Я мирно спал, закутавшись в одеяло с головой, вдыхая теплый запах домашнего уюта. Я сильно устал за последние дни, написав пару слов дорогому правительству, сообщая, что все весьма плохо. План убежать куда подальше пришлось отложить на некоторое время, чтобы я успел разобраться с камнями. Тем более, я все ещё пребывал в доме Генерала Мороза, чтобы убедиться, что приступов у меня не будет. Не сказать, что Иван был сильно рад. Он просто старался проводить практически все время со мной, избегая находиться со своим отцом наедине. Сейчас он спокойненько пил чай, листая какую-то книгу. Может с матерными частушками или Толстого. Я проснулся ближе к восьми утра, отказываясь вылезать из-под теплого одеяла. Брагинский что-то бубнил себе под нос о том, как отвратительно жить с этим существом и так далее, так далее. Не выдержав причитаний, я открыл глаза, потянувшись.

— Доброе, — хмуро кивнул Иван. Затем он громко выдохнул, падая на мою кровать. Я только покачал головой. — Ненавижу здесь находиться. Как долго мы ещё тут пробудим?

— Сегодня можем уйти, — успокаиваю я, поднимаясь. На удивлении спать в этом месте было спокойно. Мы так и не поднимали больше вопрос наших отношений, и я был этому рад. — Кстати, почему ты не хочешь здесь находиться? Я знаю твоего отца отчасти, он весьма жестокий, но при этом разумный.

— Хм, — задумался Иван. — Тебе не понять, насколько он дерьмовый отец. Так что давай не об этом, — он поднялся с кровати. — Пойду посмотрю какая погода, — я принял это как знак того, что ночью обязательно вызову парочку ночных кошмаров, чтобы посмотреть правду. На самом деле, эти полгода запомнились мне весьма интересными, с двумя попытками меня убить. Пожалуй, я расту.

На улице было тепло, насколько может быть тепло около верховного духа зимы. Иван стоял напротив Генерала Мороза, которого я попросил немного позаниматься с ним магией. В этом было больше толку, так как по всей видимости Ваня унаследовал силу именно от отца. Он стоял, раскинув руки в стороны, излучая колоссальную магию, которую, я все же мог не бояться. Снег и лед не утопят меня в своих объятиях, но я не мог не любоваться первозданной дикой красотой России. Как сияли его темные леденистые сейчас глаза, как веяло властью, как хотелось развернуть его и смотреть долго, целую вечность. Иван улыбался с таким восторгом, рассматривая собственную магию. Генерал Мороз встал рядом со мной, укладывая холодные руки на мои плечи. Мы просто стояли и смотрели, как за спиной вырисовывался образ прекрасной женщины. Мороз был влюблен в прошлое, а я в настоящее и мы оба раз за разом попадали в плен русских глаз и рук.

— Она всегда была притягательной, — шепчет он на мое ухо, а меня обдает таким холодом, что кажется, я обморозил себе всю левую часть лица. — У нее была особая магия, у нее нет названия, но я влюблялся, как ребенок. Мне хотелось видеть её вечность, если не больше.

— И у Ивана она есть? Эта сила влюблять в себя? — выдыхаю я, чувствуя, как дрожь бежит по моему телу. Невольно хочется упасть на колени и молить. Что-то навязчивое, что я не осязаю. Голубой летник колышется с расшитым серебром, обнимая пышную фигуру Руси. Она и впрямь была красива, отчасти похожая на волшебную фею. В голове появилась глупая, но настойчивая идея: узнать магию Руси. Если Генерал не мог мне помочь, то я мог попросить ответа у своих родителей, или у учителя, хотя они вновь потребуют свою цену. И стало быть могли дать ответ про Византию. Все пути моих изысканий вели на кладбище кельтов, в склеп, где должны будут когда-нибудь захоронить меня. В место, где, я оставил свою семью. Мое сердце пропустило удар, оставив меня наедине с мыслями и собственной душой.

— Его хочет забрать Византия, — говорю духу я. — Вы знали это тогда?

— Я знал, но он был влюбленным дураком, который так хотел семью, — с грустью в голосе произнес Мороз. — Я желаю своим детям и внукам лучшего. Когда осознал, что Ванька унаследовал дар матери, во мне будто все ожило. Он тогда приперся ко мне, раненный, с сожжённой столицей. И покрытый снегом. Не описать тебе мою радость. Она была прекрасной женщиной, могущественной на своих землях и понимающей, — в его голосе слышалась любовь: к Марье, к Ивану и его сестрам. Удивительно, правда? Как духи могли породить страны? Я смотрел, как вокруг нас кружатся большие резные снежинки, а Иван с радостным лицом делает из снега огромных снеговиков. Воистину, ребенок. Быть может он и осознавал сущность своей магией, но не хотел использовать её всю.

Интересная особенность, но он проявлял всю свою силу лишь тогда, когда хотел кому-то навредить, защитить самого себя. Он может создавать и задаривать страну розами, но стоит ей пойти против него, как вместо роз расцветают красные пятна знамен. Это меня и пугало в нем: непостоянность, импульсивность. Никогда нельзя было понять точно, чего он хочет и о чем думает. Я никогда не любил неопределенность, а теперь в моем сердце плотно сидел образ могучий страны.

