Хэ Тянь вызвал такси.

— Проедете через аптеку, — скомандовал он водителю, когда они устроились на заднем сидении, а затем, отложив ком грязной рубашки и пакет с полуживой рыбой, принялся рассматривать руки Рыжего. Он попытался вырваться, но Хэ Тянь легко удержал его за локти. Обожженные, ободранные ладони Рыжего дрожали. И сам он дрожал — адреналин еще стучал в висках. Дыхание было учащенным и сиплым, взгляд — диким, блуждающим. В темном салоне было трудно разглядеть все провалы его ссадин и ран, но глаза Мо ярко выделялись сузившейся радужкой и полопавшимися сосудами на белках — они горели.

Всю дорогу он надрывно кашлял — в моменты, когда не получалось сдерживаться, казалось, его вот-вот стошнит. Выбираясь из машины, Рыжий отказался от помощи. Шатаясь, он сам добрел до ресепшена под настороженный взгляд водилы, который не успел впихнуть Хэ Тяню сдачу с крупной купюры — тот уже брал своего побитого приятеля под плечо.

— Я сам дойду… — прошептал он, подавляя очередной приступ кашля.

— Не выебывайся, — Хэ Тянь прислонился своим виском к его, — иначе возьму на руки.

В лифте Гуань Шань сплюнул сгусток крови себе на ладонь.

— Подыхаю, кажись, — просипел он надорванным голосом. Испарина на его лице блестела под белой лампой. Он поднял лихорадочный взгляд на Хэ Тяня, — а ты рыбу взял?

Вскинув руку, Хэ Тянь продемонстрировал нагромождение из рубашки, лекарств и пакета.

— Взял.

— Хорошо.

— Мо… — Хэ Тянь шагнул к нему, забирая в объятия. Аккуратно — чтобы не задеть мокрые раны, нежно — чтобы Рыжий легко смог отстраниться, если захочет. Но он не вырвался — прижался лбом к плечу.

Хэ Тянь сдерживался изо всех сил — стоящие в глазах слезы душили, в груди кололись гнев и отчаяние: как до такого дошло? Почему его не было рядом? Зачем — так? Неужели он остался тем маленьким мальчиком, неспособным вытащить щенка из бурной реки?

Дома Мо Гуань Шаню стало еще хуже: он побледнел и осел на пол.

— Горю, — прошептал он, едва разлепив сухие губы. И больше не кашлял, а тяжело и хрипло дышал — теперь он отдаленно напоминал Дарта Вейдера, потерявшего кислородную маску. Хэ Тянь вдруг сообразил, как нежно благодарен брату за то, что тот выдрессировал его в азах оказания первой помощи. Так, даже если бы у Гуань Шаня остановилось сердце, Хэ Тянь бы знал, что делать.

Сейчас, когда у Рыжего прошел первый болевой шок, когда он расслабился и включилась его парасимпатическая нервная система, Рыжему стало по-настоящему херово. В ванной Хэ Тянь помог избавиться ему от мокрой одежды. Он видел, что ему было страшно — от того, как больно дышать, от поднимающегося жара и противной ожоговой боли, от наготы и от собственной уязвимости. Но еще видел, как Рыжего успокаивает его уверенность, пока он обрабатывает его лицо, руки и шею, пока накладывает на них компресс и бинтует.

— Надо сделать укол, — сказал Хэ Тянь, уложив его на кровать. Он дал Мо свою летнюю пижаму — легкую майку и шорты.

— А если испачкаю? — просипел тот, наблюдая за тем, как Хэ Тянь набирает лекарство из ампулы. — Зачем?..

— Это обезбол и жаропонижающее. Так подействует быстрее, — Тянь сел на край кровати, стукая по шприцу. — Тебе сейчас больно будет глотать. Ты еле дышишь. Поворачивайся.

Мо Гуань Шань был крепким пацаном. Он не чурался тяжелой физической работы, умел рубить дрова и мастерить скворечники, бесстрашно лез в драку с оппонентами больше и сильнее себя, снимал кошек с деревьев и, не думая, мог подставиться под удар, защищая слабого. Полученные раны были не страшнее уколов — но страшнее предстать перед кем-то оголенным. Однако Хэ Тянь увидел его без кожи — обнаженным настолько, что страх смешался со стыдом. Пылая в жару и ломоте, Гуань Шань сопротивлялся:

— Нет… — он удержал руку Хэ Тяня. Глаза слезились, ослабшее тело отказывалось помогать — даже голос подводил, выдавая лишь еле различимый хрип. Пальцы ощущались разваренными макаронами, мягкими лапками без когтей.

