Очнулся Цзинь Гуанъяо от того, что кто-то весьма болезненно пнул его в бок. Пнул пребольно, да еще и с такой силой, что тело Яо пронесло по полу и буквально вмазало в стену, приложив об нее еще и головой. Словно мало та гудела после вчерашнего!
Мысль о том, а что же было вчера, мелькнула и пропала, потому что в разум ввинтился чей-то незнакомый, но крайне неприятный голос. Какой-то мальчишка позволял себе визгливо вопить в присутствии Верховного Заклинателя!..
Цзинь Гуанъяо поспешно открыл глаза. Где бы он ни находился, это совершенно точно не была его спальня в Башне Золотого Карпа. Жалкая лачуга со скудной обстановкой, к тому же почти пришедшей в негодность, была ему совершенно не знакома.
Толстый юнец бранился, глядя прямо на него, Цзинь Гуанъяо, будто имел на это полное право. На какое-то мгновение душу охватил животный ужас: неужели все произошедшее было сном, и не было ни признания его отцом, ни зубами выгрызенного места главы ордена, ни титула Верховного Заклинателя? Неужели чересчур богатое воображение так зло пошутило над своим хозяином, подсунув красивую картинку только для того, чтобы по пробуждении ее жестоко разорвать на кусочки?
Однако помимо воображения Цзинь Гуанъяо обладал также и превосходной памятью. Этого мальчишку он совершенно точно не помнил — тот никогда не встречался ему на жизненном пути. И тем не менее тот вел себя как хозяин.
Набранившись, самодовольный мальчишка еще раз пнул Яо, а затем ушел, напоследок плюнув и велев слугам его стеречь. Только после этого Цзинь Гуанъяо рискнул попытаться встать на ноги. Этого ему не удалось, ибо ноги подкашивались от слабости, и пришлось остаться сидеть на полу. В хибаре, оказавшейся местом его временного пристанища, уютом и не пахло, но Цзинь Гуанъяо призвал на помощь свою старую привычку быть собранным всегда и в любых условиях. Конечно, за последние годы он сильно расслабился, но наработанные однажды навыки так просто не позабудешь.
Первым, что бросалось в глаза, было магическое поле, начерченное на полу. Кровью начерченное — и это уже не понравилось Яо. Оглядеть целиком все знаки из положения сидя не удавалось, поэтому он еще раз осмотрелся по сторонам. Немногие вещи в этой нищей лачуге были или порваны, или разбиты. Более-менее целым, хотя и несколько погнутым, оказалось небольшое бронзовое зеркало, и Цзинь Гуанъяо потянулся за ним. У него сосало под ложечкой нехорошее предчувствие, но мысли в голове, все еще немного гудящей после столкновения со стеной, пока еще никак не могли сформироваться хоть во что-то связное.
Наконец зеркало оказалось у него в руках, и Яо зачарованно уставился на свое отражение. Мертвенно-бледное лицо с лихорадочно-алыми щеками едва не заставило его выронить зеркало из рук, однако почти сразу он сообразил, что это крайне неумелый макияж. Нащупав поблизости какую-то тряпицу, Цзинь Гуанъяо постарался обтереть свое лицо. С водой дело пошло бы лучше, но воды рядом не было, а дешевая пудра оказалась настолько плохого качества, что сама отваливалась кусками. Когда Цзинь Гуанъяо удалось более-менее очистить свою физиономию от дурацкого грима, он посмотрел на свое отражение вновь — и снова едва не выронил зеркало.
Вместо его собственного лица на него оттуда смотрело лицо Мо Сюаньюя.
Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, досчитал до десяти, приводя в порядок дыхание, а затем снова посмотрел. Лицо изгнанного некогда братца никуда не делось. Не то чтобы Яо уделял ему много внимания, однако в первое время после знакомства он дал себе труд придирчиво вглядеться в черты его лица. Сам Цзинь Гуанъяо на отца не походил совершенно, и потому ревниво изучил внешность другого ублюдка, которому выпала удача оказаться признанным главой Цзинь. Мо Сюаньюй, впрочем, на Цзинь Гуаншаня тоже не слишком-то был похож, и это Яо успокоило. Когда же оказалось, что очередной отпрыск еще и крайне бездарен, то Цзинь Гуанъяо отнесся к нему уже даже со снисхождением. У Мо Сюаньюя имелись все шансы беспечально прожить в Башне Золотого Карпа до конца своих дней, если бы он не пересек границы допустимого.
Цзинь Гуанъяо пошарил взглядом по полу. Тут и там валялись как обрывки бумаги, так и пусть разрозненные, но целые листы. Цзинь Гуанъяо дотянулся до большинства из них и попытался собрать воедино. Исписано почти все было одной и той же рукой — наверняка рукой Мо Сюаньюя, — и представляло собой довольно-таки бессвязный поток мыслей. К счастью, Цзинь Гуанъяо отлично умел работать с информацией, даже в самой бестолковой подаче, и вскоре история семьи Мо раскрылась перед ним как на ладони.
