Я лежал в комнате смотря в окно. Мне было так плохо внутри, будто бы мне сердца вырвали. Та любовь, которую я считал самой святой, которую боготворил — оказалась ложью. Вчера ночью я будто призраком поднялся к себе, громко хлопая дверью. Артур милостиво не последовал ко мне, оставаясь в подвале, приводить Гилберта в себя. За окно стучал дождь, бешено бил по стеклам, крышам. Я лежал, закутанный в теплое одеяло, смотря пустым взглядом на простыни с мелкими цветочками.

— Иван, можно войти? — раздался в стук в дверь. Артур остановился около двери. Я замер, стараясь подумать над всем быстро и одновременно.

— Да, входи, — бесцветным голосом согласился я. Англия пребывал все в той же одежде, что и вчера, разве что по нему было видна усталость из-за ночи без сна. В руках он держал поднос с чаем и небольшим бутербродом. Чай был белым, с лепестками цветов, больше напоминавший целебный отвар. 

— Думаешь, я хочу есть? — усмехнулся я, без сил падая на кровать.

— Думаю, что ты совершенно вымотанный, — заметил Артур, поставив поднос на столик у кровати. — Ты не должен убивать так себя. Твоей вины нет в этом.

— Что стало с ребенком? — я посмотрел в светлые зеленые сейчас глаза, в которых читалось что-то неизвестное мне. Разве что какой-то страх.

Артур задумался, смотря в окно. Все в его позе выражало дикий страх или сомнение, а возможно, он видел того человека, с которым всегда говорил. Маг пребывал будто не здесь, а все в том же подвале, где вспомнил то, что так хотел забыть. Во мне закипала ярость, но не к нему, а к себе. Это я не смог защитить жену и ребенка, это я не смог выполнить свое обещание, это я виноват во всем, что произошло с ней.

— Я не знаю, — голос Артура звучал тихо. — Я не стал проводить обряд, не стал как-то вредить ему или ей. Она была слишком одержима идеей владеть той силой, что владел я и мне подобные. Многие гибли рано с ней. София просто хотела вновь величие, ты не можешь винить её в этом. В первую очередь мы страны, а не люди, Иван. Ты часто наделяешь нас теми качествами, которые мы не имели. Если нам скажут, мы убьем. Если нам скажут, мы забудем про любые чувства, вот почему мы никогда не поймем тебя.

— Разве ты сам не был одержим?

— Был. Мои две ошибки вели меня в ад, покуда я не сумел справиться с ними. Я потерял все, когда слишком увлекся.

«Война. Лондон в руинах, слышаться звуки падения ракет, взрывов. Скотт сидел в кресле, закидывая очередную бутылку виски залпом, заламывая руки, разбивая очередной стакан об камин из-за бессилия. Ночь уже опустилась и люди мирно сидели в подвалах, молясь о том, что переживут очередной день. Не только англичане, но и его. Они правда хотели обойтись без войны, не были готовы ни к смерти, ни к голоду. Скотт закрывает глаза, слушая размерный звук часов. Руки трясутся. Дверь скрипнула и вошел Артур. Он был похож на тень, отощал окончательно, практически не вылезая из кабинета. Он оглядывает младшего брата с тусклыми глазами и рванном плаще с кровью на руках.

— Арти? — Скотт был одним из тех, кому было разрешено подобное обращение. Он медленно поднимается с дивана и идет к старшему сейчас. Артур не выдерживает, закрывает дверь и падает на грудь брата. По щекам начинают бежать слезы.

— Я не могу, — хрипит Артур, из рта которого течет кровь. Любая война для страны — смерти подобна. Каждый ребенок, каждый человек — это часть единой системы. Часть одной сущности. Но странам приходилось сквозь боль и слезы приходилось, не показывать вид. От этого любой свихнется. Скотт вздрагивает от подобного, но обнимает брата, вдыхая запах гари от волос. Его маленький и такой непутевый братик. Трудно сказать, что Скотт им не гордился? Недолюбливал из-за обид прошлого да, но всегда защищал его по мере возможности. Артур часто выливал свои эмоции на плечо, потому что привык все держать в себе.

— Тише, — он провел рукой по волосам. Артур тихо вжался в плечо брата, вдыхая запах его тела. Крепкий виски, вишневые сигареты и запах человеческого тела.

