Отправиться в дорогу сразу у Цзинь Гуанъяо не получилось. Стоило ему попытаться выйти из дома, как выяснилось, что дверь заперта. В своем прежнем теле Цзинь Гуанъяо вынес бы щеколду, возможно, вместе с дверью, но у тела Мо Сюаньюя не имелось духовных сил даже на это. И, как назло, в доме не обнаружилось ничего достаточно твердого и острого, чтобы выпилить себе путь на свободу: нож, которым Мо Сюаньюй нанес себе раны, пропал. Возможно, был унесен недавними гостями вместе с прочими мелкими безделушками.
Цзинь Гуанъяо старательно подавил в себе растущее раздражение и вернулся обратно на топчан. Нет ничего контрпродуктивнее бессмысленной злости — это он усвоил еще с юности. Нельзя упускать возможность сделать полезные шаги, но когда судьба временно вставляет палки в колеса, лучше не распылять драгоценную внутреннюю энергию, а сосредоточиться на чем-нибудь ином.
Ища хоть сколько-то безопасные для своего душевного равновесия мысли, Цзинь Гуанъяо вспомнил, что надо бы позаботиться о своих ранах. Те, хоть и были не настолько глубокими, чтобы по-настоящему повредить руку, все же мешали ею пользоваться, да еще и выглядели довольно-таки неприглядно. Поиск чистой ткани в этом грязном и бедном домишке занял немало времени, и в процессе Цзинь Гуанъяо задумался над тем, что, несмотря на то, что раны были нанесены уже достаточно давно, они и не думают хоть сколько-нибудь заживать. Конечно, уровень самосовершенствования Мо Сюаньюя был крайне низок, но даже у вполне обычного человека уже должна была появиться хотя бы тонкая корочка, стягивающая кожу по краям.
Раны, однако же, продолжали несильно, но кровоточить.
Цзинь Гуанъяо это обеспокоило. Конечно, с одной стороны, он не являлся злобным духом и вроде как не обязан был исполнять пожелания. Но, с другой стороны, хоть и очень криво, но ритуал все-таки сработал. Тело, пусть и совершенно ненужное, Цзинь Гуанъяо занял — и, вполне вероятно, правила ритуала все так же подразумевают, что за него следует расплатиться.
Наконец, найдя более-менее чистую тряпицу, Цзинь Гуанъяо тщательно замотал свою руку и сел в позу для медитации. Пожалуй, стоит выяснить, чего же хотел Мо Сюаньюй, и перед уходом исполнить это его желание. Это даже весьма полезно будет сделать, ибо, договариваясь об обратном обмене, крайне уместно будет упомянуть, что свою часть сделки Цзинь Гуанъяо выполнил, а потому только справедливо вернуть ему его же тело.
Осталось только узнать, что хотел братец.
Самое очевидное отсекалось. Ни получение Яо в любовники, ни возвращение к сытой жизни не имели смысла тогда, когда сам Мо Сюаньюй лишался возможности насладиться ими. Значит, это должно быть что-то такое, что принесет пользу не самому просителю, а кому-то другому. Пользу — или вред.
Второе — гораздо более вероятный вариант. Сам Цзинь Гуанъяо, если бы нужда настолько приперла его к стенке, что не нашлось бы никакого иного выхода, кроме как пожертвовать тело злобному духу, наверняка попросил бы напоследок разобраться со своими врагами. Вообще-то Цзинь Гуанъяо с врагами предпочитал разбираться сам: торжество над теми, кто его когда-то унижал, возносило его душу на высоты, сравнимые с оргазмом. Однако, если бы у него не осталось совсем никаких вариантов для сохранения жизни, он рад был бы отомстить и после смерти.
