Норману труда не составляет быть одновременно в двух местах — эти аристократы явно переоценивают сложность распития вина.

Он, конечно же, улавливает все те нотки, о которых с таким упоением рассказывает ему рядом сидящий демон, чьё имя и род, из которого он происходит, не значит для Нормана асболютно нечего.

Его интеллект не сравнится даже с шестилеткой по нынешним зарекомендованным младшим братом королевы меркам. Он не наберёт и полсотни, не то, что сегодняшний товар — шестьдесят девять.

Своего отношения к так отчаянному пытающимся заинтересовать его обсуждением виноградников и сколько нынче уродилось на них винограда, Норман попросту кивает, думая лишь о том, что через каких-то полчаса начнётся самый интересный эксперимент.

На Лямбде учёные уверяли его, что Норману потребуется минимум тридцать лет на осуществление этого маленького и любопытного проекта. И без измененного генетически скота ему никогда не продвинуться дальше, ведь давным-давно доказано, что человеческий мозг, несмотря на всю свою хрупкость, куда менее эффективнее демонического, и что в итоге — шесть лет потребовалось Норману, чтобы создать себе новое юное человеческое тело.

И найти способ так эффективно управлять им с помощью своего гениального разума, что юноша прямо сейчас в комнате, прямо там, на стоянке с грузовиком, идентичной той, что бывает на мясных фермах, когда мать отведет его к остальным на ферму, где производят первоклассный товар.

— Дорогой наш гость, а что думаете вы об этом вине? Конечно, лучше было бы подать вам человеческую кровь, но, к сожалению, мою мясную ферму передали под юрисдикцию этого прохвоста Баниона, — Йорвек поднимает хрустальный бокал и отпивает крошечный глоток, наслаждаясь тонкой симфонией вкусов и нежным, как только что разделанное, мясом счастливого ребёнка высшего качества — со слов, опять же, Йорвека.

— Не нужно формальностей. Вино прекрасное. Урожай, несмотря на тяжёлый год, уродился замечательным, — он говорит все как можно витиевато и заумно. Так, что бы на застолье все оторвались от своих блюд на них всех — одна двенадцатилетка.

Йервек достал свой последний урожай с фермы благодатного дома, уверяя их, что такого нежного мяса теперь, когда он уступил Баниону, им больше не отведать.

И вот, как хороший гость, Норман в красках описывает то лёгкое послевкусие, цитрусовую кислинку на фоне сладкого аромата свежих мандарин — хотя в этом красном вине нет ни намёка на что-либо подобное.

Цель Нормана не издеваться над своими подчиненными друзьями с тонким вкусом и благородной способностью по одному кусочку стейка узнать пол, возраст и угадать расу. Все это всего лишь попытка проверить свою гипотезу на практике: как влияет на таких образованных и выдающихся демонов, как собравшиеся, если им нагло лгать, но делать это последовательно и тонко, из сотни фактов подмешав всего лишь пару ложных. И в первую, так сказать, партию, сначала нужно усыпить их бдительность, говоря им только правду.

Нормана всегда интересовало то, что из всех детей на фермах, несмотря на такой развитый интеллект, правду узнают только единицы, а успешно сбегают и того меньше. Тут и вовсе ни одного происшествия, нет даже попытки побега!

— Вы совершенно правы, мой дорогой Норман, и, несмотря на то, что вы выше всех семей регентов, так вежливы по отношению с нами. Выпьем за вашу скромность, достойную королевской семьи. С вами нас ждёт великое будущее!

Уж лучше бы это была острая шпилька, чем подхалимство как столетия назад, когда из-за его слабого здоровья и столь тщедушного тела, едва достающего до взрослого демона. Постыдную подобность жалкому человеческому существу, его не раз более сильные сородичи грозились попросту употребить, запугивая и угрожая как можно наглее. И тут же стоило его семье заметить это.

Издевались, как только могли: словесно, жестоко, наслаждаясь тем, что те сделать ничего с этим и не могли. Раз физически они на Нормана не нападали и жизни его не угрожали — по самолюбию это било болезненно.

Задумавшись, он отрезает кусок вырезки и думает уже ускорить тот сладостный и ожидаемый момент, отвечая столь редким явлением, как улыбка — Норман её считает чертой извечно-человеческой, которая слабо присуще демонам, ведь только дети могут улыбкой выражать сотни эмоций. У них же есть только одна, и то уродливо-плотоядная. Да и губ в человеческом понимании у них нет, одна лишь прорезь.

Такая вот анатомическая подробность. Вежливо благодарит он за столь лестную оценку, как ещё один почтенный гость говорит такую вот интересную вещь, пока они сидят в штабе в столовой, на удивленнее похожей на ту, что была в Славном Колоколе — Йорвек постарался на славу: полутьма, свечи и узоры вензеля точь в точь.