— Ты можешь бороться со мной, а можешь — с болью. Тебе не хватит сил на обоих, — Хэ Тянь навис над ним, демонстрируя отсутствие иронии и желания поглумиться. — Не будь идиотом.

— Ты — моя боль, — прохрипел Мо Гуань Шань.

— Сочту за признание, — улыбнулся Хэ Тянь, но в его глазах была сталь.

Проживать физические ощущения здесь и сейчас, чувствуя, как поджариваются в агонии регенерирующие ткани и клетки, оказалось до слез мучительно. Сначала Рыжий думал, что самое худшее позади — Хэ Тянь справился быстро, он даже не почувствовал иглу в мышце. Но потом, — еще до того, как подействовал препарат, — Рыжему показалось, что он отправляется прямиком к праотцам. Он сжимал зубы, сдерживая стоны, комкал в ладонях простынь, кусал внутреннюю сторону щек и сюрпал соленой сукровицей.

— Собака сутулая, — прошептал он дрожащими губами. — Если я подохну, скажешь моей маме, что она ни при чем?

— Только попробуй, — парировал Хэ Тянь, прикладывая ко лбу Рыжего холодный компресс. — Я тебя, блядь, воскрешу, а затем убью собственными руками.

Мо сжал зубы и спрятал лицо под локтем.

— Зря я взял, — по вискам вниз скатились горячие слезы. — Я ни о ком не могу позаботиться… о себе не могу… о семье… о друзьях и… даже о рыбе…

— Тш-ш-ш, — Хэ Тянь прижался щекой к его уху, обнимая и убирая руку. Приподнялся, чтобы заглянуть в воспаленные мокрые глаза Мо Гуань Шаня — он тут же их отвел, — неправда. Ты можешь. Со временем ты станешь только крепче, слышишь? — Хэ Тянь коснулся его лица губами, собирая с кожи соленую влагу. — Ты охуенный, Рыжик…

Мо с шипением вдохнул воздух, но не оттолкнул, и не воспротивился поцелую — Хэ Тянь повел носом по влажной щеке, по скулам, по разбитым губам. Чмокнул невесомо — а затем чуть теплее и ближе. Рыжий приоткрыл рот — Тянь углубил поцелуй, мазнув языком по внутренней стороне губ и кисло-соленым от крови деснам. Взял за руку, продолжив целовать в подбородок, в шею, в ключицы. Шань сжал его ладонь, судорожно выдыхая.

— Знаю, тебе херово, — прошептал Хэ Тянь. Он остановился на солнечном сплетении, погладил и уложил голову Рыжему на грудь. — Я буду с тобой.

— В болезни и здравии, — просипел тот со смешком — Тянь почувствовал, как дернулись его ребра.

— Пока смерть не разлучит нас, — добавил он серьезно. — Я согласен.

— С чем ты, блядь, согласен? — дыхание Мо участилось — ему стало тяжело от лежащей на груди головы. Хэ Тянь приподнял ее. — Не смеши меня — ребра болят.

— Тебе смешно? — Тянь потянулся, чтобы коснуться его носа. — А я уже представил тебя в белом костюме.

— Перестань… — Рыжий закрыл глаза — кажется, анальгетик начал действовать. — Ты не любишь меня.

Хэ Тянь замер. Приподнялся на ладони. Перебрался поближе — лег так, чтобы можно было шептать на ухо, прижался теснее:

— Вот как? — почти касаясь носом мочки.

— Ты женишься на богатой и переймешь семейный бизнес, — говорить Мо было все труднее, и Хэ Тянь бы не позволил ему напрягаться, но — сейчас или никогда. — Я тебе не нужен.

— Уже решил за меня? — он фыркнул, чувствуя, как горло сжимает спазм. И как этот спазм становится все сильнее. Непозволительно сильный — <i>даже Рыжий решает за него.</i> — Ты позволишь?.. — Хэ Тянь вжался в теплое тело, обхватил рукой, ткнулся лицом в плечо. — Я кое-что объясню тебе. Можно?

Рыжий кивнул. И тогда, в тишине и полумраке огромной комнаты, Хэ Тянь сжался в крохотную точку — ту, которой чувствовал себя всегда.

