Серебряная Цапля с Карпового Пруда

Имя свое ты оставил в день, когда в руки твои лег едва созданный, еще пахнущий медом и молоком перворождения край. Был он — искра и буря, весь из муаровой дрожи едва пробужденных первым вздохом невидимых волн, из еще не успевших остыть развернутых горных вершин. Был и ты тогда, Княже-создатель, еще совсем человек, и сердце твое билось крылом костра, и были у тебя глаза чернее углей.

И творил ты, Княже, с легкой руки, и родились из жара твоих ладоней грозы, распахивающие настежь горные гряды, и плясали нестройным рядом зеленые высотные льды, а карпы с чешуей из холодного серебра бестолково распахивали свои жадные рты во всех прудах, в каких ты их оставил. Ты творил и нас по образу своему и подобию, и от того глаза наши — уголь и земля, оттого руки наши — тепло, оттого сердца наши страшны и прекрасны. Не было, Княже, ничего, что не мог ты в своем изнеженном юностью доле, и то тебя погубило.

Что ты скажешь, Княже сейчас, когда ключи от дверей мира твоего проглотили карпы из серебра?

Что ты скажешь, Княже сейчас, когда от людского в тебе только и осталось, что давно позабытые сны?

Не о том ты думал, спуская с рук серебряных карпов в глухой полет, что однажды и сам заречешься безмолвием, не о том ты мечтал, отпуская имя свое в пустоту. Сейчас никто уже не вспомнит его, только изредка звучит оно для тех, кто встает на дороге в пустоту. Но им имени твоего не вернуть, как не вернуть и глаз из горячего угля, как не вернуть сердца из жаркого пламени. Их путь кончается в той стороне, где власть твоя бессильна, и оттого некому тебе напомнить, кто ты есть, некому вложить в твои покрытые перьями всех птиц на свете руки те искры, которые ты успел растерять в творениях своих. Только и осталось в тебе от того, что ты сам когда-то отверг, что сны. Да и те ты позабыл.

Будет тебе, Княже-создатель, ты даже плакать разучился. Не дано тебе больше ни страстей, ни горестей человеческих, потому как сам ты и отверг их.

Потому как помнишь ты слово свое, будто нет в тебе больше ничего от человека, не подвластен ты больше капризам своего сердца — а миру, как водится, привычно исполнять хотения демиургов. Оттого теперь все, что имеешь ты, взято у других, оттого мы больше не тени твоего образа. Теперь не мы, но ты — рябь отражения на полотне серебряного пруда.

И ты знаешь, Княже, да будет оно так. Если создатель наш не хотел делить с нами тяжесть сердца в груди, то так тому и быть, потому как мы на это жаловаться не привыкли — нам больше отмеренной доли не нужно.

И знаешь, Княже, я бы хотел, чтобы сердца наши о тебе не болели. О глазах твоих, полных зелени полной Луны нашего края, о словах твоих, забранных клекотом птиц, о том, как места, тобою созданные, превращаются в для тебя же клеть. Улететь бы тебе, Княже, но я-то знаю, как тянет людское, как держит на месте.

А потому не бойся. Путь назад выложен твоими следами, Княже, и дорога та пряма, как не перебитый пылью луч. И если захочешь вернуться, то обязательно ее найдешь, хоть теперь глаза твои и не видят всех тех снов, какие снятся нам. Может быть, если кто-то однажды зажжет маяк, чтобы дать тебе отыскать дорогу назад, ты вернешься туда, откуда начал.

Может быть, если кто-то подскажет тебе твое старое, еще людское имя, мир твой отпустит тебя не скучающим демиургом, но миротворцем.

Может быть, если та пустота, какую тебе наполнить нечем, исчезнет, серебряные карпы в твоем пруду снова встретят своего хозяина.

А потому, подойди ближе к костру, Княже-создатель. Не бойся, мне не впервой видеть таких, как ты. Меня не пугают ни твои глаза, ни крылья вместо рук, это меньшее из того, что может статься с тем, кто себя потерял, а уж с демиургом, в своем мире запертом, и вовсе можно удачей счесть. Не переживай о пламени, оно еще помнит о своем доме в твоей груди, вот и тянется к своему хозяину. Если повезет, ты даже сможешь уйти. Если повезет сильнее, быть может, даже сможешь остаться.

Вот, прими это. Горько будет, а что поделать? Лекарства от себя сладкими не бывают, себя без боли не найти. Ты же не хочешь так и остаться здесь запертым.

Пей до дна, Княже. Не ты первый такой на моем пути. Я и сам когда-то был таким же, и глаза мои были золото и зелень, как и у тебя сейчас. Вместо рук у меня были цепкие птичьи лапы, а вместо страстей человеческих звонкая пустота.

Но это больше не страшно, Княже. Прими это и выпей до дна, Серебряная Цапля с Карпового Пруда, и дай горечи выжечь в тебе пустоту. Имя твое хранилось во рту у карпа, какой прятался на дне от длинноклювой птицы, но что мне, Рыбаку с Сетью из Золота, до его страхов.

Пей свои позабытые слезы, Князь Серебряных Цапель.

А когда глаза твои вновь станут углями, возвращайся человеком в свой мир. И больше никогда не теряй своего имени.