Тебе семь, ты одна, и тебе очень-очень холодно.

Холод тянется за тобой невидимым шлейфом, тонкой вуалью окутывает твои покрытые синяками плечи, ползёт по исцарапанной коже, словно невидимая змея. Раньше ты боялась прикосновений его длинных и цепких пальцев, но теперь привыкла: нет смысла бояться того, от чего не убежать.

У тебя больше нет ни семьи, ни крыши над головой. Даже имени нет — его не называют; старое поверье лишний раз проверять никому не хочется.

Ты не сожалеешь: каком-то смысле так проще. И холоднее тоже.

Правда, когда ты по вечерам бредёшь мимо чужих домов, словно ненароком заглядывая в их окна, временами тебе кажется, что это тоже по-своему хорошо: в конце концов, холод должен облегчать боль, а смотреть в окна тебе больно.

Ведь там, за окнами, в очагах горит огонь, а люди поют и смеются, и разговаривают друг с другом.

И это выглядит уютно.

Ты питаешься чужим уютом: там — коробок спичек и затупившийся нож, здесь — яблоко из сада или горячий ломоть свежего хлеба. Изредка, если повезёт — плитка шоколада. Тебе почти стыдно забирать эти маленькие кусочки домашнего тепла, уносить без разрешения крошечные искорки не принадлежащего тебе счастья, ведь ты как никто другой знаешь им цену, но поделать с этим ты не можешь ничего.

Краденого уюта никогда не хватает надолго. Поэтому из каждого дома ты хочешь забрать себе весь, даже если назавтра он всё равно утечёт сквозь пальцы.

Не воруешь ты только в одном месте — в церкви.

В церкви пахнет воском и ладаном, а по воскресеньям — вином и свежим хлебом. Со стен там сурово и торжественно смотрят святые, а окна украшены цветным стеклом. Всё это ты прекрасно помнишь; тебя водили сюда каждую неделю, и даже сейчас ты иногда останавливаешься у приоткрытых дверей, чтобы посмотреть на службу, когда идёшь мимо.

На сами службы ты не ходишь; ты уверена, что тебя даже внутрь бы не пустили, и проверять это не хочешь.

Нет, днём ты воруешь. Зато по ночам читаешь Библию.

У Библии толстый переплёт и пожелтевшие от времени страницы, а на них — извивающиеся узоры из букв. Ты читаешь их медленно и вдумчиво, стараясь не пропускать; старинные слова складываются в заповеди, рисуя образы чудес и преданий.

Но заповеди и предания тебе не нужны — зато нужны ответы.

Тебе говорили, что Бог справедлив и милостив, что готов принять любого, кто обратится к нему с чистым сердцем. Говорили, что нет грехов, которых он не простит; говорили «просите, и дано вам будет» и «возлюби ближнего своего, как самого себя».

А ещё тебе говорили, что красные глаза бывают только у демонов и ведьм.

А их любить необязательно.

Твои холодные руки покрыты царапинами и синяками, а на языке ощущается железный привкус крови, и ты хочешь знать, почему. Хочешь знать, где написано, что это ты виновата в пожаре в своём доме, хочешь своими глазами увидеть, где сказано, что все несчастья в деревне — от погубившей урожай засухи до ангины у сына старосты — это твоих рук дело.

Кто здесь сошёл с ума, ты или остальные?

«Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень» — говорит Иисус со страниц книги. Камень не бросает никто. Ты задумчиво потираешь свежую шишку на лбу и снова уверяешься: не ты.

Ты поднимаешь глаза от книги и улыбаешься: с ветхих страниц в твою душу льётся спокойная благодать, и ты чувствуешь, как слабеет ненадолго крепкая хватка холода, потому что благодать эта очень похожа на тепло.

Ты встаёшь на колени и одними губами шепчешь:

— Спасибо.

А потом так же тихо просишь у небес защиты и, прочитав Самую Главную Молитву, встаёшь и уходишь прочь.

Небеса не отвечают. Ты не знаешь, ответят ли они тебе хоть когда-нибудь, но очень хочешь верить, что да.

Если так, то там тебе, возможно, однажды будут рады.

Возможно, тебя там даже будут ждать.

А это значит, что ты больше не будешь одна. И тебе никогда больше не будет холодно.