И лиры дивные напевы...

Чудесный отрезок дня — сумерки.

Зной спадает, передавая лидерство ненавязчивой прохладе. Яркокрылых бабочек сменяют пузатые светлячки. Облака — в основном молочно-белые, грязно-серые или иссиня-черные — сбрасывают скучные, неприглядные наряды и под лучами скрывающегося за горизонтом солнца окрашиваются в совсем иные цвета.

Нежный, словно румянец на девичьих щеках, розовый. Благородный, достойный королей, багряный. Сиреневый, подобно кожуре инадзумских дынь. Оранжевый, желтый, кроваво-алый…

Множество оттенков — чистых, насыщенных — плавно перетекают друг в друга и сообща превращают каждый закат в неповторимое творение природы. Творение, превзойти которое не под силу ни одному художнику, каких бы вершин мастерства он не достиг.

И что способно послужить лучшим завершением трудовых суток, как не наблюдение за отступающим перед своей сдержанной сестрицей раскаленным светилом? А уж если и место для созерцания векового круговорота выбрано отменное и компания собралась подходящая…

И без того приятное времяпрепровождение становится попросту идеальным и запоминающимся надолго. Тем драгоценным кусочком прошлого, который озарит отблеском веселья самое темное, мрачное и печальное мгновение в жизни.

Удивительно, но до недавних пор Люмин и не подозревала, что таких моментов — безмятежных, успокаивающих, избавленных от беготни и сражений — в копилке ее разума обосновалось до неприличия мало. Куда меньше, нежели прямо противоположных: суетливых, шумных, до краев насыщенных разнообразными действиями. Иногда даже чересчур утомительных и выматывающих.

А виной тому звание профессионального искателя приключений, которому по плечу справиться с задачей любой сложности. Хоть и добровольное, но тяжелое бремя.

Привалившись спиной к стволу могучей пихты, колок* которых произрастал на окраине Утеса Звездолова, девушка чувствовала, как сердце ее наполняется жгучей благодарностью к инициатору их краткой передышки от неиссякаемого потока проблем и горестей Тейвата.

«В городе свободы ты — самый несвободный человек». Так он сказал?

Поначалу Люмин хотела с жаром возразить, опровергнуть нахальное заявление. Но пролетела секунда. Другая. А нужные слова почему-то никак не желали срываться с языка. Они померкли, скукожились и исчезли, не выдержав конкуренции с жестокой истиной.

Венти оказался прав в своем суждении. Ее действительно настолько поглотило выполнение мелких, изредка граничащих с полным абсурдом в своей элементарности поручений, что девушка и не заметила, как они едва не стали главным смыслом ее существования.

Сквозь зубы признав поражение перед товарищем, Путешественница безропотно позволила бывшему Архонту и неожиданно примкнувшей к нему Паймон увести себя, опутанную сладкими речами о пользе отдыха, из Мондштадта, дабы урвать несколько часов тишины и возведенного в абсолют безделья.

И, нехотя отмечала Люмин, пикник на природе — без слаймов или хиличурлов, без случайных встреч с нуждающимися в помощи путниками — выдался замечательным.

Сухое потрескивание валежника в скромном костерке. Щедрый кусок холодного лунного пирога, собственноручно испеченного минувшим утром. Волшебная мелодия старинной баллады, рожденная из струн лиры умелыми пальцами. Тонкий аромат сесилий в воздухе.

Обычные житейские радости, о которых немудрено позабыть, без устали преследуя неизменно ускользающую цель. Такие доступные и такие недосягаемые в своей простоте.

Люмин незаметно улыбнулась самыми уголками губ, безмолвно празднуя не слишком-то ошеломительную, но очень важную победу — как бы судьба не старалась похоронить девушку под ворохом авантюр, ей таки удалось причалить — пусть и не навсегда — к крохотному островку мира посреди бушующего вокруг безудержного хаоса. И кто бы мог подумать, что сей спасительный клочок суши возникнет рядом с безответственным бардом, повинуясь его же капризу.

