищенной рыбой, сказала:

— Ну, спасибо, хозяин, дальше я и сама управлюсь.

Голос был строгий, а все же Лангер уловил в нем немного теплоты. Это было приятно.

Потом наступил вечер. Из мастерской вышла Риона, увидела Лангера и остановилась, глядя на него с каким-то странным выражением.

— Что случилось? — встревожился он. Риона вздрогнула, словно проснувшись.

— Нет. Так, просто… Ты такой красивый.

Лангер остался в недоумении. В принципе, он и так знал, что красивый. И сам в зеркале видел, и от девиц слышал. Но это не повод пялиться на него, как на привидение!

Риона поднялась наверх, он пошел следом, сам не зная зачем. Она открыла бюро, села, достала толстую тетрадь. Что-то считала, хмурилась, черкала.

— Что-то случилось? — повторил он. Ну, видно же, что она беспокоится! Она оглянулась рассеянно, словно не понимая, что он здесь делает. И ответила:

— Уголь дороже выходит, чем я думала. Лето холодное, он мало подешевел. А все равно в этом месяце надо закупать, потом ещё дороже будет. А я рассчитывала поташ купить, у меня уже заканчивается. Ну, придется пока такие заказы не брать.

Лангер ничего не понял, но покивал с сочувственным видом.

Ужинали опять вчетвером, и опять Риона читала молитву, а вечернее солнце светило сквозь квадратики цветного стекла. И Лангеру подумалось вдруг, что, пожалуй, в этом и нет ничего плохого — чтобы каждый вечер за одним столом да в одной компании…

После еды Риона задумчиво посмотрела на Лангера и неожиданно предложила:

— Может, пойдем погуляем? На майл*?

Лангер отрицательно качнул головой:

— Давай пока здесь… Может, в сад выйдем?

Она не стала спорить.

Они шли рядом по дорожке. Риона потянулась было взять его под руку и остановилась в неуверенности. Надо же, а вчера, когда уводила прочь с площади, от помоста — крепко держала, точно боялась, что он упадет. Или сбежит.

Лангер усмехнулся, сам взял ее за руку. Это его жена. Им надо привыкать друг к другу. Познакомиться толком, наконец.

— Ты любишь розы? — спросил он. Она ответила не сразу, словно ей надо было обдумать вопрос.

— Не очень, ну, не больше других цветов. Я гиацинты люблю.

— Гиацинты? А это какие? У тебя есть? — он озирался по сторонам.

— Они отцвели давно, — пояснила она. — А ты любишь розы, да?

— Да мне-то они все одинаковы, — фыркнул он, — это мама любила. У нас на окне горшок с розой стоял.

— Моему отцу тоже все одинаково было, — кивнула Риона.

В дальнем углу садика раскинулся куст сирени, теперь уже тоже отцветший. Риона остановилась, тронула ногой торчащий из земли столбик.

— Тут беседка была раньше, можно было по воскресеньям сидеть на воздухе. Может, когда-то и сидели, не помню. Ещё при отце все это сгнило и развалилось.

— А что же не поправили? — удивился Лангер. Он часто видел такие беседки. Когда-то в детстве, случалось, ночевал в них, укрываясь от ветра и дождя.

Риона пожала плечами:

— Не знаю. А зачем?

Они бродили по дорожкам туда-сюда и разговаривали — осторожно, подбирая слова, выбирая темы. Говорили про цветы, про блинчики с медом, про цены на пряности, про новые песни из модного песенника. Риона не заговаривала про родителей Лангера, не спрашивала, как он начал воровать. И он не спрашивал, как вышло, что она стала мастером и хозяйкой мастерской, и о том, зачем она так странно решила выйти замуж, тоже. И от этого казалось, будто они не по ровной, широкой дорожке идут, а по натянутому канату…

А ещё Лангер вдруг с удивлением понял, что никогда не разговаривал так долго с девушками. Незачем было, они не для разговоров встречались. Так, несколько ласковых слов… «Ах, у тебя глаза совсем как незабудки, а щёчки румяные и нежные, словно свежие булочки, так бы и съел их целиком!», вот и хватит, можно к поцелуям переходить.