Иван смеется, не замечая нас, кружась среди призрачных образов в старинных платьях и кокошниках. Я улыбаюсь в ответ, чувствую гордость за своего ученика. Иван весьма сложный в обучении и то, с чем мне помог дух, было действительно волшебно. Я прикрываю глаза, и в воздухе вспыхивают различные огоньки, летая между ледяными скульптурами. Иван на миг замирает, рассматривая действия моей магии, а затем хватает меня за руку, увлекая в самый центр импровизированного бального зала. Генерал Мороз растворяется в воздухе, но я то знаю, что он следит за нами. Пристально и внимательно. Рука ложится на талию, словно я девушка, но противиться нет сил, ведь мою душу медленно и терпко пьют глаза напротив. Я укладываю свою ему на плечо, меня прижимают все сильнее, что мы буквально соприкасаемся носами. Иван начинает первым, делая шаг. Я повторяю, не отрываясь от темных глаз и доброй усмешки, играющей на его губах. Они бледные, полноватые, потрескавшиеся из-за мороза. Щеки раскрасневшиеся, нос с легкой горбинкой. Я видел его лицо сотню раз, но в данный момент казалось, что вижу его впервые. В голове всплывал образ моего последнего бала перед Первой Мировой, когда я кружился со своей принцессой, слыша стук немецких сапог, понимая, что подходят к концу мои последние дни в роли великолепной Империи. Потом полетели года, в которых я не находил покоя, раздираемый долгом и чувствами. И не я один. Иван держит крепко в своих руках, будто бы я самая желанная драгоценность. Помню времена, когда, будучи Империей, меня хотели многие. Сейчас вряд ли я бы получил должного внимания, хотя вот он я, сжимаемый в крепких объятиях одной из сильных стран, смотрящей на меня так, будто я бог.

— Ты прекрасен, — завороженно шепчет Иван, хотя здесь пристало мне так восхищенно смотреть на него. В властном взгляде вижу нечто светлое, будто блик, поющий мне об особенном отношение. — Снег тебе к лицу, — его голос становиться тише, но для меня он звучит громче барабанов. — Ты похож на дивный дух, который повстречался в ледяном поле, — я молчу, двигаясь с ним в одном такте, невольно вспоминания, что по больше части все такие существа несли с собой горе и смерть. До нельзя точного сравнения и придумать сложно.

— У тебя минутка поэтичности, — я умею портить такие разговоры, но Иван только улыбается. Невинно, нежно, поправляя мои волосы, которые заметно намокли из-за снега.

— Не думал, что тебе не нравятся такие диалоги, — мне хочется спросить его о магии матери, об отношениях с Франциском, Людвигом и остальными, ведь в глубине души что-то просит начать запретные отношения, которые на вкус кажутся слаще любого меда на губах. Так много хочется спросить, но подозреваю, что он не ответит. Он избегает тему любви и семьи, даже об Византии заговорил, когда я сам сообщил о том, что знаю.

— Иногда такие диалоги не имеют смысла, — пожимаю плечами я. — Порой в молчании можно найти больше полезного, нежели в долгом обсуждении всего и всеми образами.

— В тебе тоже кто-то проснулся, — усмехается Иван, ловко наклоняя меня, держа на весу. Мне приходится крепко вцепиться в его плечо, чтобы не упасть, хотя знаю, мне не дадут это сделать, даже если на то будет моя воля. — Видимо философ, — руки поднимают на ноги вновь, утягивая за собой. Густой магический лес смотрит на нас молча, как и его владелец. Огни сверкают кристаллами и льдом, окружая нас, будто бы присоединяясь к нашему вальсу. А на душе так тяжело, будто бы над моей головой висит незримая угроза. Слишком много навалилось на меня, а ведь даже поделиться ни с кем не могу. Это моя обязанность — защищать моего ученика, пока тот не станет достаточно умелым.

— Мне так много хочется сказать, — начал Иван, но я прерываю его, оступаясь, чуть не падая. Голова болит, но не от магии, а от переживаний. Мне хватало в жизни и смысла, и занятий, но видимо в тот день, когда я взял на руки Сербию, все проблемы увлекательных славян упали на мои плечи. Хотя некоторые считают кельтов славянами. До чего же удивительна судьба: я спас всего одного малыша, сокрыв его магией от всех до тех пор, пока сам не сниму собственное слово, но проблемы так и стали падать на меня с Востока. Черт бы побрал этих славян. Они умеют привести масштаб бедствий из рамок «приемлемо» до «всемирного апокалипсиса»