Цзинь Гуанъяо задумчиво посмотрел на свою руку и криво усмехнулся. Каким бы жалким Мо Сюаньюй ни был, он все-таки являлся Цзинем. Нетерпимость, мстительность и жажда признания буквально горела в их крови. Четыре раны очень легко было сопоставить с четырьмя обидчиками, постоянно мелькавшими на страницах своеобразного дневника братца. Оказать подобную услугу Цзинь Гуанъяо мог. В нынешнем теле это будет не так уж легко, но, с другой стороны, тут не надо будет особо заботиться о соблюдении приличий. Скажем, какой-нибудь сонный порошок на ужин — и ночной пожар в усадьбе. Мо Сюаньюй должен порадоваться подобному известию, ему можно будет пообещать новый дом где-нибудь на другой окраине Ланьлина… До которого он, конечно же, не доберется — Цзинь Гуанъяо не собирался оставлять в живых человека, способного придумать и осуществить такой дурацкий, но опасный план — однако Мо Сюаньюю до поры до времени знать этого не полагалось.
Оставалось только пробиться наружу, побыстрее разобраться с местной проблемой — и можно будет с чистой совестью поспешить к Башне Золотого Карпа.
И поесть, перед тем, как погрузиться в медитацию, подумал Цзинь Гуанъяо. Обязательно поесть. Он так давно не испытывал настоящего голода, что сейчас не сразу распознал его за общим довольно-таки паршивым состоянием этого тела. Чувство голода, почти забытое, но когда-то до омерзения знакомое, сводило желудок и подкатывало к горлу пустой тошнотой. Мо Сюаньюй давно уже ничего не ел, но, если родичи не решили его угробить окончательно, должны же они были хоть когда-нибудь дать ему съесть хоть что-нибудь?
Расчет оказался верным. За медитацией Цзинь Гуанъяо потерял счет времени, однако шебуршение за дверью вывело его из этого состояния. Он бесшумно скользнул к выходу, готовясь наброситься на того, кто войдет. Сил в теле Мо Сюаньюя было немного, но Цзинь Гуанъяо знал, на какие точки давить, чтобы быстро обезвредить противника. Если это обычный человек — а в этой деревеньке вряд ли бы нашелся заклинатель, к тому же готовый приносить еду местному идиоту, — то справиться с ним не составит труда.
Однако его приготовления оказались напрасными. Вместо большой двери распахнулась маленькая дверца внизу, такая, куда не протиснулась бы даже собака. Цзинь Гуанъяо ничего не оставалось, как, усилием воли поборов разочарование, втянуть к себе две плошки. Небольшую — с жидкой похлебкой, и совсем крохотную — с пустым пресным рисом, к которому не полагалось даже палочек.
Цзинь Гуанъяо вздохнул и покорно принялся за обед. Еда ожидаемо оказалась мало того, что безвкусной, так еще и весьма погано приготовленной. Невольно вспоминались Облачные Глубины: там еда тоже неизменно была аскетичной, однако готовили ее все же качественно. И рис, и овощи были отборными сами по себе, и обрабатывали их тоже очень бережно. Впрочем, Яо всегда втайне подозревал, что Лани, по крайней мере, клановая верхушка, все же позволяет себе мясо. Он не мог поверить, что без него возможно вымахать такими великанами и нарастить такую мускулатуру. Из уважения к Лань Сичэню Цзинь Гуанъяо никогда не заводил разговоров на подобные темы и свои подозрения хранил при себе.
И все же, несмотря на отвратительный вкус, принесенная ему еда закончилась слишком быстро. Цзинь Гуанъяо с сожалением покрутил в руке простенькую деревянную ложку с тонким черенком. А потом, подумав, вынул из своего пучка не менее скромную шпильку.
Подойдя к двери, он склонился над тем местом, где держалась щеколда. Дверь была старой, рассохшейся, и местами доски прилегали друг к другу совсем неплотно, а между собственно дверью и косяком и вовсе виднелся немаленький зазор. В холода из него, наверняка, ужасно сквозило, но сейчас он был Цзинь Гуанъяо как раз на руку. Он осторожно пропихнул в зазор черенок от ложки и шпильку, повернул их под углом друг к другу и к щеколде… И вскоре сумел сдвинуть ее с места.