— Я освобожу их, — дрожащим голосом пробормотал Артур, цепляясь за пиджак военного костюма. — Я отпущу их всех, слышишь. Если мы победим, выживем, то я освобожу их.

Скотт молчал. Он знал, как сильно его брат был зависим от детей, которых сам и воспитывал. Дело не в том, что он был каким-то неправильным. Ему сказали забрать, он забрал. Никто не говорил, что странам нравилось это все. Любые войны и конфликты создавали правители, но никак не люди, которых и отожествляли страны. А Артур, пожалуй, вспоминал те времена, когда был у Франции, те времена, когда братья рассорились так сильно, что до сих пор нормально разговаривать не могут.

— Тише, Арти, идем сюда, — Скотт в такие моменты был самим очарованием, стараясь быть как можно нежнее с братом. Артур без сил упал на потертый диван, прижимаясь к спинке, кутаясь в любимый темно-оранжевый плед. Руки у него тряслись. В последнее время он стал очень эмоциональным. Скотт мог быть последней сволочью, но во время войны это было лишнем. Они так редко боролись за общие дела, так редко были на одной стороне, что портить такие моменты не хотелось своей уязвленной гордостью.

— Я их всех отпущу, — шепчет он, медленно погружаясь в сон. Развал Российской Империи заставил брата упасть куда-то. Когда была единственная надежда на спасение империй, она рухнула столь стремительно, оставив гордую Британию в одиночестве. Никто тогда не думал, что Россия решиться на такой шаг.

— Тише, засыпай, — послышался тихий голос и Артур стал медленно впадать в сон.

***

Я почувствовал, как начинают дрожать руки под внимательным взглядом Ивана.

Воспоминания очень часто стали посещать меня в самые неправильные отрезки времени. Я встал, оставляя поднос стоять на прикроватном столике. Иван, словно заметив мое смущение, нахмурился. Не хотелось показывать ему свои слабости, потому что таким для меня являлось мое прошлое. Дамы и господа, Великая Британия, сейчас сидит у постели России, пока вокруг нее строятся грандиозные планы. Въебите мне кто-нибудь, когда я успел так раскиснуть?

— Артур? — холодная рука коснулась моей, и я вздрогнул от неожиданности.

— Что? — я соврал ему про ребенка, да, но я дал обещание и его дали мне. В голову ударила мысль, что если у Ивана есть магия, могла ли она быть в малыше? О боги, кажется, мне пизда. Спокойно, Артур, спокойно. Выход в окно сейчас точно не выход.

— В общих чертах, — я решил сменить тему. — То, что ты видел в видениях — это камни вечности. Этакие сосуды, в которых царит некая магия, настолько сильная, что способная буквально смести нас всех с этого шарика космоса. Если они сняться тебе, значит только ты можешь их найти, но это не хорошо. Скажу честно, это ужасно. По — хорошему, мы, как стражи, должны были тебя убить или запереть, потому что нахождение камней — это один из самых страшных причин апокалипсиса.

— Но отчего я ещё жив, — задумался Иван, а я закатил глаза. А ты поди ебни такую махину. Задавишь, пока падать будешь. — И ты решил запереть меня в доме, и будешь пытать?

— Да, пытки по расписанию, после обеда сон тоже, — съязвил я, открывая шторы, вызывая недовольное шипение. Ничего, зато бесить не будет. На Штефане всегда работает. — Штеф и Лукас сегодня прибудут, чтобы нанести свои защитные руны, а тебе лучше из дома пока не вылезать.

— И что мне делать? — поинтересовался он, падая на подушки.

— Попробуй заняться внутренней политикой. Люди с палками, конечно, страшно, но скоро твою валюту можно будет использовать как растопку.

— Будь добр, заткнись.

— Не дождешься! — заметил я, вставая с кровати.

— Артур, прошу тебя, не скрывай от меня то, что касается моей семьи, — я взглянул в глаза Иван. Они были напоены тоской, грустью и потаенной ненависти.

— Я.я не могу рассказать тебе больше, чем знаю, — спокойно заметил я, сжимая руки за спиной.