— Достопочтенный Йервек, а что насчёт тех слухов, что товар здесь можно покупать живьём? — Норман слушает как никогда внимательно. Впервые за весь этот ужин он слышит что-то, что вызывает в нем хоть какое-то искреннее любопытство.

— Что вы такое говорите?! Эта ферма полностью легальная и никакого незаконного промысла тут нет! Все дети отправляются на аукционы, а сестрой может стать только одна девочка из помета — все как и в Славном Колоколе. Ваши обвинения безпричинны.

— Извините, что перебиваю вас, но закон лишь запрещает охоту, браконьерство и угон скота. Покупать ещё живой товар не запрещено, кроме как незаконной селекции: скот обязательно должен быть стерилизован, а сделка одобрена одним из пяти семей регентом или лично королевой, а так, это вполне легально.

Норман так и не перестаёт улыбаться ни на секунду. Не замечая свой оскал, он для приличия отпивает вина, наслаждаясь тем, какую смуту посеял спросивший и их пир перестаёт быть томным, таким удушающим, раздражающим до ужаса и неприлично скучным.

— Вы, без сомнения, правы, Норман, но, как вы знаете, я, к сожалению, не поклонник подобного и мясо предпочитаю упакованное, а продавать, как вы выразились, живьём только добавит мне лишних хлопот. Это же не единственная моя ферма!

— Да я и сам, признаться, не грешу, — Норман смотрит единственным глазом в прорезь костяной маски, наблюдая за Йорвеком, — но всегда есть хотя бы одно но… — демон замолкает, возвращаясь к своей тарелке. — Мясо уже остыло, но соус компенсирует это недоразумение. Норман же играет в аристократа сегодня?

Повисает неловкая тишина и только слышно как вилка царапает тарелку. От него ждут продолжение фразы, но Норман с непривычки сбивается на долю секунды.

Все это время то его другое человеческое тело ждало, когда придёт Изабелла. Благо демон, охраняющий его, с копьем на готове, чтобы такой сверхумный товар не сбежал к тому, которому парень улыбается и сидит себе тихо на стуле, послушно и полностью контролируя страх. Привык, да и Норману не сложно изображать такого хорошего лгуна — тут и изображать не надо.

Всё это не требовало от него ни секунды замешательства, пока демон не начал приближаться к нему все ближе и ближе, как бы невзначай направляя на него острие.

— Пойдём отсюда, здесь душно, товар премиум качества.

Норман его ни капли не боится: с чего бы кому-то с его интеллектом и положением в иерархии бояться обычного охранника, к тому который не в лучшей форме, а главное — этот демон это не так умен и Норман обдурит его с закрытыми глазами.

— К…куда мы пойдём? — голос хриплый с непривычки, но Норман тут же берет его под контроль и получается даже непринуждённо. К телу определённо надо привыкнуть.

— На стоянку, ждать мать.

— Там есть грузовик?

— А ты хорошо держишься, товар премиум качества. Прошлых детей на плантациях так запугали, что они и слова выговорить не могли!

Его конвоир оказывается очень уж разговорчивым. Вести два параллельных диалога Норману даётся легко, не считая ту жалкую секунду: он замешкался, но быстро взял себя в руки. Йорвек рассказывает о предстоящий тифари — в этом году ему доверили большинство приготовлений и демон обещает сделать празднество таким, что знать и простолюдины запомнят его навсегда.

А человеку-Норману в красках описывают, что его ждёт на экспериментальной ферме.

— Но тебе даже понравится: вас, людишек, хлебом не корми, а дай спариться с подходящей самкой — инстинкты, против них не попрешь, жалкие, зависимые существа, помешанные на продолжении своего рода. Ваша жизнь бессмысленна. Без нас, демонов, вам не выжить, в конце концов.

— Как и вам без аристократов, так что мы не такие уж и разные — нам обоим нужен кто то, кто будет нас наставлять на истинный путь, — Норман улыбается беспечно, бесстрашно и смотрит спокойно в единственный демонический глаз. — И что смысл рассуждать о наших людских страстях, если их плоды вы никогда не вкусите: попросту не хватит денег, — из образа Норман, разумеется, не выходит, ведь по легенде он всегда знал о демонах и фермах, ведь выращен был ими в лаборатории как эксперимент, что не далеко от истины и теперь, в возрасте шестнадцати лет, отправлен сюда для того, чтобы узнать, сможет ли его потомство тягаться с теми, чьи родители выращены на фермах.

— Щенок! — демон хватает его в порыве за воротник, но тут же отпускает, испугавшись последствий. Он мог, конечно, подстроить попытку побега Нормана и отыграться на нем под предлогом поимки беглеца, но он этого не делает — отходит к двери, открывает её и говорит ему поторопиться, а расправой только угрожает.

На парковке гуляет сквозняк, сыро и стоит грузовик — детей на нем развозят по плантациям премиум качества.

Норман ежится, поправляет помятый воротник и терпеливо ждёт. Как награда для него — Изабелла, собственной персоной, соизволила. Ворота открываются, и парень слышит, как рассеивают гробовую тишину стук её каблуков.