— Я так заебался, — прошептал он. За попыткой сглотнуть злосчастный ком он потерпел неудачу — из носа потекли вода и сопли. Да, он заебался думать об этом — о том, что скоро станет хуже. Хэ Тянь переждал момент, в котором не мог продолжить — замолчал на минуту. — Мы начали с разных точек, Мо. Но я… у меня ничего нет. Я — продолжение своей семьи, отросток — кто я без нее? Кем бы был? Что у меня было бы? Я — это я, благодаря им. Обстоятельствам. Судьбе, называй как хочешь. Ты — это ты, вопреки. Отними у тебя все — ты останешься собой, переиграешь и начнешь заново. Отними у меня — что останется? Что, блядь, останется? Кто я без них? Кто я, сука, без всей этой мишуры? Никто. Ноль. Пустышка… — Хэ Тянь всхлипнул, осознавая каждое произнесенное слово. Осознавая, как жалко и неубедительно он звучит сейчас. Осознавая, что признался Гуань Шаню в том, в чем не признавался никому, и что даже перед ним он может остаться непонятым. 

— Мо Гуань Шань, — Хэ Тянь сжал его крепче — почти вдавил себя в него. — Пожалуйста… — он вкладывал в этот жест весь внутренний крик: «Пойми меня! Пойми, что я чувствую!», — не отталкивай меня. Позволь... учиться у тебя.

— Приподнимись — просипел Рыжий, не открывая глаз. Прижав локоть к лицу, Хэ Тянь повиновался. Гуань Шань просунул под него руку. Когда Тянь лег обратно, он обхватил его плечо и сжал, насколько позволяли силы.

Хэ Тянь чувствовал себя последней скотиной. Возмутительно, по-идиотски счастливой скотиной, которую в почти покровительном, родительском жесте, обнял парень, избитый в мясо. Парень, способный жалеть и утешать кого-то еще, находясь даже в таком состоянии.

— Я люблю тебя, Мо, — зачастил он. — Люблю! Люблю, люблю! Малыш Мо!..

— Заткнись, — Шань громко сглотнул и облизнул сухие губы. По-прежнему, не разлепляя век, он повернулся набок и затих. Когда он заснул, Хэ Тянь отлип от него и поднялся наводить порядок.

Закинуть вещи в стирку. Убрать мусор. Поставить телефон Рыжего на зарядку. Разблокировать свой контакт. Написать его маме. Прогуглить, как ухаживать за рыбкой. Заказать доставку аэратора и корма в круглосуточном онлайн-магазине. Присесть на минутку, покусывая костяшку большого пальца. Встать и написать брату. Снова сесть, схватившись за голову.

В его семье не терпели слюнтяев. Выбивали дурь с малых ногтей, прививали чувство ответственности. Накосячил — отвечай. Что же теперь будет? Когда он уедет — отвечать, как оставить, если сейчас — именно сейчас — у него (у них) появился шанс? Как оставить Мо Гуань Шаня, если Тянь уже <i>не может</i> без него? Чувство тоски разливалось по телу вместе с чувством ярости. Хэ Тяня трясло. Он пообещал верить в то, что Шань справится самостоятельно. Верить — обещал. Но про «не вмешиваться» не сказал ни слова. Рыжий был слишком честным, чтобы сражаться с такой беспринципной гнилью, как Шэ Ли, — прямолинейная игра могла стоить ему жизни. Понимал ли он это?

Когда Хэ Тянь вернулся к постели, то увидел, что Шань покрылся испариной и дышит часто и прерывисто. Он еще спал, но вздрагивал, мычал и поводил головой. Компресс сполз со лба. Тянь унес его сменить. А когда вернулся, увидел, что Рыжий сидит в постели.

— Ты как? — обеспокоенный, Хэ Тянь прижал ладонь к его лбу.

Вместо ответа Рыжий приоткрыл рот, из которого потекла желчь.

— О, черт! — Тянь немедленно вырвал несколько салфеток из коробки, но было поздно — Мо облился кроваво-черной рвотой. Кашляя, он согнулся от боли. Из воспаленных глаз потекли слезы:

— Я же говорил… запачкаю, — выговорил он, сжимаясь от болезненного спазма.

— Да хрен с ней! — пижаму бы в любом случае пришлось снять — она промокла от пота насквозь. Хэ Тянь подтер салфетками его рот и подбородок. Кажется, Рыжий устал с ним (и с собой) сражаться, злиться, стыдиться — он просто прикрыл глаза, восстанавливая дыхание. — Снимай это, — Хэ Тянь помог ему избавиться от майки. Стягивая с себя шорты, Рыжий зашипел — ткань прошлась по ссадине. — Спи без одежды, — он забрал испачканные вещи и, обернувшись, указал на тумбочку. — Там градусник. Померь температуру.