Если он скажет такое Рионе, она подумает, что он ума лишился.

Как-то незаметно стемнело.

— Пойдем в дом, — сказала Риона. — Поздно уже, пора и ложиться.

— Сегодня-то мы вместе? — уточнил Лангер.

Не то чтобы ему так хотелось переспать с этой долговязой, но ведь надо… раз он ей муж. А иначе зачем он ей вообще нужен?

— Да, сегодня надо, — согласилась она. Подумала, добавила: 

— Ты давай так же, в отцовской комнате, а я приду… Там кровать шире, чем у меня.

Это верно, Лангер и сам это заметил. Видно, кровать осталась с тех пор, как мать Рионы жива была.

У лестницы она остановилась, сказала негромко:

— Ты иди, ложись, я сейчас подойду.

Лангер поднялся, не зажигая свечи. На ощупь нашел нужную дверь, разделся. И стал ждать. Довольно долго было тихо, потом скрипнула дверь. Надо завтра попросить у Магды масла да смазать. Скрипучие двери раздражали Лангера неимоверно.

В полной темноте он слышал шаги Рионы, слышал, как шуршит одежда. Ощутил, как рядом с ним прогнулся под дополнительным весом матрас. И опять стало очень тихо.

Он потянулся к ней, коснулся плеча, обтянутого ночной сорочкой — под тонкой тканью ощущалось теплое тело. Потом вдруг остановился, встревоженный внезапной мыслью:

— Слушай, а ты правда девушка? В смысле, невинная?

— А если нет, ты потребуешь аннулировать брак? — спросила она очень серьезным тоном. — Решишь, что лучше петлю выбрать, как палач сказал?

— Я же о тебе забочусь, — пояснил он чуть обиженно. — Если ты первый раз, то надо осторожно, бережно. Тебе же больно будет.

Она помолчала, ответила смущённо:

— Извини. Я и не подумала…

А ему и самому не по себе было. Не имел он раньше дел с невинными девушками.

Он поцеловал ее в щеку. В темноте и не видно, что лицо рябое. Следующий поцелуй — в губы. Она лежала безучастно, не пытаясь ответить, даже не реагируя. Ну ладно, сама она целоваться не умеет, но хоть бы показала, что ей приятно!

Лангер потихоньку продвигался ниже. Раздвинул ворот сорочки, гладил и целовал грудь. Надо признать, грудь была что надо, крупная, но не слишком, мягкая, но не бесформенная, аккуратная. И почему он раньше этого не замечал? Как она умудрилась прятать такую красоту под одеждой?

— Зачем ты это… сюда? — вдруг спросила Риона, чуть отстраняясь. Лангер даже растерялся. Ну и вопрос! «Зачем…»

— Чтобы тебе приятно было, — ответил он наконец. — Чтобы ты не боялась.

— Я и так не боюсь, — ответила она безразличным голосом. — Уж, верно, горячим стеклом обжечься больнее.

— А ты обжигалась? — переспросил он в недоумении. Она хмыкнула:

— Покажи мне такого стеклодува, кто ни разу не обжигался!

Лангер усмехнулся мысленно — ну надо же, на второй день семейной жизни узнал наконец, чем жена занимается! А дело-то совсем не женское…

Что его ласки ей, кажется, неприятны, было немного обидно. Всем нравились, а она… Хотя — она же в первый раз, и волнуется, конечно. Ну, не хочет — как хочет.

Он под одеялом нашарил край сорочки, подтянул кверху, открывая низ живота. Ласкал гладкую кожу, перебирал шелковистые волоски. Удивительно, но там, как и на груди, следов оспы не было. Неужели болезнь ей только лицо повредила? Вот ведь не повезло!