***

Артур стоял около постели Византии. Смотрел, как осторожно стекает по её лицу черный ихор, похожий на вязкую грязь, заполняя рот, глаза. С каждой секундой тупая боль увеличивалась, заставляя беспорядочно цепляться руками за постель. Она не видела его, она не чувствовала его, но он бережно укачивал младенца в своих руках, смотря в глубокие голубые глаза. Он солгал ей, пообещав забрать жизнь её сына, сына Ивана, взамен на магию. Она ждала, ждала, когда заветные слова на родном языке отца сорвутся с темных губ и поставят на колени божества. София считала Артура божеством. Оно и ясно. Он был таким одним из ныне живущих, её приемный ребенок, как и весь мир. Она бы хотела увидеть, как Ванечка и Артур бы правили вместе, под её словом. Византия бы могла построить идеальный мир, где не было бы места войны.

— И как долго ждать? — все её тело гноилось, глаза покрывал белый морок. Артур осторожно придерживал сверток, наблюдая за сценой. Когда-то он видел её, когда-то так же кричала его мать, но он, мальчик, этого не увидит. Он не будет знать отца или матери, у него не будет братьев или сестер. Не сиять ему величественной столицей, но быть небольшим государством. Артур нашел для него только один шанс на жизнь.

— Они сами решают, когда дать. Кто-то может часами мучатся в открытом огне, — на груди вспыхивают огненными цветками старые раны. — Кто-то тонет в самых глубинах моря, наблюдая, как далеко уходит свет. Магия всегда просит свою плату, и она забирает её. Жестоко.

— И кто же она, магия? — слабым голосом прохрипела Византия.

— ОНА — это строгая мать, которая всегда услышит твой зов. ОНА найдет любое верное себе дитя, и будет укачивать в своей колыбели. У нее, наверно, есть много имен и обликов. Но при этом магия — это то, что нельзя описать словами или представить в голове. Это набор линий и точек, смешение фигур, как на древнегреческой амфоре. Её записи древнее любых рисунков на скалах, которые бы ты могла встретить.

— И ты видел её?

— Лишь раз. Только раз я увидел ту, что позже нареку своей одной госпожой и буду служить до своего последнего вздоха, прежде чем уйду в Туманные долины, где правит она всем, вместе с огненными Валрхид*. Она приняла меня после того, как сожгла мать. Знаешь ли, магия не может иметь детей, оттого и ревностно охраняет приобретенных. Чем младше ребенок, тем добрее одаривает тебя.

Она умерла на следующий день. Гибель государства ознаменовал гул сотни колоколов. Артур стоял и смотрел на высокие стены города. Скоро начнется война. Много войн. Иван не простит Турции гибель своей жены, но он не будет знать, что виновата была она сама. Он не узнает, что София жаждала прежде всего власти, как и все страны, но ему это и не нужно было знать. Лучше она останется в его мыслях самой чудесной девушкой, пока Артур будет хранить молчания. И он, конечно, не узнает, что она родила ребенка, которого он пообещал защитить.

Молдавия стояла, прижимая зеленый платок к голове. Под Османской рукой было не сладко, но она нашла возможность на встречу. Море бушевало под ними, предвещая скорую бурю. Плащ Артура скрывал лицо юноши, но им не нужны были условности. Младшая дочь Византии, как и многие её малые дети от давних браков. Он оставит малышу семью.

— Я хочу, чтобы ты и твои братья, и сестры дали ему имя. Я знаю, у вас образуется новое государство, но без страны — оно недействительно. Дайте ему все, что у него должно быть. Знания, умения, семья, которую вы можете дать. Назовите его своим.

— А что насчет родителей? — Молдавия осторожно берет младенца, сладко спящего на руках взрослых собратьев. Светлые, даже белые волосы, торчат во все стороны. — Он ведь так похож на Ивана.

— Не больше чем все, — вздохнул Артур. — Иван не знает, что София была беременна. Назови своих родителей его.

— У меня одна мать и множество отцов, добрый друг, но тебе не стоит беспокоится. Обещаю, он расцветет.

— Удачи тебе, — шепнул Артур, проводя рукой по щеке малыша. — И я буду молится всем богам, чтобы тебе удалось сделать все лучше…

Сербия.

***

— То есть ты серьезно? — я скептически осмотрел Гилберта с ног до ушей покрытый тиной и водорослями, длинными сережками свисающие с ушей. — Ты решил сходить в одного по предложению домового до озера, где встретил русалок и решил, что можно попытаться над ними отрепетировать свой монолог для пикапа, так?