Температура у Рыжий поднялась несильно — до 37,5. Противная. Однако, кажется, теперь ему стало намного лучше — Хэ Тянь понял это по взгляду. Мо Гуань Шань как-то странно посмотрел на него, когда Тянь дернулся за малиной:

— У меня в морозильнике была. Она вроде температуру сбивает.

— Ты прямо как моя мама, — смущенно пробасил он, натягивая одеяло под подбородок и глядя исподлобья.

Чай с малиной и предрассветные сумерки неожиданно превратились в карманную Вселенную, где рождалось таинство. Осунувшееся, но просветленное лицо Мо, задумчиво глядящее куда-то внутрь себя. Хэ Тянь, услышавший просьбу разрешение остаться. И виноватое лицо его гостя, просящего дать ему хотя бы футболку. Тишина и первые розовые облака за панорамными окнами.

Они лежали рядом и молчали. Хэ Тянь думал о том, что на сегодня было достаточно откровений. Мо не думал ни о чем — просто ждал, пока сон слепит веки. На какой-то момент их взгляды пересеклись. Секунда, минута — никто его не отвел. Хэ Тянь вдруг усмехнулся:

— Малыш Мо, все же, я не как твоя мама.

— А? — Но Хэ уже накрыл его щеку ладонью.

Поцелуй был глубоким. И настоящим — не смазанным в лихорадке. Долгим. Рыжий начал задыхаться — оторвался от Тяня, чтобы вдохнуть.

— Да что мы делаем? — просипел он, схватившись за лоб. — Охренели мы?..

Хэ Тянь закинул на Шаня ногу и притиснулся так близко, что смог почувствовать его эрекцию. Рыжий казался потерянным, вероятно, понимая, что это перестает быть похожим на шутку или игру.

— И что, мы теперь голубенькие? — в его словах не было злости или тревоги. Они звучали обреченно-смиренно, так, будто Мо уже не раз задавал себе этот вопрос.

— Не. У нас суровая мужская любовь, — Хэ улыбнулся ему прямо в покрасневшее ухо, а когда Рыжий отвернулся — обнял со спины и нырнул рукой под одеяло. — Никакой голубизны, — он сопел и улыбался, понимая, что — наконец-то! — стена между ними исчезла и они слышат друг друга, видят без искажений — такими, как есть.

— Блядь, ты извращенец, — пробормотал Шань, — только извращенцам нравится трогать других парней за член.

— Ну себя-то мы за член трогаем, — возразил Хэ Тянь, раздумывая — идти или не идти дальше? Не слишком ли много на Мо Гуань Шаня (и на него) свалится для одних суток? Он задумчиво потерся щекой о его затылок. — Но я тебя не трону, если сам не захочешь.

— Да ладно? — кажется, у Рыжего прорезался голос — он встрепенулся, дернулся в его объятиях. — Ты никогда не спрашивал разрешения!

— Тогда я тебя не знал, — честно признался Хэ Тянь, — и вел себя, как мудак.

— Потому что ты и есть мудак.

— Да? — Хэ Тянь скользнул по торсу Рыжего паучьими пальцами. — Ну раз я мудак, то буду вести себя, как мудак, — прошептал он, оглаживая чувствительную кожу.

— Уже… — Рыжий не договорил, ахнув, когда ладонь Хэ Тяня обхватила его стояк.

— Прости, Мо, — жарко прошептал ему в рот. Животный поцелуй. Пульсирующая головка в сжатом кулаке. Беспорядочные фрикции. Потекшая слюна и резко прерванный поцелуй — Шань откинул голову назад, вдыхая спасительный кислород, отдавая поводья контроля Хэ Тяню. Пусть всего на пару минут. В конце концов, он и сам заебался — всегда держать оборону, быть по-военному напряженным, готовым в любой момент мобилизоваться, нанести удар.

— Я сейчас… — Мо зажмурился, закусил запястье. — Х-ха, — горячая сперма выплеснулась одним толчком, прямо в широкую ладонь. Рыжий обмяк.

Хэ Тянь замер на минуту — собственный член горел, возбуждение отдавало набатом в ушах, звенело в голове и в поджавшихся яйцах. Впился ртом в ладонь, с которой стекал еще теплый эякулят, провел языком, собирая его. Толкнулся в другую руку — выплеснулся, сжав зубы, в болезненном наслаждении. Вот черт — через одежду было не так кайфово, а теперь снова придется менять трусы. Рыжий смотрел на него из посторгазменного дзен-умиротворения, резюмировав:

— Пиздец.

Он не помнил, как провалился в сон, а когда очнулся — Хэ Тяня уже не было рядом.