На это Цзинь Гуанъяо только хмыкнул. Он всегда знал, что старт у Мо Сюаньюя был получше, чем у него, однако тому не хватило ни мозгов, ни ловкости этим воспользоваться.
А вот другая часть бумаг заставила его напрячься. Даже оказавшись изгнанным из Башни Золотого Карпа, Мо Сюаньюй не выкинул из головы объект своих мечтаний, и потому изрядный кусок его своеобразного дневника куда больше походил на выдержку из весеннего трактата. От фантазии братца у Яо, привычного ко многому, глаза едва не полезли на лоб. Неужели Мо Сюаньюй действительно жаждал все это проделать, причем именно с ним, с Яо? Тощий жалкий мальчишка, имеющий слабость к красивым тряпкам и женской косметике, оказывается, не просто хотел пробраться в постель к Верховному Заклинателю, но и овладеть им?
Цзинь Гуанъяо посмотрел на записи в своих руках с отвращением. Свою задницу он готов был подставить разве что только Лань Сичэню — и то лишь потому, что иной вариант и вовсе представлялся нереальным. Если уж это восхитительное божество и удастся затащить к себе в кровать, то только подчинившись. Сам Цзинь Гуанъяо предпочитал активную роль, но здесь, ради исполнения своего заветного желания, готов был уступить.
Цзинь Гуанъяо методично разорвал записи о себе на мелкие клочки и крепко сжал их в кулаке. В отдалении он приметил перевернутую жаровню и дал себе слово, что, как только сможет подняться на ноги, тут же сожжет всю компрометирующую его информацию. Вообще надо было избавиться от Мо Сюаньюя, как и от всех прочих отцовских ублюдков. Вэнь Жохань всегда говорил, что добро выходит боком, — и был прав. Собственно, он на своем опыте в этом убедился, а Яо следовало бы усвоить этот урок еще тогда. Цзинь Гуанъяо когда-то подумал, что Мо Сюаньюй ничтожен настолько, что его позорного изгнания будет достаточно. А тот мало того, что свои эротические фантазии на бумагу переносит, так еще и ритуалы какие-то темные проводит!
Поколебавшись немного, Цзинь Гуанъяо сделал еще одну попытку подняться на ноги. Это ему наконец-то удалось, однако, встав, он был вынужден тут же схватиться за стену — его ощутимо шатнуло. Помимо слабости, которую, несомненно, оставил после себя ритуал, и тянущей боли там, куда пришлись пинки самодовольного юнца, отчаянно кружилась голова. И дело было не только в ударе об стену — еще и угол обзора оказался непривычным.
«Ну да, точно, Мо Сюаньюй ведь выше меня», — мелькнула у Цзинь Гуанъяо рассеянная мысль.
Выше — это да. А еще значительно худее. Сам Цзинь Гуанъяо обладал весьма изящной, но в то же время очень пропорционально сложенной фигурой. Давно остались позади те годы, когда он вынужден был питаться чем попало, а ежедневные занятия добавили его телу мышц. Правда, телосложение Цзинь Гуанъяо было таково, что мускулы особо не выступали, однако они плавно перекатывались под его гладкой кожей, выдавая гармоничное развитие.
Мо Сюаньюй же был откровенно тощим. Судя по всему, за те пять лет, что прошли с момента его изгнания из Башни Золотого Карпа, он не слишком утруждал себя тренировками. У Цзинь Гуанъяо и самого было не самое сильное золотое ядро, но в теле Мо Сюаньюя он и вовсе ощущал лишь слабенькую пульсацию.
Да как, во имя всех богов, его вообще могло сюда занести?!
Пользуясь тем, что во взгляде со временем слегка прояснилось, Цзинь Гуанъяо оглядел магическое поле, расчерченное на полу. Оглядел — и удивленно сморгнул.
Это поле он знал. Однако странным было даже не то, что о нем откуда-то узнал и Мо Сюаньюй — у Цзинь Гуанъяо трактат об этом ритуале из загашников темных заклинателей хранился в потайной комнате, — а то, что назначением поля был призыв злобного духа.
Цзинь Гуанъяо не был бы готов вступить в полемику на тему, насколько злобной можно считать его скромную персону. Проступки за ним, безусловно водились. Некоторые — так действительно… нехорошие. Однако кого в этом мире можно назвать безгрешным? Разве что Лань Сичэня — но и то лишь потому, что Цзинь Гуанъяо нравилось думать о своем друге как о ком-то безупречно чистом и невинном.
Но главная проблема состояла все-таки в том, что Цзинь Гуанъяо в принципе не являлся духом. Он был человеком, из плоти и крови, обладающим своим собственным телом. Телом, в которое ему очень хотелось вернуться!
Чувствуя подступающую панику, Цзинь Гуанъяо усилием воли заставил себя сосредоточиться на последовательном решении проблем. Дотащившись до жаровни, он с трудом разжег ее, а затем методично спалил все клочки записей о себе. Затем постарался по возможности привести себя в порядок. Потом опустился на топчан, заменяющий Мо Сюаньюю кровать, и занялся анализом ситуации.