— Я не был виноват! — дрожащий от холода Гил кутался в теплый вязанный плед, с которого был наглым образом выселен кот. — Это все он, — палец ткнулся в довольного домовика, сидящего на откуда-то взявшейся печке, уминая очередную баранку, дразня Гилберта. Я лишний раз задумался, как вот это может пугать, но вспомнив свою бедную карту, усеянную флагами, стало не до смеха.

— Так, ты то зачем туда повел? — Я сложил руки перед грудью шерстяного свитера, потому что ноябрь видимо в первые дни решил сойти с ума и убить своим климат контролем бедного представителя славного английского рода. Ну или обставить всю Россию обогревателями.

— Человек захотел совета по поводу отношений, — довольно проговорил домовой, который перестал боятся меня и стал спокойно ходить по дому, иногда забавно убегая от кота. Ему то не объяснишь, что это не шерстяной шарик, а живое существо. Вот и приходилось Кузе коротать большую часть времени где-то наверху.

— И ты пошел по этому поводу в озеро? — Я уже искренне сдерживал смех, стараясь сохранить лицо. Дурдом, видимо, был местом его жительства, раз при смене домов не поменялась обстановка и средний уровень интеллекта на один квадратный метр. А обычно и на километр не хватало.

— Не смешно, — Гилберт бросил склизкое зеленое нечто, похожее между дохлой лягушки и урания из ближайшей атомной станции. — Я думал, что меня либо утопят, либо трахнут. И если с последним договорится можно, то, извините, но такая красота топится не должна.

— Так, иди в теплый душ, я чай заварю, — махнул рукой я. — 

За некоторое время, пока Иван отходил от обряда, они с Гилбертом и домовым провели много времени вместе, придя к общим взглядом так, что даже прусс начинал медленно доверять парню.

— И мне с медком сделай, — подал голос Кузя. — А то этот ирод только молоком поит, а я разнообразия хочу. Даж татары чай уважали, а тут, — обиженно развел руками домой. — А вы, кельты, мне нравитесь. Пахнете так вкусно, лесом.

— А чем пахнут другие? — поинтересовался я, засыпая заварку в чайник.

— Из тех, кто был? София пахла пряностями, оливковым маслом и виноградом. Странные поляк — пшеничным хлебом и кислыми яблоками. Француз пах лилиями да другими цветами, от которых нос вял, настолько он был сильным. Немец пах порохом, железом и смертью. Швед — солью, морем и корабельным деревом. А ты, — домовой с прищуром посмотрел на парня. — Ты пахнешь, как то, что любит Ваня.

— В каком смысле? — я нервно одернул рукав длинного свитера, стараясь не разхреначить чашку. — Ну то есть я вроде пахну полынью и лесом.

— Ване это нравится. Когда он совсем малехенький был, у материнской груди лежал, твои предки бродили по землям Европы, держа в руках свои знания и запах. О, я сам тогда то был крошечным, ещё меньше, чем мышь, да мать меня у печки теплой оставляла или что там уже было до этого? Трудно вспомнить. А, — домовой ударил себя по голове, откладывая большой бублик в сторону. — Мать Вани нашего у них магии училась, как травами вашими поить то раненых да больных.

Я задумчиво смотрел на Кузю под мерный свист чайника. Быстро включив, уставился в стену, украшенную резными ящичками с посудой. А что, если моя мать случайно передала часть магии, которую потом хотела восполнить за свой счет? Что если тогда она потеряла часть сил, а в жилах Ивана течет тот дар, что когда-то утеряла мать. Но у нее же не было магии льда, она руководила природой, лечила и помогала родам. Мева говорила, что главная работа ведьм была в этом: продолжение жизни. Я мерно помешивал травяной чай. Я помню, как она помогала женщинам и роженицам, которые не могли забеременеть или разродиться. Вряд-ли у Ивана магия заключается в профессии акушера. Сомневаюсь, что если заморозить дитя, оно будет от этого здоровее.

— Он в тебя влюблен, — фыркнул Кузя. — И дело тут не в твоей магии, как ты пытаешься себя убедить.

