Ясуо всегда спит мало и беспокойно: он честно предупредил об этом Ари практически сразу. Ухмыльнулся шало и злобно-весело, так, что, не вглядевшись, едва ли заметишь боль, отсалютовал ей почти опустевшей фляжкой (“там чай, алкоголь никогда не доводит меня до добра”)…
— Зато спать буду чутко, красавица.
Ари не расспрашивала.
Она могла бы узнать все сама: умелой лестью, готовностью чутко слушать, а если б не вышло — капелькой дурманящих чар… Но ей неинтересно.
Достаточно старых и смутных слухов — Ари знает имя Ясуо и знает ветер, с которым он мчится наперегонки. Слов правды она от него — и о нем — все равно не услышит.
Ясуо пахнет застарелой виной и болью — так, как может пахнуть лишь тот, кто убил близкого человека… Так, как пахнет сама Ари.
Есть вещи, которые не следует спрашивать — Ари достаточно собственной боли.
Чужую вину и боль она разделять не хочет.
Ясуо всегда спит мало и беспокойно, Ари была к этому готова: ложилась поодаль, не вслушивалась в шорохи… Ее собственный сон не крепче, чем у Ясуо — такой же рваный, душащий, полный боли. Она была готова к стонам, к метаниям, к почти лихорадочной дрожи...
К страшному, хриплому не крику даже — вою, слышному через стены, она не была готова.
В первый раз Ари показалось, что Ясуо убивают.
Она ворвалась к нему — встрепанная, хищная, с магией, рвущейся с пальцев — и не нашла ничего, кроме дрожащих теней от непогашенной свечи и спящего Ясуо. Взмокшего, бледного и с мечом в стиснутых до побелевших костяшек руках.
Он проснулся от хлопка двери — и, наверное, постояльцы в соседних комнатах тоже — и смотрел так ошалело и дико, что Ари стало как-то даже стыдно.
Ясуо узнал ее — и устало упал на подушки обратно.
Наутро они не говорили об этом.
Во второй раз Ари с места не сорвалась. Просто лежала, прижав плотно уши, и ждала, когда это все закончится.
Ждать пришлось долго — почти до рассвета, и наутро она выглядела еще более разбитой, чем почти-выспавшийся Ясуо.
Ари не бросила его, не пошла другой дорогой лишь потому, что кричал он не так уж часто. Во всем остальном Ясуо оказался хорош — и как воин, и как спутник, и как собеседник. С Ясуо легко: он не ноет, не предается унынию напоказ, напротив, внимателен, чуток и готов поддержать уместной остротой — или спокойным молчанием.
И еще он один из немногих людей, которым от Ари ничего не нужно — и с которым ей, женщине и вастайи, не опасно засыпать рядом.
Ясуо ей почти нравится — еще не друг, но уже что-то близкое.
А крики… Ари тоже может кричать ночами.
Третий раз случается почти в чистом поле — и нет стен, которые могли бы заглушить этот крик.
Ясуо не слишком-то любит крупные города, и Ари понимает его чувства… Пусть он оправдан, в глазах многих он остается предателем и убийцей. На него все еще ведется охота — в Ионии достаточно горячих голов, жаждущих славы и денег.
Тех, кто не прочь поохотиться и на Ари, в Ионии не меньше.
Она все равно не собиралась спать — надо следить за костром, за опасностью и за звездами… Но Ясуо опять не выспится, будет хмурым и молчаливым — так часто бывает после особо поганых снов.
Крики мешают вслушиваться в шорохи и шепот магии… Ари не будет забирать ни воспоминания, ни кошмары — слишком велик риск отнять что-то лишнее, что-то по-настоящему важное.
Слишком велик риск сделать все еще хуже.
Ари тихо садится ближе к Ясуо, зарывается пальцами в его волосы — жесткие, вечно спутанные. Едва ли от этого станет легче — но действие лучше бездействия. Чужие страдания не приносят Ари удовольствия.
Ясуо ей уже не совсем чужой.
Он дрожит, сильнее сжимает ножны — и зарывается другой рукой в один из хвостов Ари. Она не против.
Никто не осудит падающих в пропасть за то, что они пытаются зацепиться хотя бы за что-то.
Кошмары — такая же алчущая пустота, пропасть, у которой нет дна.
