Под ногами хрустит песок. Она бежит куда-то, но сама уже давно не знает, куда конкретно. Её давно нигде не ждут, у неё давным-давно нет места, которое она может назвать домом. Её настоящий дом остался за спиной, сгорел в зареве ночного пожара. Сгорел, а вместе с ним сгорела и её душа. А пепел она собрала и сложила в сосуд — сосуд, которым стало её тело. Сосуд, который предназначен лишь для одного — побега.

Под ногами шуршит листва. Она не помнит, сколько она бежит. Месяц? Год? Десятилетие? Быть может, уже век? Дни пролетают мимо, смазываются тёмными полосами и не остаются в памяти даже клочками. Время неважно ни для неё, ни для тех, кто уже сотни лет ведёт охоту на подобных ей. Они неутомимы и бессмертны. Что же, она теперь тоже. Когда-то она смеялась и считала дни до чего-то. Когда-то она чего-то ждала и на что-то надеялась.

Под ногами трещит древесина. Так, как трещали брёвна в её доме. Так же обречённо, так же прощально. Она бежит вперёд, на собственную погибель. Она знает это и продолжает бежать, ведь в её жизни уже давно нет смысла. За её голову уже никто не даст и медной монеты, ведь она не опасна, она давно выдохлась и умерла — как внутри, так и снаружи. Она нечисть, барабашка, которой пугают детей по ночам. Она пугает, но ничего не может сделать.

Так думают они.