— Но ты не можешь знать, — заметил я, ставя стакан на поднос. — Иван не любит меня, и дело тут не в драмах. Он привязан к магии, лед чувствует силу, которая доминирует над ним и тянется. В этом и смысл магии. Слабейшее тянется к сильнейшему.

— Как хочешь, — махнул рукой домовой, призывая чашку с медом к себе, забирая бублик. — А тебе ещё тут телефон звонит.

— Вот гадство, — ругнулся я, бросая к сумке, которая висела на вешалке. Рано утром выходил за травами, которые ещё остались. Притащил только снег, грязь и желание больше не выходить на улицу.

Телефон мирно показывал мне семнадцать пропущенных от Альфреда. Молю, пусть там опять что-то не важное, а не Скотт, которой опять умудрился поджечь мой бедный парламент. Он иногда так делает, когда настроение слишком хорошее.

— Слушаю, — боже, пожалуйста, я к тебе обращаюсь, когда мои инстанции уже не в силах выносить это говно. Помоги мне.

— Артур! — в трубке раздался радостный голос Альфреда. — Я уже к тебе собирался ехать. Где ты был?

— Да так, дела, ты же знаешь, скучные бумаги, — я старался быть как можно менее подозрительным. — Ты что-то хотел?

— Да, Штефан все же рассказал нам все и я понимаю, какая ответственность легла на тебя. Заменить тебя никто не может, поэтому можешь выполнить одну просьбу?

— Да не проблема. А какая просьба? Я сейчас вроде как в полевых условиях, — холодно. Где вот его хваленный газ, когда он сам мерзнет. Это что за садомаз, самому себе отопление не включать. Просто какой-то пиздец.

— Проследи за Иваном. Мы думаем, что из-за его магии он и стал вести себя так, — ага. Тут и гением не нужно быть, чтобы понимать, о чем именно говорит Альфред. Он не может смирится с ответом «нет». Отчасти — это моя огромная ошибка. Империям, правда, не нужно слышать ответ, они берут то, что хотят. Но в то же время, они обязаны слышать и слушать, иначе можно потерять контроль над всем.

— Я вроде это и так делаю, — пожал плечами я, старательно игнорируя упертый взгляд домовика, который с улыбкой пожирал бублики, пока Гилберт отмывался от речной тины, куда его завели русалки. Когда моя жизнь превратилась в сборник сказок?

— Нет, ну просто, — раздался неуверенный голос. — Мне так скучно тут одному, хотя Франциск старается меня развеселить. И по тебе скучаю, — мне не нравилось это все. Отчего внутри что-то шептало, что этот звонок был не просто так.

— Как-нибудь приеду, пока остается надеяться, что Скотт все не разнесет, — хотелось закончить разговор. Наверно, из-за пристального внимания одного магического существа.

— Да, хорошо, отписывайся, если что-то произойдет, — Альфред может и быть поспешным, но Франциск пользуется ситуацией, перепрограммируя мальчишку под себя. За моими действиями будут пристально смотреть, оттого не нужно выпускать Ивана из-под внимания. Любой его промах отныне будет моим. Но честно признаться, мне не хотелось уезжать из русского дома, в котором я проводил больше времени, чем у себя. Наверно так бывает иногда. В душе заскреблось. Не помню, как давно я не влюблялся, многие сомневались может ли роза любить?

— Не смей говорить мне о чувствах! В тебе нет ничего от них!

— Розы любить не умеют, но могут оплетать своим аромат, даруя иллюзию.

— Для любви нужна душа, Артур. Что делать, если свою ты продал?

***

Снег все глубже зарывал землю. Я лежал без сна, уставившись в окно. Темное черное небо щедро высыпало на поля белую вату, в которой завтра уже можно будет утонуть. Голые ветви, будто когтистые лапы, стучались в окно, царапая стекло. Становилось жутко, хоть и не мне боятся ночных страшилок. Внутри что-то звало подойти к окну. Ну вот сущая глупость, но довожу себя же до страха. Не выдержав, с трудом выполз из-под теплой защиты, медленными шагами подойдя к подоконнику. Вся сонливость мигом спала. К лесу шла одинокая фигура в белом свитере и такими же волосами, уходя все дальше от света первого этажа. Вот ж! В голове было много идей: и лунатизм, хотя за Иваном такого я не наблюдал раньше, и одержимость, что в таких условиях более походило на правду. Кое-как накинув пальто, я вылетел из дома. В голове мог быть только примерный маршрут, куда мог уйти мой ученик. Проблема была в том, что я не знал этих мест и мог только примерно понимать маршрут. Трудно было идти в лютейший холод в тонком плаще. Столбик явно показывал ниже пятнадцати градусов, но я упрямо продирался сквозь корявые ветви, колючие кустарники и снег, что ранил кожу сильнее любого ножа. Будто бы кто-то не хотел, чтобы я сумел вернуть этого искателя приключений.