— С тобой все хорошо? — взволнованно спросил Иван, прижимая мое безвольное тело к себе. Да, я хочу сбежать от тебя как можно быстрее. От этих чувств, что душат меня, от проблем, которые ты притягиваешь к себе, будто огромный магнит. Ты стал значит до неприличного много для меня, но мне не хватает сил и желания на это. Мне хочется лечь спать на пару столетий в надежде, что наваждение пройдет, но отчего-то понимаю, знаю, что никогда уже не смогу избавиться от тебя. Никогда и ни за что. Я влюблен в Россию. Звучит, как проклятие или страшная болезнь, но для меня это страшнее. Звучит, как мой смертельный приговор. Когда я брал опеку над Альфредом, то всегда подозревал, что когда-то мне придется отдать жизнь за тех, за кого я поручился. Сейчас, вглядываясь в беспокойные глаза напротив, я ощущал это все сильнее. Тревога плотно сжимала меня в кольцо, но я старался гнать от себя эти голоса. В ином мире никогда не бывает спокойствия, там всегда правит смерть и я, когда моя смертная оболочка сотрясется в адских муках, падая на пустынную землю и тела моего народа, когда придет время занять то место, что когда-то я покинул, ища отмщение за причинённые обиды. Я солгал Византии. Иной не отпускает никогда, он только дает прогуляться на время, но рано или поздно, он явиться, потребовав тебя уже навсегда. И с камнями, что хранятся в воде, я вдруг осознаю, как кратко то время, что провели здесь Империи.

— Просто голова кружится, — дрожащим голосом говорю я, но он замечает мой страх, моё бессилие. — Последствия, — жалко пытаюсь оправдаться я. Нет, точно схожу на допрос к этим двум, пока ещё в состоянии.

— Ничего, — улыбается он, поднимая меня. — Давай пойдем домой. Ты уже устал от этих приключений, — я соглашаюсь, и вся магия падает к моим ногам. Иван мертвой хваткой взял меня за руку, второй рукой накидывая мою сумку на плечо.

— Пойдем, тебе я так понимаю нужно к себе, дела решить, — с грустью проговорил он. — Но я хотел попросить тебя об одном, — он тут же смутился, прижимая к себе мои вещи. Я вопросительно поднял голову.

— Ты можешь приехать ко мне на Новый год, — проговаривает он, а мне хочется упасть на месте. — Я знаю, для вас Рождество наиболее важный праздник, а Новый год не совсем, вот и подумал, что ты согласишься побыть тут, со мной и Гилбертом. Он хотел позвать сюда Людвига и Родериха. Я уже сказал, что не против, вот и подумал, что ты захочешь с нами отпраздновать. Я буду рад и Скотту, и Силенду. Он весьма забавный малый, — в его глазах блеснула тоска, всего на миг, ведь я знал о его желании иметь ребенка. А тут целая маленькая страна, от которой поначалу отказались родители. Он должен был быть Парижем, но не повезло, отец оказался чрезвычайно безответственный. Я вдохнул морозный воздух, стараясь сохранить спокойствие. А ведь мог узнать правду, если б задал верный вопрос. Почему я не мог сказать это ему сейчас? Банально, но отчасти это безопасность. В том числе и самого Вука, на которого могла перекинуться злая мать и навредить намного сильнее. Отчасти, я боялся потерять те взаимоотношения, что были с Иваном.

— Я поинтересуюсь у Скотта, и если у меня не будет дел, то я вполне могу с тобой провести Новый год, — не сказать, что мой разум хотел столь увлекательное мероприятие, а вот сердце бешено просило провести с ним все обозримое будущее. На его лице вновь появилась добрая детская улыбка. И как тут откажешь.

— Я буду очень рад этому, честно!

***

Лондон встретил меня дождем и хмурым премьер- министром, который за это время успел заготовить целый список матных слов, в том числе и из шотландского арсенала. Я только махнул ему рукой, вызывая такси, игнорирую заказанную машину. Разговаривать с ними не хотелось, опять начнут мне капать на мозг и все остальное. Совсем забыли, что правят только пока я разрешаю и мне их «новшества», созданный под сильными наркотиками, не мешают. Такси сообщило, что прибудет минут через пятнадцать, а я же старался делать вид, что ничто меня не волнует. Пользоваться телепортацией я не решился, боясь, что магия может сделать сбой и я окажусь где-то посередине океана. А утопленником мне становиться рановато.

— Ты считаешь это приемлемым? — голос государя звучит грубо, гневно. Я продолжаю игнорировать. — Альфред пишет мне, что у тебя возникли какие-то срочные дела и ты должен его покинуть, и чтоб мы не сильно заваливали тебя работой. Людвиг нагло врет о твоем местонахождении, а потом я под давлением на Румынию узнаю, что ты опять у России. Ты хоть понимаешь, как это выглядит?! Ты хоть понимаешь, что было, если б узнал об этом Альфред?

— Вы закончили? — скучающе интересуюсь я. Я не слушал ничьего мнения, кроме моей королевы, с которой я мог говорить долгими вечерами или играться с её корги. Будь я чуточку посвободнее, обязательно бы завел такую собачку и себе.

— Прекрати делать вид, что нет ничего страшного, Артур! Ты не должен быть с ним, даже если это и твоя обязанность как мага, — я поднял руку, прекращая словесный поток.