Чего хотел Мо Сюаньюй — понятно. Он пытался призвать в свое тело злобного духа. Подтверждением этому, помимо магического круга, были также четыре глубоких пореза на левой руке — чего-то этот извращенец точно желал за свою жертву. Чего именно, Цзинь Гуанъяо не знал: в записях подробностей не обнаружилось, а в голове у него ничего не отложилось. Быть может, потому, что он не являлся злобным духом, а может, просто от того, что Мо Сюаньюй — криворукий идиот, налажавший с ритуалом по всем пунктам.
Что сталось с телом самого Цзинь Гуанъяо — не понятно. Возможно, слуги уже обнаружили в его покоях хладный бездыханный труп, и сейчас в Башне Золотого Карпа царит паника. Интересно, Лань Сичэнь, когда узнает, расстроится? То есть, конечно, расстроится — он и из-за Не Минцзюэ в свое время расстраивался… Но все же интересно — насколько? Хотелось бы верить, что побольше.
Впрочем, нет, лучше бы не расстраивался. Видеть огорченного Лань Сичэня было больно, а становиться причиной его огорчения отчаянно не хотелось. Зря, что ли, Цзинь Гуанъяо так старательно оберегал своего второго брата от всех возможных потрясений на протяжении многих лет?
К тому же вполне вероятно, что телу ничего не сделалось. Во-первых, оно может просто лежать. Есть же специальная техника, позволяющая выводить душу из тела, — и тело в отсутствие души не умирает. Правда, эта техника не рассчитана на то, что душа уйдет так далеко и так надолго, но тело все же имеет возможность продержаться хоть какое-то время. А во-вторых, тело может и не лежать.
Эта мысль заставила Цзинь Гуанъяо неуютно поерзать на неудобном топчане. Никто не знает точно, что происходит с душой человека, пожертвовавшего свое тело злобному духу. Предположительно, она просто рассеивается без шанса на перерождение. Но — это если родное тело все же досталось злобному духу, не имевшему доселе собственного пристанища. А если пристанище имелось, то могло ли случиться так, что произошел… обмен?
Думать о том, что Мо Сюаньюй все-таки заполучил его, Цзинь Гуанъяо, тело — пусть и не таким образом, каким ему хотелось, — было достаточно неприятно. Однако по здравому размышлению выходило, что из всех вариантов этот — самый предпочтительный. Если оба тела живы и обе души не повреждены, то имелся неплохой шанс вернуть все обратно.
В любом случае, как ни крути, а Цзинь Гуанъяо предстояло отправиться в Башню Золотого Карпа и разузнать все на месте. Если его тело погибло — то будут похороны, такое точно не пропустишь. В этом случае останется только доживать свой век в теле Мо Сюаньюя. Не самая приятная перспектива, но Яо неизменно придерживался мнения, что пока человек жив, у него всегда остается масса возможностей реализовать себя.
Если же тело живо, надо будет попытаться вернуть его себе. Свободное — постараться занять, занятое — обменять обратно.
Над последним, правда, предстояло поломать голову. Существовала немалая опасность, что Мо Сюаньюй меняться обратно не пожелает. И тут его вполне можно было понять: кто же откажется быть главой великого ордена, да еще и Верховным Заклинателем, вместо этого вернувшись в родную деревню, где кроме нищеты и унижений его ничего не ожидало?
Другое дело, что главы ордена из Мо Сюаньюя не получится. Он не только не разбирается в делах, так еще и глуп и ленив. Если другие заклинатели в Башне Золотого Карпа не решат, что их глава сошел с ума, то очень быстро разгадают подлог. И Лань Сичэнь! Лань Сичэнь-то должен узнать, что его подменили? По крайней мере, Цзинь Гуанъяо отчаянно хотелось в это верить. А поскольку визита главы ордена Лань в Башне Золотого Карпа ожидали в ближайшее время, следовало поторопиться.
Или… Или, быть может, лучше сразу обратиться к Лань Сичэню? В Башню Золотого Карпа еще проникнуть надо, а с лицом Мо Сюаньюя сделать это будет нелегко. В Облачных Глубинах же можно будет попросить об аудиенции, а там, оказавшись с глазу на глаз, все объяснить. Цзинь Гуанъяо всерьез обдумал все плюсы и минусы этого варианта, но в конце концов отмел его. Во-первых, втягивать Лань Сичэня по-прежнему не хотелось. Поди объясни ему, почему вместо злобного духа призвался его побратим! Цзинь Гуанъяо, конечно, мог объяснить что угодно кому угодно, но для этого ему нужно было хоть самому понимать, в чем дело, — а сейчас он совершенно ничего не понимал. А во-вторых, на своих двоих у Цзинь Гуанъяо было очень мало шансов добраться до Облачных Глубин раньше, чем Лань Сичэнь вылетит в Башню Золотого Карпа.
Цзинь Гуанъяо ждала дорога домой.