Путешественница устремила мечтательный взгляд в небо, впечатленная тем, как непредвиденно все сложилось. Ведь при знакомстве с Венти она и не предполагала, что их дорожки будут регулярно пересекаться, сближая между собой молодых людей. А теперь они — лучшие друзья и от одной этой мысли на душе у Люмин почему-то становилось светлее.

Она не знала почему. Лишь строила многочисленные догадки. Невесомые, хрупкие и уязвимые, как воздушные замки. Но кое в чем девушка была уверена совершенно точно — в том, что готова пожертвовать многим, если придется, чтобы уберечь возникшие узы, начни им угрожать… нечто ужасное.

Между тем музыка стихла и задорный юношеский голос без предупреждения вторгся в затуманенное зыбким забытьем сознание Путешественницы.

— Ну, что скажешь? Разве не отличная идея — развеяться на свежем воздухе? И не полагается ли мне за нее бокал первоклассного вина?

Улыбка на губах Люмин непроизвольно расцвела шире. Руки потянулись к походной сумке и исчезли в ней в поисках причитающейся герою награды.

— Извини, — в интонации закралось едва уловимое сожаление, — Нам с Паймон не продают спиртное. Есть только яблочный сидр.

— Ууу… — фея рассерженно топнула в воздухе ножкой и уперла в бока маленькие кулачки. — И мастер Дилюк, и Диона — настоящие вредины. Если бы не они…

— Ха-ха! — озорной смех резко оборвал причитания Паймон, заставив ту задохнуться от возмущения и обиженно надуть щеки. — Ничего страшного. Сидр нисколько не хуже.

Под ворчливое сопение верного компаньона Люмин, размышляющего как бы побольнее ужалить распоясавшегося бродяжку, бутылка с жидким золотом перекочевала из рук в руки. А спустя пару мгновений и несколько глотков гордость прославившейся далеко за пределами Мондштадта винокурни в очередной раз удостоилась высшего балла от крайне придирчивого критика.

На какое-то время над Утесом воцарилась тишина, прерываемая лишь шорохами и не подозревающей о подобном состоянии природы. Но период нежного единения с мирозданием не продлился долго.

Вот Венти вновь потянулся к отложенному в сторону инструменту. Пальцы чуть тронули натянутые струны и вокруг неосязаемой рекой разлилась концентрированная магия, доступная исключительно талантливым музыкантам.

Звуки, выпущенные на волю из своего узилища, вмиг обрели невиданную силу. Опасную и великую.

Силу проникать в самую глубь умов, бередить сердца и дергать за ниточки души подвернувшейся публики. Силу воскресить перед ней во всей красе эхо минувших веков. Силу, позволяющую развеселить, направить, воодушевить любого, кто обладает хоть чем-то напоминающим уши.

Но этим вечером никто не собирался пуститься в пляс или, преисполнившись отваги, отправиться исследовать древние руины.

Напротив.

Звуки услужливо ткали невесомую идиллию для истерзанной тревогами Путешественницы. Исцеляющим бальзамом подпитывали надежду на благополучный исход ее затянувшегося приключения и клятвенно сулили возвращение в то место, которое она считала своим домом.

Но было в чарующей, обволакивающей Люмин мелодии и кое-что еще.

Более приземленное. Вещественное. И, пожалуй, немного отливающее блеском покидающей принадлежащий девушке кошель моры.

Люмин мысленно усмехнулась, внешне оставаясь несокрушимо умиротворенной.

Завтра она непременно возьмет у Катерины самое прибыльное поручение, блестяще справится с ним под взволнованные ремарки Паймон, а затем…

О! Затем она разыщет Венти в какой-нибудь таверне и через третьих лиц купит ему столько одуванчикового вина, сколько он сможет выпить.

В благодарность за преподнесенный ей роскошный подарок.

Но то будет завтра. А ныне Люмин позволила себе без остатка раствориться в дивных напевах медоголосой лиры, мягко нашептывающей девушке о неведомых землях и иных мирах. Об отважных рыцарях и прекрасных дамах. О небывалых подвигах и диковинных тварях. О семье и родных.

И о том, что у каждого путешествия рано или поздно наступит прекрасный, счастливый конец.