Иван стоял посреди замершего озеро с затуманенными глазами блеклого белого цвета. Безумно красивый, что я невольно залюбовался. Его красота всегда была другой и не то, чтобы я её отрицал. Скорее, я не считал её чем-то главным, когда на кону стояло всегда что-то большее, чем простое красивое личико. Всегда стояло что-то большее: власть, новые земли, ресурсы. Всегда. Но что делать, если сейчас на чаше моих весов с двух сторон была пустота, только цвета были разными. Один поил меня кровью, зазывая все дальше в собственные пороки, зовя в его личное безумие все сильнее. Ему нужно было напоится им со мной, разделить чашу на двоих, когда в ночной тиши не будет ничего лишнего, только жар тел и больной рассудок. Второй пытался вытащить меня за руку в ту зелень, где родился я.

Иван стоял, завороженный чем-то, что не мог разглядеть я, а затем резко упал на колени и стал бить лед руками. Я оцепенел на пару минут, смотря, как кровь заливает его руки и снег под его ногами. Как слышится хруст и тяжелое дыхание. Выйдя из оцепенения, я бросился вниз по небольшой горке, едва ли не падая. Холод усиливался с каждой секундой, что я подходил ближе. Магия Ивана красиво бесновалась, создавая вокруг себя колючие узоры. Ей нравилось чувствовать себя свободной. Нравилось не ощущать чьи-то руки над собой. Я прикрыл глаза, начиная говорить, что успел заучить уже давно. Слова сплетались в далекие кельтские песни, успокаивая. Магия Ивана присмирела, завороженно кружась вокруг меня. Наверно, она была бы похожа на его мать. С длинными светлыми волосами, заплетенные в две косы, и красными щеками, со следами долгого мороза.

— Защити его, — пронеслось над моим ухом, и я осмелел, открыв глаза. Русь была практически также прекрасна, как и её дети, разве что не высоковата. Белое платье, расшитое серебряными нитями и драгоценный кокошник с лунными камнями. Руки её тонкие гладили по пепельным волосам своего сына. Она была девушкой тихой красоты.

— Она хочет забрать его с собой. И моих дочерей, — по моей коже пробежали мурашки. Я не должен видеть мертвые страны, но я видел их. Не самый добрый знак. Мертвые никогда не говорят к хорошим событиям. — А они такие маленькие ещё. Ты уберег моего внука и я благодарна тебе. Убереги и их, я награжу тебя так, как не сможет никто более.

— Я не смогу уберечь его от Византии.

— Она протянула руки к тем, кто дорог тебе. Опасайся, ибо друг твой и станет причиной твоей смерти.

Иван резко выдохнул и тут же упал на спину, с ужасом смотря на свои руки. Я стоял на коленях, опустив голову, чувствуя, как по щекам бегут холодные слезы.

— Артур? — Иван перевел взгляд на меня, пугаясь ещё больше. Не обращаясь внимание на свои раны, он подошел ко мне, касаясь окровавленными руками моих плеч. Я и не замечал, что сижу в тонкой одежды, и, наверно, сильно замерз. — Артур, — руки переместились на мое лицо, но меня это не волновало. Я смотрел в нежно-сиреневые глаза и понимал, что крупно влип. Иван встал осторожно стирать слезы большими пальцами, пытаясь успокоить меня, но выходило скверно. Я уткнулся ему в грудь, вдыхая запах брусники. Я должен был послать их всех лесом ещё во времена Софии, но нет. С начала помог ей, взял ответственность за Сербию, а потом и восточную Европу. Мне это аукнется теперь.

