Поздний вечер. Жаворонки давно отправились в царство грёз, совы бодро вступили в права властвования над миром...

— Абсолютная монархия... Режим... раз монархия, значит, авторитарный, — девушка, согнувшись над тетрадью, заполняла таблицу, периодически просматривая информацию в телефоне. — Территориальное устройство... Не то, не то, не то. Ничего нет, значит, будет унитарный... С историей всё...

Бросив тетрадь в рюкзак, Женевьева хмуро посмотрела на оставшиеся учебники.

— Так, это устно, значит, можно забить, тут можно зашухариться, и меня не спросят, это нудно, так что просто на уроке что-нибудь сымпровизируем.

Учебники звонко полетели в рюкзак.

— Арргх! Как всё задолбало! Я начинаю понимать желание Дадзая выпилиться... — она устало падает на кровать, — Интересно, если я перестану выходить на связь, эта женщина хоть немного заволнуется? — берёт телефон и отправляет привычное "Ложусь спать" матери. — Надо завести хотя бы фикус, буду жаловаться ему на жизнь. Да, фикус...

***

Серость, угрюмость, обречённость, хмурость, невыспатость, грусть, ненависть... Утро буднего дня.

—...в этой точке графика должен быть разрыв, но точка не выколотая, так как она принадлежит второму отрезку графика...

Кто-то слушал, кто-то делал вид, что слушает, кто-то откровенно залипал в телефон. Женевьева мысленно была в СтройПарке, выбирая фикус.

— Нарр, — девушка вздрогнула, — в какой точке график имеет максимальное значение?

—...Нигде?

— Почему?

—...Она не ограничена?

—...Верно. Перов, функция убывает или возрастает?..

— Э?

Женевьева вернулась к своим фикусам.

***

Перед уроком русского неожиданно нагрянула классная руководительница.

— Зинаида Кондратьевна на больничном...

— Ура, русичка заболела!

— Свобода!

— Валим домой!

— Ну-ка, тихо! Так вот, пока она не поправится, уроки русского и литературы будут проходить совместно с Г-классом.

Раздался разрозненный хор возмущённых голосов.

— Сейчас быстренько собирайте вещички, и бегом в 203-ий кабинет на урок. И ведите себя прилично, не заставляйте меня потом краснеть за вас!

Услышав нестройное "Хорошо, Анна Сергеевна!", она ушла, а недовольные русским, русичкой, Г-классом, школой, учёбой и жизнью в целом ученики поплелись в 203-ий.

Едва зайдя в класс, Женевьева заприметила свободную последнюю парту на первом ряду и целенаправленно отправилась к ней. Только она ошиблась: там уже кое-кто сидел. Точнее, не сидел, а счастливо дрых, улёгшись сразу на оба стула. Но ей не было принципиально важно сидеть одной (хотя такой вариант был для неё самым любимым), так что она осторожно подставила стул от соседней парты и так же осторожно поставила рюкзак, чтобы не разбудить новоиспечённого соседа по парте. В глазах Женевьевы сон был предметом весьма важным, чуть ли не священным, поэтому, независимо от времени суток, она старалась не нарушать чужой сон, как последний урод...

— Кёниг, харе спать, седьмой урок уже!

...в отличие от некоторых.

Разбуженный подпрыгнул от неожиданности и ударился о парту.

— Уже урок? — сонно спросил он, садясь в нормальное положение.

— Нет, ещё пять минут до него.

Женевьева начала доставать своё имущество из рюкзака.

— А ты?...

— Наша преподша заболела, так что пока уроки будут вместе. Ты же не против, что я тут?

— Да нет, э...

— Женевьева.

— Герасим.

Оглушительно прозвенел звонок. Собранные в кучу Г-эшки и Д-эшки расползлись по своим местам.

Испокон веков (а если быть точнее, то с пятого класса) шла конфронтация между "Г" и "Д"- классами. Битва, суть которой была в том, чтобы опустить соперника на дно, возвысившись за счёт этого. Классы "А" и "Б" являлись ведущими среди параллели, "В" были послабее, но даже до них "Г" и "Д" было далеко, вот и оставалось лишь пытаться стягивать друг друга вниз, ведь даже если ты не на вершине, приятно знать, что есть кто-то ниже тебя, что ты возвышаешься над кем-то. И потому вражда между обучающимися" Г" и "Д" девятой параллели (не всеми, конечно) проявлялась сразу же, как стоило им оказаться рядом друг другом. Так что в классе стоял полный бедлам. Герасим и Женевьева переодически переглядывались, читая в глазах друг друга "и вот с этими я учусь", а также сочуствие к товарищу по несчастью.

Этот длинный и нудный день наконец-то закончился. Женевьева, преисполненная собственным желанием и наличкой в кошельке, отправилась за фикусом.

После непродолжительного, однако тщательного выбора, новый сосед по дому был приобретён.

— Ну что, дружочек-пирожочек, пошли домой. Будешь сочуственно стоять на подоконнике, пока я буду жаловаться на жизнь. Фикус... как там тебя?

На этикетке, прилепленной к горшку, была надпись "Ficus Elastica".

— Фикус Эластика. Значит, будешь Фиэл. Всё, Фиэл, топаем домой.

Девушка шла, подпевая мелодии из наушников. Вот что-что, а пела она хорошо и, что самое главное, получала от этого удовольствие. У неё где-то дома лежал позабытый микрофон с динамиком, подаренный отцом на первый юбилей. Вот только последние два года петь было не для кого: отец после развода укатил к брату в деревню, а мать вечно была в командировках. Но теперь у неё был Фиэл, и она могла петь ему, растения вроде даже растут от музыки лучше. Но это не точно.

Остановившись, чтобы сменить песню, Женевьева вдруг заметила шатёр. Заинтересованная, она зашла в него.

Внутри было настоящее логово цыганской ведьмы: книги с пентаграммами, амулеты, всякие сушёные травы, части тел различных животных — всё по канонам.

— Тропы судьбы привели тебя ко мне, дитя.

—...И вам тоже здравствуйте.

Ведьма сидела за столиком, что-то выглядывая в хрустальном шаре.

— Вижу ношу тяжкую, что давит на тебя, проблема то суровая.

— Которая из?

Ведьма словно не слышала слов девушки.

— Знаю я и выход из проблемы этой.

— Увы, окно — не выход.

— Возьми вот их, — цыганка взяла колоду карт, вытянула несколько и отдала Женевьеве, — они в помощь тебе.

— И что мне с ними делать?

— Поймёшь, когда проснёшься, дитя.

— Я ещё и сплю. Очумительно.

...Открыв глаза, Женевьева посмотрела на будильник — до подъёма оставалось пять минут. На подоконнике гордо стоял Фиэл, а рядом с ними лежали карты.

— Теперь всё ясно...