Его ладонь переместилась вниз по бедру, потом вошла между бедер, поднялась немного вверх, к самому потаенному. Ловкие чуткие пальцы осторожно раздвигали нежные складочки, нащупывали самое чувствительное местечко. Они это умели не хуже, чем замки вскрывать.

— Это всегда так долго? — спросила Риона спокойно и немного устало.

У Лангера от обиды даже дыхание перехватило. А он-то старается, чтобы ей приятное сделать! Что же, можно и побыстрее, если она так хочет!

Он резко откинул одеяло, навалился сверху. А она как будто и не заметила его напора, лежала все такая же безучастная, бревно бревном.

В последний момент он взял себя в руки, сдержался. Вошёл осторожно, не торопясь. И все равно, наверное, было больно — она охнула, вздрогнула. Но это было уже неважно, он больше не мог контролировать себя, двигался нетерпеливо, яростно. Казалось, он мстит ей — за то, что она его на себе женила, лишив выбора, лишив свободы, и за то, что условия ему ставит — «не воруй больше!», и за те поношенные вещи, что Магда купила, явно же по ее приказу, и за то, с каким высокомерием посмотрел на него вчера этот мальчишка Виллем… Разрядка была, как вспышка пламени. Лангер упал, уронил голову ей на грудь, тяжело дыша и обливаясь потом. Вот теперь она осторожно шевельнулась под ним. И спросила с тревогой:

— Тебе плохо?

— Что?! — изумился он. Вот уж чего он точно не ждал, так это того, что она о нем беспокоиться будет!

— Ты так задыхаешься, — пояснила Риона. — Может, лекаря надо?

Вот теперь Лангер опомнился по-настоящему. Недавняя ярость сменилась стыдом. Против воли женила? Да ничего подобного, мог бы и отказаться, а что он в тот момент под виселицей стоял — это точно не она виновата. И в том, что она целоваться не умеет, тоже. И сейчас не обидеть она его хотела, а успокоить — мол, действуй, обо мне не волнуйся…

Он снова стал целовать ее лицо и губы — не так, как только что, а с нежностью, с благодарностью. Обнял, почувствовал, как напряглись под рукой мышцы, зашептал мягко, успокаивающе:

— Не бойся, все в порядке, милая, хорошая…

И, наверное, она поверила его шепоту. Потому что ее плечи расслабились, а рука несмело легла ему на грудь…

Так они и заснули.

Проснулся Лангер опять в середине дня и, разумеется, один. Некоторое время раздумывал о том, ушла ли Риона посреди ночи или спала рядом с ним до утра. Вообще даже странно, что он не услышал, не проснулся. Он всегда довольно чутко спал. А тут — как будто и впрямь в безопасности себя почувствовал.

День был похож на вчерашний — оделся, позавтракал, побродил по дому, вышел в сад… Хотел было заглянуть в мастерскую, но раздумал. Только мешать будет. Да притом подмастерья Рионы с ним незнакомы, будут на него пялиться, от работы отвлекаться. Вот придут они в воскресенье на праздничный обед, познакомятся, поговорят… чтобы уже не чужим человеком для них быть.

Так что вместо этого он пошел на кухню, Магде помогать. На этот раз она точно обрадовалась ему, и голос не такой строгий был, можно сказать, ласковый.

Наконец вернулась из мастерской Риона. Лангер вышел ей навстречу. Наверное, надо было спросить, как она себя чувствует. Все-таки ей больно было, да и кровь на простыне осталась…

Как заговорить о таком, он не знал. Не случалось ему с девушками подобные темы обсуждать. И пока он подбирал слова, Риона уже коротко поздоровалась, прошла мимо с таким видом, словно ничего между ними и не было, и снова, как вчера, поднялась на второй этаж.