— Не говорите мне о моих обязанностях, я прекрасно их знаю, живу достаточно долго, чтобы знать, — мой голос звучит грубо, но устало. Хочу в ванну и спать. Желательно недельку. — Я весьма замотался, так что дайте мне отдохнуть. Я должен успеть провести несколько бесед перед скорым Рождеством.

Дома стояла тишина. Скотт пьяным спал на диване, а Силенд мирно рисовал картинки. Увидев меня, он тихо подбежал, обнимая. Я мог сколько угодно гневаться на брата, но не видел в этом толка. Его любовь к Франции сгубила сильнее, чем мое владычество. Поэтому я никогда не хотел любить страну, поэтому не хотел быть человечнее. Я видел к чему приводит любовь, это если учитывать, что находясь в составе Британии, Скотт мог спокойно жениться на Франциске, вести семью, не беспокоясь о своих гражданах. Но они не сумели. Франциску все надоело. Что же до ребенка? Страны не плодят себе подобных. В древности для рождения нужны были две страны разного пола, теперь мы научились создавать детей из чистой магии. Не нужно ходить девять месяцев с животом, хотя кому как. Случайности бывают, а мы по сути своей пола иметь не можем. Так что могу предположить, что Ульям был ребенком незапланированным, значит и использовали для него обычный способ рождения.

— Папочке было грустно, — шепотом говорит мне ребенок, усаживаясь на стул, качаясь из стороны в сторону. — Он плакал, что его любимый человек до сих пор сохнет по дяде Ивану, — вот и оно. Я открыл холодильник, доставая еду. Значит Франциск до сих пор питает некие чувства к моего магическому другу, и пытается заглушить этим Альфреда. Вот уж чудно, что все, кто был в отношениях с Россией, так или иначе страдали по нему. Но Людвиг же нет, он спокойно перенес разрыв, даже построил новые адекватные отношения без давления.

— Хочешь кушать, солнышко? — Ульям кивнул головой, доставая с полки свою любимую кружку и какао. Я же принялся вспоминать все кулинарные навыки, но к сожалению, их было немного, так что мне осталось только с радостью принять гостинцы от Ольги, с которой я так же хотел перекинуться парой слов. В кастрюле стоял густой наваристый борщ. К счастью микроволновка работала исправно, и через пять минут Ульям довольно уминал его со сметаной.

— Я хотел тебя спросить, дорогой, ты хочешь провести Новый год вместе с дядей Гилбертом и Людвигом у Ивана, — улыбнулся я, размешивая какао в молоке. — А то он пригласил нас.

— Я буду рад, — радостно затрещал Ульям, разбрызгивая красный борщ, который потом заставлю оттирать Скотта. — А то с тетей весело, но хочется увидеть настоящие сугробы, — да, зимой мальчик точно не соскучится, разве что получить какую-то простуду. Зато может закопает отца в сугроб и спасет мою душу. — Кстати, я же должен написать письмо Санте!

— И что же ты хочешь у него попросить? — поинтересовался я, наливая чай в чашку.

— Быть магом, как ты, — во мне появилось жуткое желание утопиться в этом чае.

— Малыш, но твои родители не имеют магию, ты не можешь её получить, — как можно нежнее начал я. — Да и магия не всегда проявляется.

— То есть твои дети будут иметь её? — я кивнул. Не хотелось думать какие у меня могут быть дети. А если и второй родитель маг, то это просто апокалипсис местного разлива. — Несправедливо, — я терпеливо улыбнулся. А в голове мелькнула шальная мысль: надо проверить Наташу и Ольгу. План моих действий был обширен, так что я решил пока отодвинуть проблему любовной магии и пары идиотов чуть дальше. Дождавшись пока Силенд покушает, я позвонил Людвигу, попросив присмотреть за ребенком. На звонок ответил весьма довольный Феличиано и заверил меня, что ему только в радость. Я же, укрыв Скотта пледом, ушел к себе в комнату. Взмахнул рукой, открывая в смежной ванне краны, добавив сушеных трав. Мне явно требовался отдых. Скинув рубашку, я невольно стал рассматривать свое тело. Идеальным назвать его было сложно: слишком худое, с выпирающими косточками ребер, ключиц. Я довольно мало ел, зачастую игнорируя биологические потребности, оттого больше походил на узника лагеря, чем на весьма небедного человека. Кожу обдал холод, так что я поспешил зайти в комнату, где над горячей водой поднимался пар. Напротив большой ванны стоял книжный шкаф, зачарованный на защиту от влаги. Когда ты волшебник, можно сделать всё вокруг себя под собственные желания. Вода приятно обожгла мою бледную кожу, расслабляя уставшие мышцы. В воздухе стоит насыщенный запах валерьяны, мяты и пустырника. Они хорошо успокаивают расшатанные нервы. Пар медленно поднимался в воздухе, стекло напротив запотело, скрывая яркий оранжевый лес. У меня было время подумать. О многом. Мои чувства к Ивану не были связаны с магией, как думал я вначале, и от этого не было лучше. Нужно было решать что-то с этой дуростью и вопросами магии. В начале нужно перебороть себя и сходить на кладбище, где в последний раз я хоронил тело последней страны, которую любил. А затем заглянуть в гости к Оле, гостившей у Молдовы на неопределенное время. Хотя, быть может вначале лучше к ним? Оттяну момент, да и побывать в спокойной обстановке мне не помешает. Однако мысли само собой вернулись к словам Ульяма и ему самому. Ведь действительно, он был настоящей редкостью. Страны не стремятся создавать семьи, а детей так и подавно, хотя сами столицы могут заменить нас в случае смерти, могут в наше отсутствие управлять государством, более того, страна может привязать себя к столице и тогда нужно будет убить двоих. В войне наличие городов — преимущество. Так почему же никто так и не решился? Я задумчиво коснулся бортика, где стояли свечи. А решился бы я? Ну, во-первых, у меня были колонии, на которые я опирался, во-вторых, не было страны, с которой я бы хотел завести ребенка. Но это я! Какие бы у меня могли быть дети? Да и разве приемлемо магической стране иметь дитя? Нет, конечно. Хотя, если так подумать, то жаль. Я приоткрыл глаза под водой, благо мог себе позволить, и тут же захлебнулся, видя перед собой до боли знакомое лицо. Вынырнув, судорожно хватая ртом спасительный воздух, я в панике осматривался, но нигде не видел того, кто был всегда рядом. Я прекрасно знал, что навредить он мне не в силах, но все ещё пугал мое детское в воспоминаниях сердце. Мой учитель и моя единственная любовь, которую я похоронил давно, в прошлом, но только его тело, пока его душа оставалась со мной вечно, пока я хранил перстень, который так и решился выбросить куда-подальше. У нас не было ничего, тогда это было просто неправильно, мы любили душами, так тихо и поэтично, как не опишет ни одна поэма.