Втыкая шпильку обратно к себе в пучок, Цзинь Гуанъяо позволил себе короткую торжествующую ухмылку. В Знойном Дворце ему довелось взломать немало замков — правда, там арсенал его инструментов был повнушительнее… Но главным все же оставались руки. Пусть кисти Мо Сюаньюя были не такими гибкими, а пальцы — не столь тонкими, все же его руки были достаточно ловкими и изящными, чтобы овладеть искусством взлома.
Цзинь Гуанъяо выскользнул за дверь и, прикрыв ее за собой, аккуратно задвинул щеколду. Плошки он уже выпихнул через маленькую дверцу наружу, чтобы никому не взбрело в голову ломиться за ними внутрь. До вечера еще оставалось какое-то время, и Цзинь Гуанъяо решил потратить его на выяснение обстановки.
Для Цзинь Гуанъяо не впервой приходилось становиться почти невидимкой. И в Знойном Дворце, и долгое время в Башне Золотого Карпа ему приходилось совмещать, казалось бы, несовместимое: быть необходимым, но при этом не мозолить без нужды глаза. И потому Цзинь Гуанъяо в совершенстве овладел искусством передвигаться бесшумно, сливаясь со стенами и не привлекая внимания. К тому же он сообразил, что его братца если и видели вне пределов его лачуги, то всегда сильно накрашенного. Сейчас же его лицо было тщательно умыто, а волосы, вместо по-ланьлински вызывающего хвоста Мо Сюаньюя, он очень аккуратно собрал в простонародный пучок.
Никем не замечаемый, Цзинь Гуанъяо тенью скользил по двору. То тут, то там до него доносились обрывки сплетен, и очень скоро он выяснил, что деревня Мо подверглась нападению неизвестного монстра. Тот настолько взволновал местных жителей, что госпожа Мо — тетка Сюаньюя, как понял Цзинь Гуанъяо, — не поскупилась призвать на помощь заклинателей из именитого клана. Оставалось только надеяться, что не из Ланьлин Цзинь: Мо Сюаньюй был изгнан несколько лет назад, но оставил после о себе достаточно яркие воспоминания. Цзинь Гуанъяо не хотел получить по шее только за то, что оказался сейчас не в том теле.
Вскоре заклинатели, принимаемые госпожой Мо, вышли из господского дома, и Цзинь Гуанъяо облегченно выдохнул: не его орден. Однако почти после этого напрягся, ибо белоснежные одежды и лобные ленты в комплекте с ними выдавали адептов Гусу Лань. На какое-то мгновение Цзинь Гуанъяо даже вообразил, что вот-вот увидит Лань Сичэня.
Но, разумеется, главы ордена Лань среди адептов не было. Мелкий монстр в захолустной деревеньке — это совершенно не то, чем стал бы заниматься глава великого ордена. Это работа для простых адептов, возможно даже, для старших учеников. Цзинь Гуанъяо пригляделся повнимательнее и убедился, что не ошибся в своих суждениях. «Господа заклинатели» оказались совсем юными, лишь года на три, от силы на четыре постарше А-Лина.
Цзинь Гуанъяо наблюдал за их работой издалека. Полюбоваться было чем: мальчики работали слаженно и очень аккуратно. Все же недаром орден Гусу Лань испокон веков славится подготовкой адептов. Цзинь Гуанъяо рассматривал идею отправить туда на обучение А-Лина в надежде, что, может, хоть там из племянника смогут воспитать кого-то поприличнее, чем это получалось у самого Яо и Цзян Ваньиня. Цзян Ваньинь, правда, был отчего-то против этой задумки. Он явно считал, что и сам может научить их общего племянника всему, что необходимо заклинателю, однако Цзинь Гуанъяо хотелось, чтобы А-Лин вырос еще и приличным воспитанным человеком. От Цзян Ваньиня А-Лин неизменно возвращался, словно прошел курс обучения в казарме, а в Облачных Глубинах, говорят, из всех, даже самых безнадежных, отроков делали благовоспитанных юношей. У дяди Лань Сичэня, насколько знал Цзинь Гуанъяо, за почти сорок лет его преподавательской работы было лишь два педагогических провала: это Вэй Усянь и Не Хуайсан. Первого с позором изгнали из Облачных Глубин спустя всего три месяца после прибытия, а второй просто оказался невоспитуемым. Интуиция подсказывала Цзинь Гуанъяо, что А-Лин рискует стать в этой компании третьим, и потому он, не желая расстраивать ни Лань Сичэня, ни его дядю, пока все же удерживался от столь соблазнительного плана сбагрить А-Лина Ланям.