Ясуо стихает, почти не кричит, только хрипит что-то… Ари не знает, не может узнать этого наречия: в Ионии их не меньше, чем шерстинок в лисьем хвосте.
Луна не успевает пройти и четверти своего пути, как Ясуо просыпается. Ари лишь чудом успевает отдернуть руку от его волос.
Он смотрит на нее как-то загнанно, как-то странно — аккуратно выпутывает пальцы из белоснежного меха и садится, прикрыв устало глаза.
Он моргает, проводит по векам пальцами медленно, сильно — и смотрит уже по-обычному равнодушно. Без страха и со старой болью, загнанной под толстую броню.
— Снова?
— Да.
Ари поднимается, уходит на свою циновку, уступая Ясуо место у костра. Его очередь следить и охранять чужой сон.
Ари ложится, не обращая внимания на выбившиеся из плетения соломинки, и спрашивает, не ожидая, впрочем, ответа.
— Кто это был, Ясуо? Тот, кого ты…
Он смотрит в слабый огонь и тлеющие угли и долго, очень долго молчит.
Ари почти спит — и лишь чуткость слуха позволяет ей услышать ответ.
— Единственный, кого я любил. Единственный, кто любил меня. Мой брат.
Больше Ари об этом не спрашивает.
Все следующие разы Ари приходила к нему и садилась рядом, почти касаясь бедрами и хвостами, если только не хотела спать так сильно, что даже с десяток воющих во сне Ясуо ее не разбудят.
Все равно нормально ей не заснуть, пока он не успокоится — чужое присутствие, чужие касания хоть немного, но помогают. Когда падаешь в пропасть, схватишься даже за тонкий волос — не то что за живое тепло и небезразличие. Они накрепко привязывают к земле, вырывают из рук кошмара.
Ари это знает куда лучше прочих.
Она знает, что Ясуо точно так же сидит рядом с ней полными боли и тьмы ночами. Точно так же передает живое тепло не касаясь даже случайно — и так же не обращает внимания на крики в ночи и лихорадочный шепот.
Они никогда об этом не говорят.
Ари сбилась со счета, сколько раз приходила к Ясуо ночью. Оставайся они на одном месте дольше пары дней, их бы наверняка посчитали любовниками: вастайи без племени, воин без клана — красивая история, многим такие нравятся.
Может быть, уже считают — и слухи бегут куда быстрее, чем Ари и Ясуо. Не раз и не два им предлагали комнату с одной на двоих постелью… Денег у Ари достаточно, и она — они оба — знает, как заработать больше. Так экономить пока еще нет нужды.
Впрочем, им все равно. О них говорили и говорят куда худшие вещи.
В этот раз ничто не предвещало кошмаров, Ари даже смогла поспать.
Ясуо всегда спит мало и беспокойно, но кричит не так уж и часто, чтобы была необходимость долго лежать и вслушиваться в малейшие шорохи и изменения в дыхании и биении сердца. А если бы и была… Ясуо ей практически никто — она ничего не должна ему. По крайней мере, она еще может себя в этом убедить.
В этот раз он начинает хрипеть и выть, когда луна уже прошла половину пути.
Ари не слишком торопится — Ясуо и его кошмары не денутся никуда за те минуты, что она потратит на поиск чего-то более приличного, чем нижние одежды.
Ари заходит, тихо приоткрывая дверь — и ее шерсть тут же становится дыбом.
Рык сам собой вырывается из ее груди.
Она давно подозревала, что что-то не так с кошмарами Ясуо — слишком они глубокие, кровавые, страшные. И Ари, даже не пытаясь их вытянуть или попробовать, чувствует привкус горечи и металла.
Тварь из иного мира стоит над Ясуо и смотрит не отрываясь. Лунные тени не дрожат, в комнате не становится холоднее, но Ари чувствует жажду убийства. Ари чувствует призрачный ветер — не такой, как у Ясуо.
Ветер Ясуо ласковый и игривый с друзьями и яростный, неудержимый для всех прочих — то льнет, защищая от стрел и магии, то обращается стремительным вихрем…
Этот ветер иной: молчаливый, холодный и разрезающий даже камень.
Ари смотрит на тварь: погребальные одежды, будто сотканные из теней, длинные, ломкие волосы, лица-маски, искаженные в ужасе… И морда твари — равно человеческая и нет, не то в алом хитине, не то еще в какой-то дряни. Ари даже кажется, что она — и рога, в которые она переходит — движется.