После воды я чувствовал себя намного лучше, не считая пару болезненных воспоминаний, собирая вновь походную сумку. Быстро взяв сферу в руки, я засунул её туда же. Надеюсь, сейчас в Кишиневе тепло.

Солнце стояло высоко, яркое и теплое, что даже не заметишь скорого прихода зимы. Здесь шелестела густая зеленая листва. Я вздохнул полной грудью, накидывая капюшон на голову. Не хочу, чтобы меня заметили. Её дом располагался около озера Валя-Морилор, по улице Тимиш, в самой глубине, окруженная лесами. Весьма безопасное место, где маленькими тропками можно было обойти людные места и прийти к милому дому. Он был невысоким, в два этажа, покрытый бледно- зелеными пластинами с белыми окошками и дверьми. Деревянный забор, изукрашенный цветами и множество клумб. Чезара мирно выкапывала сорняки из клумбы с фиалками, когда я подошел к ней. Длинные каштановые волосы собраны в пучок, раньше она носила платки, пряча себя от лишнего внимания.

— Здравствуй, Чезара, — приветствую я, скидывая капюшон. Не любил никогда яркий солнечный свет, который явно не был приятен моей коже.

— Ой, Артур, — она с небольшим акцентом прыгнула на меня, обнимая, благо отбросив лопатку в сторону. — Я так рада тебя видеть. Что тебя привело сюда, друг мой? — я неловко отстранился.

— Мне нужно переговорить с Украиной, я не стану вас долго тревожить, — объяснил я, снимая плащ, в котором было неимоверно жарко.

— Нет, что ты, я рада тебе, а Оленьке стоит отвлечься, — она проводила меня на светлую кухню, где Украина что-то готовила у печи. Я мирно уселся за стол, ожидая, пока мое присутствие заметят. Ольга заметно похудела с нашей последней встречи, однако в доме Молдавии было весьма уютно и спокойно.

— Ой, Артур, — вздохнула она, ставя на стол большой противень. — Я не думала увидеть тебя здесь, — пожала плечами она, снимая прихватки. Её светлые волосы были завязаны в толстую косу и переброшены на плечо. Лицо было красноватым от жара плиты. Я вежливо кивнул.

— Я не стану тебя задерживать, но мне нужно многое с тобой обсудить, — киваю я, раскладывая на столе перед собой тетрадь и ручку. Оля налила горячий час, ставя передо мной. Пахло вкусной малиной и мятой.

— Ничего, у меня так-то времени много, будешь? — она кивком указала на поднос. — Крученики*, сделала из говядины с приправами.

— Нет, спасибо, — меня тошнит от запаха. Не из-за плохого вкуса или иного, просто я слишком редко ем, оттого любые сильные запахи еды заставляют меня чувствовать, как ком подкатывает к горлу. — Я лучше просто чаю попью, а ты ешь. В конце концов, тут гость я, — девушка, что так не похожа на брата и сестру, кивает. Ольга нежна и мила, кротка и понятлива, она была бы хорошей женой для могучей страны. Если б только так не сложилась жизнь. Она мне нравилась, с ней было легко, не стремилась подмять остальных под себя. Те качества, которыми отличался я.

— Расскажи мне о своей матери, — прошу я, открывая тетрадь. — Какой она была, замечала ли ты что-то особенное?