Женщина выглядит рослой для человека и поджарое, закаленное годами тренировок идеальное тело скрыто под черной тканью и белым передником. Её фиолетовые глаза, точно такого же оттенка, как и у девочки, поданной им сегодня — её дочери, в этом сомнений нет: тот же цвет кожи и волос. Норман предполагает, что зачатие было экспериментальное, уж больно девчушка похожа на мать, хотя и не исключает обычное совпадение.

— Норман. Добро пожаловать на первую плантацию, — женщина ему улыбается, по привычки так нежно и по-матерински, но холод васильковых глаз не прячет. — Надеюсь, ты быстро освоишься и покажешь результат, который заставит твою мать гордиться. По секрету скажу, что у нас здесь очень красивые девушки, — мама протягивает ему открытую ладонь. Ее ногти идеально подстрижены, опрятны, и чисты.

Норман впервые прикасается к человеку и на ощупь кожа её мягкая, нежная, и даже тонкая настолько, что одним неосторожным движением можно пустить кровь.

— Я тоже на это надеюсь, мама.

Его руку она так и не отпускает, ведёт за собой на территорию плантации. Солнце уже высоко, несмотря на ранний час, и трава яркая и сочная, как и зелень в облагороженном теннисом лесу для детских игр и чтобы не было видно стены.

— Все мои дети очень хорошо воспитаны, кроме, пожалуй, двух. К сожалению, они так и не смогли смириться, — Изабелла говорит это с грустью, достойной настоящей матери: улыбка на её губах болезненно искренняя, а глаза её заледенели так, что уже не растопить эту глыбу.

— Ты хочешь, чтобы я с ними не связывался, мама? — Норман абсолютно спокоен и безмятежен.

— Напротив, я надеюсь, что вы подружитесь. Из вас с Эммой получится красивая пара.

Женщина довольно усмехается. Конечно, выражение её лица не потеряло ласковое выражение, как и подобает маме. Эта притворная забота о детях, любовь к ним — все это вбивают им в голову в штабе, а теперь она делает то же самое с этими юношами и девушками. Изабелла практически бабушка, о чем ещё можно мечтать женщине в её возрасте. Над ней стоит лично Питер Ратри и его, Нормана, сестра.

Норману сейчас даже кажется забавным те замечания, что люди даже не могут выдумать подходящего названия для производителей товаров мужского пола, якобы им слово брат кажется неприличным и недопустимым допускать их на пост заготовителей скота. Они до сих пор думают, что мужчины склонны проявлять агрессию значительно чаще, не понимая, что жестокость и садизм — есть человеческая натура и склонны к нему все людские умы без исключения. В этом они не отличаются от демонов.

— У тебя, похоже, хороший настрой. Я не могла надеется на большее счастье, чем достаточно разумный ребёнок, который готов принять свою судьбу и не тратить жизнь на бессмысленную борьбу. Моим детям стоит у тебя поучиться.

— Вы меня совсем не знаете, мама. Возможно, я планирую усыпить вашу бдительность, чтобы сбежать, — разумно замечает Норман на столь лестную оценку.

— Ошибаешься, Норман. Я знаю, что ты умен и гораздо лучше, чем мои дети, умеешь продумывать стратегию. А также ты высокомерен сверх всякой меры, что, полагаю, и послужило причиной того, что ты сейчас здесь с нами. Мама предложила тебе сделку, не так ли?

— Не доставлять ей хлопот взамен на то, что она сохранит твою жизнь и даст тебе шанс работать в штабе — тебе только этого и надо, м? Спасти свою шкуру, пережить их всех, и? Жить себе припеваючи? В этом мы очень похожи с тобой, вот только, — Изабелла замолкает, замедляя шаг прямо перед дверью в его новый дом, — за тебя заручилась сестра с фермы Чистый Колокол. Та самая, что по слухам продаёт детей для забав. Почему же тебя не продали, Норман? Какой прок ей с того, что ты станешь товаром премиум качества, тут, если многие годы они уклонялись от участие в тифари?

Женщина поправляет его воротник, делая вид, что смахивает ворсинку с идеально белой рубашки, все также нежно улыбаясь.

— Времена меняются, и этот центр теперь принадлежит герцогу Баниону, как и Благодатный Дом, — Норман смотрит мимо неё, стараясь выглядеть таким слабым, никчемным. Человеческим зрением замечает, что происходит, там, за окнами, но занавески ему не дают этого сделать.

— Какой умный мальчик.

— Мы с мамой придерживались политики честности, — он жмурится от лезущего в глаза солнца и выглядит все таким же спокойным.

— Она мудрая женщина. Вот только, доверилась она не тому человеку: в тебе слишком много спеси, Норман, — Изабелла отстраняется, отворачиваясь к двери.

— Веди себя хорошо, Норман. Не подведи возложенных на тебя надежд.

— Конечно, мама, — он заходит внутрь вслед за женщиной.