На этот раз Лангер за ней не пошел. Ну правда, что он должен за ней бегать, как собачка!

А после ужина она сама позвала:

— Давай поговорим!

Видно, обсуждать серьезные вещи она могла только в кабинете.

Они поднялись наверх, и Риона вдруг сказала совершенно неожиданное:

— Я детей хочу. Сына. Красивого, как ты.

Лангер слегка растерялся. Он в принципе знал, откуда дети берутся, но как-то никогда с собой это не связывал, даже и не думал.

— Чтобы было кому все это оставить, — продолжала Риона, глядя куда-то мимо Лангера, словно и не с ним говорила. — А то я кручусь с утра до ночи, а все для чего? Знаешь, как мне трудно было, когда отец умер! Мастером-то я стала, а только меня еще никто не знал, не доверял толком… Заказов почти не было, а на бутылках да стаканах много не заработаешь. Мне все говорили, что продавать придется мастерскую, а я не хотела. И справилась. А зачем? Вот если будет сын, я его всему научу, все секреты передам.

Она помолчала и заговорила уже другим, деловитым тоном:

— Ты не думай, я понимаю, что мы не пара. Я себя в зеркале видела. И что люди обо мне говорят, знаю. Я понимаю, каково тебе жить… с такой уродиной. Тебе со мной как в клетке.

Лангер попытался возразить, она перебила:

— Это ты сейчас мне благодарен, что жив остался. А потом оно забудется, и ты меня возненавидишь. А я этого не хочу. И не хочу, чтобы ты себя в клетке чувствовал. Давай так — вот как я от тебя сына рожу, так мы разойдемся.

— Как? — хмыкнул Лангер. — Если ты сына родишь, то уж никак нельзя признать брак несостоявшимся.

На самом деле ее рассуждения его очень даже заинтересовали. То есть он старался смириться с мыслью, что этот нелепый брак — навсегда, что ему из этого дома не вырваться. А оказывается, и вырываться не надо… Надо только продумать, как это сделать.

Риона задумалась ненадолго.

— А мы скажем, что я тебе изменяла.

— Да кто же поверит! — невольно вырвалось у Лангера. Риона покачала головой:

— Какая разница, поверят или нет! Найдем кого-нибудь, кто согласится моего полюбовника сыграть, заплатим ему.

Лангер прикинул мысленно — да, это вполне возможно. Что же, все оказывалось даже лучше, чем он думал.

— А если ты не родишь?

Она опять помедлила в раздумье.

— Ну, давай пока не рожу, но не дольше семи лет. Согласен?

Он пожал плечами.

— Я и на всю жизнь согласился, а так тем более согласен.

Тут ему в голову пришла мысль, которые он поспешил высказать:

— А зачем нам разводиться? Давай я просто уеду куда-нибудь. А ты скажешь, что я по делам поехал. Зачем тебе себя-то позорить?

Риона снова ответила не сразу — видно, ей такое и в голову не приходило.

— Но тебе тогда нельзя будет вернуться в город. А ты здесь привык, у тебя друзья здесь…

Лангер не стал спорить:

— Ладно, поживем-увидим.

В чем-то она права была, на новом месте слишком многое будет для него чужим и незнакомым, и репутацию заново зарабатывать придется, и вообще… Но все-таки это было бы совсем уж нечестно, ее же и обвиноватить.

Потом вдруг в голове мелькнуло: а ведь ему не обязательно дожидаться, пока эти семь лет пройдут. Он и так может выйти из дому и рвануть прочь из города, и поминай как звали… А она, похоже, и не думает о подобном. Доверяет ему.

Риона кивнула:

— Ну, значит, договорились. Заверить мы это не можем, ни один стряпчий не возьмётся заверять такой договор, так что придется тебе мне на слово поверить.

— Я верю, — согласился Лангер. Причем совершенно искренне, потому что было что-то такое в лице, в голосе Рионы, что заставляло верить ее словам.