— Мама, — Ольга мягко улыбается, отламывая кусочек от луковой лепешки. — Она была доброй женщиной, для которых наша защита и наша жизнь была для неё самым важным. Марья, так её называл папа, когда редко навещал нас. Он так хотел сына, — её голос звучал печально. — Мама всегда умела расположить к себе, по большей части все невзгоды обходили стороной, а с Византией и так вовсе были добрыми друзьями. Мама была …., — она прервалась. Видимо, имя брата ей было выговаривать труднее. Я осторожно положил свою руку на её, давая понять, что информацию я усвоил. — Трудно сказать, была ли у нее магия. А вот у папы да, правда мы не ладим. Он всегда тяготел к младшим, а я была неким пробником их воспитания.

— Оля, а ты замечала какие-либо странности? — она задумалась, сцепляя руки.

— Не думаю, она была совсем обычной женщиной, которая беспокоилась за своих детей.

— Только не бойся, — попросил я, извлекая из сумки шар. Девушка с интересом посмотрела на меня, отстаивая свою тарелку в сторону. Её голубые глаза взволновано сияли. И отдал шар, хотя внутри что-то подсказывало, что некая сила у неё есть. Не злобная или воинственная, но человечная. Сфера засияло нежно-золотистым светом. Мне даже не потребовалась книга, чтобы по цвету определить к чему она принадлежит.

— Что это? — девушка взволнованно взглянула на меня, крепче сжимая бедный многострадальный шар, который и так долгое время не покладая магических рук батрачил на Ивана.

— Это значит, что у тебя есть магия, могу сказать, что благодаря ей ты можешь чувствовать и влиять на эмоции других людей, не так явно, конечно, — Украина задумчиво повела рукой, подпирая ею голову. — Не на всех, конечно, на тех, кто слабее тебя магически, в нашем случае, это практически все.

— Оу, — Украина поморщилась, будто я сообщил ей, что придется вновь с кем-то объединятся.

— Ты не выглядишь слишком довольной, — я отпиваю из стакана, пристально смотря на собеседницу.

— Не подумай, это здорово, но мне не приятно быть магом. Понимаешь, мои родители ставили её выше, чем остальные качества. Мне нравилось быть их дочерью, но они были одержимы. Когда в Иване увидели огонек, они сделали его своим наследником, хотя первенство передавалось самому старшему, независимо от пола, — я молчал. Правильно было для всех, какая разница, какого пола страна? Однако я и сам был не старшим. Удивительно, но мы с Иваном оба были средними в семье. — Мне неприятно её носить в себе.

— Ты можешь её не использовать, — сообщаю я. — Никто не в праве тебя заставить. Но я попрошу Румынию за тобой приглядеть. Кстати, ты давно общалась с Вуком?

— Нет, мы практически не общаемся, — ответила Ольга.- Я часто у Чезары или у Терезы, а он мало с кем хорошо общается.

— Спасибо за то, что выслушала, — прощаюсь я, поднимаясь из-за стола.

— Артур, а как ну это, — она старалась не говорить об этом прямо, хотя причину этого я не видел. Не стану же я на неё бросаться из-за упоминания обучения.

— Все относительно хорошо, лучше, чем могло бы быть. Как минимум, я до сих пор жив, — как максимум, я влюблен в твоего брата. Видишь иронию, но говорить об этом я не стану. Хотя, она, наверно, хорошо бы отнеслась к нашим отношениям. Ольга промолчала, но слабо мне улыбнулась. Она все же до жути хорошая. Эти славяне вечно падают из крайности в крайность.

Чезара продолжала свою работу в саду, так что мне пришлось отвлечь её от хризантем и фиалок. Она была похожа на своего отца, насколько мог судить по внешности я. Они все были, оттого спрятать среди них ребенка Ивана было проблематично. Все старшие дети Софьи были с карими глазами и каштановыми волосами, в то время, как Вук при рождении имел белые волосы и серые глаза матери. Пришлось знатно попотеть с заклинаниями, чтобы замаскировать малыша, не вызвав подозрения.

— Ты все уже? — она мило улыбалась мне, не смотря на тесные дружеские отношения с Румынией. Я кивнул и остановился около неё.

— Что с Вуком? — Молдавия замолчала, вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

— Он много пьет все ещё, на нас огрызается, все к Ивану тянется, — я нахмурился. Конечно, какие-то подсознательные вещи у ребенка я не мог вытравить, да и смысла так заморачиваться не видел. Я оставил его при себе в качестве последнего спасения в случае, если Иван захочет уничтожить меня. Жестоко? Возможно, но по договору ребенок полностью принадлежал мне. Можно сказать, я фактически стал для него ментальным родителем. Весьма распространенная практика.

— Мда, от отца много, что взял, — пробормотал я под обеспокоенный взгляд девушки. — Я поговорю с ним. Учитывая происходящего, ваша мать может прийти к нему.

— Ты расскажешь ему правду? — я и сам понимал насколько безумна эта идея. По сути ведь ничего не измениться, только кроме меня к ребенку будет привязан ещё Иван, а с другой стороны, во мне все сильнее зрело чувство, что это нужно сделать. Раскрыть один из многочисленных козырей, чтобы выиграть нечто большее.