Ари рычит, и магия зажигается на ее пальцах, готовая вгрызться твари в самую сущность.
— Отойди.
Ее голос — ровен и холоден, как воды священного озера.
Тварь оборачивается — медленно, осторожно, будто боясь спровоцировать — и смотрит на Ари и в Ари.
Та распушает хвосты в древнем, неосознанном желании казаться страшней и больше, — и вдруг понимает, что тварь смотрит на нее без угрозы. С любопытством скорее, почти-вежливым интересом. Это не успокаивает.
Тварь скорее всего разумна — а значит, куда опаснее и сильнее.
У него меч в ножнах — и это странно. Они вообще редко ходят с оружием, но если и ходят — никогда не держат его в покое. И оружие их лишь отдаленно похоже на человеческое. Впрочем, в Ионии достаточно нетипичных тварей — уж кому, как не Ари об этом знать...
Меч твари покоится в ножнах — слишком простых, слишком обычных, слишком похожих на ножны Ясуо. Ари чувствует, как догадка вертится у нее в голове, но не может поймать ее за хвост.
— Оставь его в покое, демон, и уходи, если хочешь пожить подольше.
Тварь не реагирует, все так же спокойно и молча смотрит на Ари своими разноцветными, светящимися в полумраке глазами.
Магия колет Ари пальцы, но она не отпускает ее на волю. Пока что.
— Что тебе нужно от него? — Это глупый вопрос, конечно же, ничего хорошего твари от Ясуо не нужно, но Ари не может не спросить.
Волосы — волосы ли? — его чуть шевелятся, будто напряженные вибриссы. Он чуть склоняет голову к плечу и, похоже, собирается что-то ответить… Ясуо вдруг вздрагивает — крупно, лихорадочно — и вновь начинает выть.
Тварь резко поворачивается к нему, тянется рукой к лицу…
Ари не дает ему ничего сделать. Магия срывается с ее пальцев и ударяет в пол в полушаге от демона. Это предупреждение — и предупреждение последнее.
Он останавливает движение и снова смотрит на Ари — слишком осмысленно, слишком разочарованно.
— Я не враг ему. И тебе, если ты его друг.
Ари не верит ни одному его слову — новое заклинание снова колет ей руки — и примеривается, куда лучше бросить его в следующий раз: в грудь или в ту часть морды, где хитина поменьше.
— С чего я должна тебе верить? — Голос ее не дрожит, не выдает эмоций — кто знает, чем именно тварь питается: болью ли, гневом ли, или всем сразу. Не стоит кормить его.
Он щурится, чуть обнажает зубы в оскале — и выхватывает левой рукой свой меч. В его правой проявляется еще один — хищный, кроваво-алый, Ари не может разглядеть его очертаний. Тварь движется будто в порыве ветра, но не задевает оружием ни Ари, ни Ясуо.
Все происходит слишком быстро, Ари не успевает среагировать — заклинание срывается с ее пальцев, но не причиняет твари вреда.
Ветер — холодный и остро пахнущий кровью — защищает его.
— Вот поэтому.
Красный меч растворяется, остается лишь меч из стали, вонзенный в стену — демон кивает в его сторону, и Ари невольно переводит туда взгляд.
К стене приколото что-то черное, что-то истаивающее дымом… что-то мертвое. Теперь мертвое.
Ясуо вдруг вздыхает рвано, судорожно — и успокаивается.
Демон вырывает меч из стены, смахивает несуществующую кровь и убирает в ножны.
От другой твари не остается и следа.
— Скажи ему, чтобы перестал обвинять себя. Он слишком лакомая добыча, его не оставят в покое.
Ари опускает руки. Ей больше не хочется нападать.
— Что ты такое?
Демон — демон ли? — на нее не смотрит. Он смотрит лишь на Ясуо, не отрываясь и, кажется, не моргая. Касается его рукой — Ари только сейчас замечает, что пальцы его скрыты под слоями бинтов, — откидывает с чужого лба взмокшую челку.
— Он знает мое имя, и я знаю его. Он позвал, и я услышал.
Ари совсем не уверена, что он отвечает именно ей, а не думает вслух.