Однако сейчас, глядя на слаженную работу юных адептов Гусу Лань, Цзинь Гуанъяо подумал о том, что вот это точно пригодилось бы А-Лину. Тот был нелюдимым и колючим подростком, не нашедшим себе друзей ни в Башне Золотого Карпа, ни в Пристани Лотоса. Что там, что там мальчишки были острыми на язык и не стеснялись задевать даже самые больные места. Лани же, мягкие в обращении, но твердые в моральных устоях, имели шанс не вывести А-Лина из себя в первые же мгновения. Ну, или хотя бы вытерпеть его истерики без того, чтобы тут же засветить кулаком в нос.
Начало смеркаться, и Цзинь Гуанъяо тряхнул головой. Об А-Лине у него будет время подумать, когда он вернется домой, а главное — в свое родное тело. Сейчас же следовало получше сосредоточиться на ближайших планах. Пока в деревне присутствовали посторонние, ни травить, ни поджигать дом не казалось подходящим решением проблемы. Это те же ланьлинцы могли уйти, едва закончив свою работу — разве что поинтересовались бы напоследок, а кто им теперь заплатит, раз хозяева дома мертвы. А адепты Гусу Лань будут добросовестно раскапывать любые подозрительные моменты, и неважно, связаны они напрямую с ночной охотой или же нет.
Но, с другой стороны, наличие темной твари в окрестностях открывало новые возможности. От Цзинь Гуанъяо, следящего за юными адептами, не укрылось, как толстый мальчишка, судя по всему тот самый злобный кузен Мо Сюаньюя, тайком умыкнул один из флагов, привлекающих духов. Цзинь Гуанъяо взял это себе на заметку: даже если парень умудрится не навредить себе и своей семье подобным поступком, можно будет использовать эту идею для инсценировки. Ведь и правда, что может быть печальнее — но и, увы, логичнее, — чем неосторожное поведение простых обывателей во время ночной охоты? Единственное, было заранее неловко перед Лань Сичэнем. Цзинь Гуанъяо прекрасно знал, с какой тщательностью подходят к обучению в Облачных Глубинах, и не сомневался, что мальчики, хоть и были явно еще учениками, все сделали правильно. Четыре трупа из числа мирного населения наверняка ужасно расстроят их и разочаруют главу ордена. Но ведь работа в деревне — это не то же самое, что работа в лесу, на реке или в чистом поле, не так ли? К тому же Цзинь Гуанъяо обязательно постарается обставить все так, что виноватым однозначно будет выглядеть тот придурок, что украл флаг. Он ведь своими ушами слышал, как юные заклинатели велели всем держаться подальше от того места, где они будут работать — и полдеревни, столпившейся у дома госпожи Мо, это тоже слышали!
Так что, пожалуй, перед Лань Сичэнем совесть Цзинь Гуанъяо останется чиста, но при этом и поручение Мо Сюаньюя будет выполнено. Оставалось лишь подождать, пока ночная охота подойдет к концу. Возможно, Цзинь Гуанъяо повезет, и воришка действительно навлечет беду на себя и свою семью. Ну а если нет, то Гуанъяо обязательно поможет завершить начатое.
Приближение монстра Цзинь Гуанъяо почувствовал всем своим существом. Но не потому, что Мо Сюаньюй оказался столь восприимчив к проявлениям темной энергии.
А потому, что эманация этой конкретной твари была слишком уж ему знакома. Цзинь Гуанъяо вжался в свой тайник между стеной и кустом и затаил дыхание. Он молился всем известным богам, чтобы тварь не узнала в ответ его.