— Как бы странно это не звучало, но да. Я должен сделать это. Не знаю, когда точно, слишком много навалилось за эти полгода.

— Ты очень бледен, — заметила она. Сам прекрасно знаю. Что-то уничтожает меня изнутри, сжирает и это совершенно не действия прошедших магических опытов. Я забыл что-то важное, то, что не должен был забывать никогда. Это отравляло меня сильнее всякого яда. Я прощаюсь, но выходя со двора упрямо не знаю куда пойти. К Вуку? К своему прошлому? К Франциску? В голове мелькает образ Германии. Почему бы нет. Пусть он расскажет часть. Он избавился от наваждения, которое к моему сожалению переросло в любовь. Ужасно, отвратительно, ведь я проиграл. Позорно сдал свои позиции.

Людвиг был не сильно удивлен, увидев меня. Скорее ждал меня чуть раньше, давно подозревая, что дела у меня весьма плачевные. Он всегда отличался умом. Внутри его дома царила тишина и порядок, а в гостиной Феличиано и Родерих пили чай. Две большие гончие черного цвета довольно устроились на кресле, лежа в полудреме. На столе перед ними стояла вазочка с какими-то кексами и прочими сладостями. Я прислонил руку к горлу, чувствуя тупую боль, которая все ещё оставалась после припадка. Людвиг подозрительно осмотрел меня, словно боясь, что я могу устроить какой-нибудь трындец.

— Пойдем в кабинет, я не хочу тревожить их, а разговор у меня к тебе личный, — он спокойно кивнул. Выглядел весьма по-домашнему, с черной водолазкой и квадратными очками, которые делали его намного старше что ли.

— Присаживайся, — кратко отозвался Людвиг, усаживаясь на стул перед столом, заваленный бумагами. Часы на столе медленно отстукивали, нервируя. Я сел напротив в кресло, размышляя, как можно начать подобный диалог из вмиг испарившихся слов. В голове вдруг засела гнетущая пустота.

— Ты хотел о чем-то поговорить? — спустя пару минут спросил Людвиг, заметно переживая. Я выдохнул, поправляя подушку у себя под спиной.

— Да, не знаю правда, как ты отреагируешь на подобное, но у меня есть вопросы про ваши с Иваном отношения, — он нахмурился, опустил взгляд, пытаясь что-то вспомнить.

— Я же ввел санкции, или у Альфреда есть какие-то претензии? — так то у него ко всем претензии есть. Я легко усмехнулся, осматривая помещение. Весьма милый и аскетичный дизайн, ничего лишнего, даже лишних картин или статуэток не было, просто пустые стены, один горшок с цветами и книжные шкафы без деталей.

— Нет, послушай, я знаю, что у вас были отношения, я хочу знать несколько вещей: как они начались, когда и как ты перенес с ним расставание. Я видел убитого морально Франциска, видел Голландию и США. Я хочу знать твою историю.

— Я.я не понимаю, зачем тебе эта информация, — выдохнул Людвиг, прикрывая глаза. — Если ты хочешь так обезопасить Альфреда.

— Я учитель магии, — прервал его я. — И я, — слова так и застряли в моем горле твердым камнем. Проще сказать это себе в мыслях, чем превратить в слова.

— Ты предполагаешь, что у нас с Иваном были отношения? — он тяжело вздохнул, вставая и подходя к окну. — Почему все так в этом уверены? Нет, то есть я могу предположить, но не заявлять. Я не собирался никогда вступать с ним в отношения, наверно, просто не хотел. Но Иван проявлял ко мне внимание, он пыталась завести что-то со мной, но я сразу пресек подобные попытки. Мы были только вынужденными сотрудниками одной цели, а потом и противниками. Никогда, слышишь, у нас ничего не было.

— Но ты замечал, что он проявляет к тебе симпатию?

— Он ко всем проявляет симпатию, — спокойно сообщает Людвиг. — Предполагаю, что это связано с вашей магией, ну, которой ты занимаешься.

— Во всех нас есть магию, как минимум в носителях кельтской крови, — он морщиться, прекрасно понимаю, о чем я говорю. Я видел его огненные глаза в долгие годы войны. Помнил тот хаос, что творил он, истощившись под конец. Для многих он был безумцем, ослепленной идеей величия, что было так обычно для нас.*Его огонь полыхал ярко, ослепляя врагов и союзников, даруя первым смерть, а другим живительное тепло. Магия непокорная, но столь обычная. Без припадков гнева не несет опасность, ведь никто не учил его этому. Почему не делал это я? Кельты и те, кто носил их кровь, обычно могли спокойно и интуитивно справляться, мы не так опасны для мира, как те, кого обучали наши родители.

— Да, точно, — выдохнул он, взлохматив светлые волосы пальцами. — Ты сказал, что я хорошо справляюсь, видимо, это действительно так. Но тогда ответь мне ответом на ответ. Моим детям может передаться моя сила? Магия?