— Я…ты же замерзнешь, — он осмотрел меня, пока я шмыгал носом и писал мысленно завещание. — Артур, я, — не знаю, что он хотел сказать, поднимая мою голову, но в следующий момент колючие губы впились в мои, заставляя остатки нервной системы и мозга покинуть мое бренное тело. Иван целовал грубо, властно, в его характере. И мне стоило бы оттолкнуть, объяснить, что это все дурость, но я мог только вяло отвечать. Это все стресс, но внутри я и сам был готов признать, что влюбленность в Ивана была давно, просто я запретил её себе. Он не тот, кого можно видеть около Британской империи, а я не тот, кто подойдет ему.

— Ваня, — произнес я по — русски, прерывая это безумство. — Хватит, нам нужно идти домой, иначе замерзнем, — по его взгляду я понял, как сильно он был удивленным моими внезапными лингвистическими талантами, но мне было не до этот. Я чувствовал себя жутко вымотанным.

— Да, прости, — не спрашивая меня, Иван взял меня на руки. Магическая регенерация делала свое дело, а учитывая не особо развитую магию, она отдавала весь свой потенциал на восстановление. — Ты сильно замерз.

Иван осторожно опустил меня на свою кровать, протягивая теплый плед. Я молча принял его, сильнее укутываясь. Ночной побег явно сильно отразится на моем состоянии. Иван стер мокрым полотенцем со своих ладоней запекшуюся кровь. Магия действительно хорошо сработала в такой ситуации.

— Зачем я пошел на озеро? — Россия сел передо мной в кресло, пристально смотря мне в глаза.

— Я думаю, что там находится один из камней, — хрипло проговорил я. — Они не зря приходили к тебе в видениях. София зачем-то хочет, чтобы ты отыскал их. И мы сходим за ним. Оставлять его без присмотра ещё хуже, чем прятать где-то. Я, — я замолчал, не зная, стоит ли говорить о встречи с Русью.

— Артур, — Иван пересел ко мне, а я ощутил себя глупой девочкой. — Я хотел сказать, что ты мне нравишься, в том плане, что, — он выдохнул, подбирая слова. — Я знаю, вы относитесь к этому, как к сущей глупости, — он встал с кровати, взлохматив волосы.

***

Я не знал, зачем начал этот тупой диалог. Артур, он был европейцем, которые давно отказались от такой вещи, как чувства, эмоции. Это я прекрасно знал. И им было так просто с этим жить, но… Мне всегда нравились странные вещи, мне нравилось то, что могло меня уничтожить, а Артур, пожалуй, был самим воплощением ада. Ведь кто сказал, что демоны ужасны? Просто все произошедшее, и вдруг я не смогу так и признаться, хотя бы самому себе. Никогда не был трусом и сейчас не буду. Потому, что, черт дери, мне нравится целовать его. Мне нравится сидеть под деревом за очередным скучным тоном. Мне нравится потом вместе вытаскивать Гилберта, на которого сваливается весь поток магических существ. Да и как оказалось, в моем прошлом он играл большие роли. Артур закашлялся и я вспомнил, что относительно неприспособленный к моим холодам парень проходил по снегу практически в летней одежде и, наверняка, схватил себе пару болячек. Но то, что я увидел затем, заставило меня охуеть.

Артур кутался в одеяло. Лицо его было покрыто инеем, настоящим, мать его, инеем, будто труп. Кожа стала совсем белой, разве что синими полосами выделялись вены. Ресницы, волосы, брови, глаза — все было молочного цвета. Я тут же подлетел к нему. Англия только кашлял и не обращал на меня внимание. Да, замечательно, скажите ещё, что я поцелуем передал ему волшебный вирус. Тогда я официально закрою себя в подвале.

— Артур, пожалуйста, скажи что нибудь! — но он снова зашелся в приступе кашля. Срочно, нужно вспоминать, что делают с людьми с высокой степенью обморожения? Точно не кидают в ванную с горячей водой. Спокойно, Иван, ты то дыши хотя бы и сохраняй рассудок.

— Чего не спите? — поинтересовался Кузя, приоткрывая дверь.

— Я не знаю, что с ним, — это было честно, но я был на грани истерики. Опять звонить президенту, как в первый раз? Да ебанный рот, я уже второй раз чуть ли не убиваю его! Везучий, блять.

— Ох, — тяжело вздохнул Кузя. — Это твой отец над ним постарался.