— Вы оба лезете в пасть голодному горному льву. И я знаю, что он не отступит на полпути. Надеюсь, он знает, гонится он или убегает. — Демон вдруг оборачивается и смотрит Ари прямо в глаза… и еще глубже. — Присмотри за ним, охотница. Там, куда вы идете, я могу не услышать зова — или прийти слишком поздно.
— Кто ты?
Он хмыкает и, кажется, улыбается. Впрочем, быть может, это просто игра теней.
— Я тот ветер, что всегда на его стороне.
Ари моргает — всего на мгновение, — но когда открывает глаза, видит только спящего Ясуо. Демон исчез в лунных тенях и свете так, будто его и не было — лишь след от магии на полу и надрезанная стена остались напоминанием.
Ари вдруг понимает, что ее разбудил не просто крик. Ее разбудило слово.
Имя.
Енэ.
Наутро Ясуо выглядит не просто выспавшимся — радостным и полным сил.
Живым.
Ари вдруг осознает, что Ясуо на деле довольно молод — куда моложе, чем ей казалось… Куда моложе, чем она сама.
Страдания и вина сделали его старше.
Ясуо собирает вещи — и замечает следы драки. Он долго смотрит на чуть прожженный магией пол, на испорченную стену и хмурится.
— Этого вчера не было. Это сделал я?
Ари — уже собранная, уже предвкушающая дорогу — молча качает головой.
Есть вещи, которые не следует спрашивать — ей достаточно собственной боли.
Чужую вину и боль она разделять не хочет… Но Ясуо куда больше, чем случайный попутчик, чем наемник, который пойдет иной дорогой в тот же миг, как ему перестанут платить достаточно.
Ясуо — друг.
— Что случилось с твоим братом, Ясуо?
Он смотрит на нее ошарашено, так, будто вопрос застал его врасплох… Так, будто бы Ари только что его ранила.
— Ты знаешь. Или ты хочешь, чтобы я сказал это сам? Я убил его. — Голос не дрожит, но Ари чувствует, сколько сил Ясуо вкладывает, чтобы он звучал ровно. — Я убил его этим мечом, одной единственной раной.
Ари хочет коснуться его, положить руку на плечо… Но сейчас этого делать не стоит. Вместо касаний она ловит его взгляд — и смотрит не отрываясь. В этом нет никаких чар, только открытость. В этом нет вызова, только принятие. В этом нет осуждения и желания уязвить.
— Я не о том. Что с ним случилось после?
Ясуо отворачивается и быстро смаргивает. Он улыбается, но в улыбке его столько боли и горечи, что Ари жалеет, что вообще открыла сегодня рот.
Но ей нужно знать.
Если есть мстительные злые духи, идущие за тобой след в след — лучше знать о них прежде, чем их руки вырвут из груди твое сердце. Это было бы честно — и Ясуо не может не понимать.
— Ты видела его, верно? — Ясуо чуть нервно хмыкает и смотрит на Ари — и сквозь Ари. — Он умеет появляться эффектно, но совсем не умеет нравиться. Он не опасен живым… по крайней мере, тем, кто на него не охотится.
— Что он такое?
— Я не знаю. И он едва ли знает. Есть вещи куда страшнее обычной смерти.
Ясуо молчит, подбирает слова долго-долго, и каждое слово — точно удар по обнаженным нервам.
— Я знаю, что он не обрел покой после смерти и теперь обречен странствовать между мирами в вечной погоне за тьмой. Не думаю, что у такого посмертия есть название.
Ари подходит к нему близко-близко — и берет за руку. Когда падаешь в пропасть, схватишься даже за тонкий волос — протянутая рука, сильные пальцы куда лучше волоса.
— Он сказал, что ты звал его — и потому он пришел. Он просил, чтобы ты перестал себя винить. Он надеялся, что ты знаешь, гонишься или убегаешь.
Ясуо тяжело вдыхает и рвано, судорожно выдыхает, вновь отворачивается… Ари не-смотрит на него. Ей не нужно — нельзя — смотреть.
Ясуо пахнет застарелой виной и болью — так, как может пахнуть лишь тот, кто повинен в великих страданиях близкого…
Ари знает этот запах — и эти вину и боль.
Ари знает цену непролитых слез — и цену тех, что все же пролиты.
Она игнорирует привкус соли.