— Скажем так, пятьдесят на пятьдесят. Никто никогда не даст тебе сто процентную гарантию. Но если ты не хочешь, то рекомендую давать матери или отцу (или там главное носителя энергии, смотря как ты хочешь вырастить ребенка) твоего ребенка во время процесса особые снадобья, если захочешь, могу их написать. Ты же зачем-то ты это спрашиваешь? — я мягко улыбаюсь, с интересом посматривая на, пожалуй, единственный пример, когда человечность сделала что-то хорошее.

— Я просто, — он засмущался, заливаясь краской. Тема отношений всегда делала из грозного воина мягкого щеночка. — Мы с Фели уже больше ста лет, — заплетающим языком проговорил Людвиг, нервно дергая листья бедного фикуса, который немного вялым стоял на подоконнике. — И я подумал, что все это, точнее все наши отношения ведут к этому. И я не вижу никого рядом с собой, — он замолк, чувствуя себя неловко. Я поднялся и подошел ближе, похлопав по плечу.

— Я знаю, ты думаешь, как и я, что это всегда несет с собой вред, но вы всегда с момента знакомства были вместе, всегда. Тебе и нужен такой как он: заботливый, эмоциональный. Который превращает тебя в нечто живое, — мне становится смешно от своих слов, но я стараюсь быть дружелюбнее. Не маленький уже. Все это так глупо говорить, действуя наперекор своим решениям. Не я ли бегу от того, что делает меня живым? Не я ли ищу ответы в надежде, что они отвернут меня от человека, которого я люблю.

— Говоришь мудро, но страха это не отменяет. Наши правительства совершенно не против, ну то есть мы остаемся отдельными государствами, но становимся связанными. Между нами вечный мир, — да, вещь прекрасная. Нам потребовалось много времени, чтобы найти иные пути для нарушивших главное правило.

— Ты получил ответ на свой вопрос? — поинтересовался он. Я же отрицательно покачал головой. Быть может Иван делал это подсознательно, все же Византия могла влиять на него, пытаясь пробудить магию, но делала это неверно. Тогда возникает другой вопрос: как она пробудила истинную магию сейчас? Почему? Она узнала где Камни и захотела заставить Ивана присвоить их? Но как узнала? Вопросов с каждым шагом становилось всё больше, а я понимал, что количество ответов не повышалось. Весьма нечестный счет. Я устало уткнулся лбом в стену, тело налилось жуткой тяжестью, отражающейся на кончиках пальцев. Я сильно устал.

— Эй, ты в порядке? — Людвиг прикасается к моему плечу, а меня бьет восприятия огня. Я вздрагиваю, отвыкнув от подобного жара из-за долгой практики холода. Весьма забавное противостояние между ними и самое ужасающее, красивое. Я любовался Советским Союзом и Рейхом в их истинном положении. Что сказать, я всегда имел специфическое чувство прекрасного.

— Да, просто столько всего навалилось. Порой кажется, что я никогда не разберу это всё. И с каждым днем все больше и больше, как снежный ком. Скорей бы Рождество, я буду спать весь день в качестве отпуска.

— Нас Гилберт позвал на Новый год к Ивану, — как бы между прочим сообщил Людвиг, но я подозревал, что это была одна из просьб Пруссии, которого попросил Иван. Такая вот сложная цепочка для одноклеточных.

— Да, знаю, — киваю я, кривясь от головной боли. Пожалуй, сегодня хватит играть в Шерлока. Мне нужен отдых, иначе на том свете сам встречусь с Византией. Зато можно будет это не расследовать.

— А тебя? — наш разговор становился всё более неловким.

— И меня, — я решил поддержать общий настрой, наслаждаясь подобной пыткой для Германии. Хочется побыть немного сукой, а то я слишком усталый в последнее время для такой работы.

— И ты? — я буквально чувствовал, как Людвиг теряет терпение. Меня это позабавило.

— А что я?

— Артур, ты издеваешься надо мной? — возмущенно воскликнул он.

— Абсолютно верно, — согласился я. — Просто я слишком много времени провел с Россией.

— Что у вас с ним? — поинтересовался Людвиг под мои возмущенные взгляды. С чего бы ему интересоваться подобной темой? Я промолчал. У меня не было точного ответа на подобное. Да и вряд ли на это есть точный ответ. Людвиг подождал пару минут, а затем, поняв, что ответа не будет, отошел к столу.

Я задумался. С каждым днем во мне зреет что-то темное и быть может стоит перенести Камни? Только я знаю как использовать их, и я же знаю, как можно уничтожить, хотя едва ли это поможет чему-то. Самое главное — это камень пространства. Он способен открывать дороги в другие миры, чем-то похожими на наш, и чем-то от него отличающиеся. Если эти разрывы вовремя не закрывать, то мир может разорвать на части. Мне нужно на кладбище, как бы я не оттягивал момент. И как можно меньше быть с Иваном. Пока я ещё могу контролировать ситуацию, я буду это делать.

— Спасибо за разговор, Людвиг, увидимся, — я спешно запахиваю плащ и направляясь на выход, оставляя немца теряться в своих размышлениях. Я должен успеть до рождества, иначе я просто не успею. Почему то я ощущал, что время подходит к концу.