Ивану редко приходилось терпеть поражение, но каждый раз, когда горящие злобой зелёные глаза смотрели на него, он чувствовал, что проиграл.

Брагинский заканчивал обучение в Полицейской Академии. В его группе был парень на пару лет младше, грубоватый и вспыльчивый, с которым они не поладили почти с самого начала. Стоило признаться, что к учёбе Иван относился пренебрежительно, в отличие от серьёзного и ответственного Артура, который не брезговал попрекать его этим каждый раз, когда видел.

— Речь идёт о безопасности людей, их жизнях и имуществе, а тебе смешно? — Кёркланд в очередной раз возмутился, когда окончилось занятие. Иван и впрямь не раз хихикал во время лекции: пафос и напыщенность преподавателя начисто перекрывали для него смысл всего им сказанного. Но это не значило, что он будет оправдываться перед нахальным мальчишкой, не нюхавшим пороха.

— А тебе разве нет? — Брагинский развернулся к Артуру. Тот ожидаемо рассвирепел и толкнул Ивана в плечо:

— Нет, дерьма ты кусок! Нисколько! Потому что я не психопат!

— Какая жалость.

Брагинский искренне веселился, глядя, как у Артура раздуваются ноздри от гнева. Хотя плечо и болело: Кёркланд был худосочным, но жилистым.

— Если будешь так искренне обо всех переживать, сляжешь с сердцем через пару лет, — насмешливо хмыкнул Иван.

— У меня хотя бы есть сердце!

Выпалив это, Артур резко развернулся и выбежал из аудитории. Брагинский рассмеялся ему вслед, но раздражающее фоновое ощущение поражения продолжало напрягать. Странный Кёркланд, странные чувства.

Ивану был знаком старший брат этого мелкого задиры, по его совету он и пошёл сюда, в Академию. Скотт лишь рукой махнул, услышав, что у Брагинского возникли проблемы с младшеньким:

— Это же Артур. С ним у всех проблемы.

Вот только у Вани какие-то проблемы глобального масштаба.

***

Всего месяца знакомства хватило, чтобы строптивый англичанин стал навязчивым наваждением. Его слова застревали в голове на долгие часы, его вид вызывал учащённое сердцебиение и нервное кручение в животе. Брагинский начал сознательно переводить перепалки в драки, стремясь стать ближе к Артуру, коснуться его, оставить отметину. Он дрался, как дикий зверёныш, с ним было трудно совладать, но на стороне Ивана был многократно перевешивающий опыт. В итоге Кёркланд оказывался припёртым к стенке, но даже так он продолжал пинаться и материться сквозь зубы. За всё это время Брагинский услышал много "ласковых" слов, но почему-то продолжал за ними гнаться.

А ещё он начал следить за Артуром. Его становилось откровенно мало, и Ваня нашёл своеобразный выход. Кёркланд был мрачным одиночкой, поэтому не составляло труда упасть ему на хвост, так как свободное время он предпочитал проводить вне общежития.

В долгих прогулках Артур находил покой, Брагинский же успокаивался, не теряя его из виду.

Иван обнаружил, что Кёркланд обожает кошек. Он часто подкармливал уличных котов, слетавшихся к нему в одно мгновение: они уже знали, что этот человек насыплет им корма. Был ли у Артура собственный кот, Брагинский понятия не имел.

В дождь он тоже выходил гулять, даже с большей охотой, чем в сухую погоду.

Спустя две недели Брагинский оказался выведен на чистую воду. Артур обернулся и, хмурясь, провёл большим пальцем по горлу, намекая, что расправа над разведчиком-любителем будет жестокой и быстрой. Иван, выглядывавший из-за дома, в ответ лишь невинно приподнял брови. Он знал, как вызвать нужную реакцию.

— Ты совсем охренел?! Ты думал, я не узнаю?! — Артур подлетел к нему прямо-таки на реактивной тяге. — Ты что вообще делаешь, чокнутый придурок?!

— Гуляю, — Брагинский наивно улыбнулся.

— Ровно в то же время, что и я! Дурака из меня не делай! Ты поехал крышей, что ли?! Это, блять, статья 137, слежка!

— Не угрожай мне кодексом, — Иван приник к Артуру. — Выглядит слишком захватывающе.

— Больной! — рыкнул Кёркланд, гневно зыркая исподлобья. В груди Брагинского сердце заходилось в бешеной пляске, и он широко улыбнулся.

— Да, наверное. Я заболел тобой.

Артур отпрянул в ту же секунду, а потом недоверчиво глянул на Ивана.

— Ты вообще понял, что сказал?

— Да, и это самое точное описание того, что со мной творится, — признался Брагинский. Кёркланд склонил голову набок.

— Не хочу это комментировать.

— Разве такого не было с тобой? — Иван подался вперёд. — Когда в голове может жить лишь один человек.

— Я знаю, что люди склонны мерять всех по себе, но вынужден напомнить: я не псих, — резко ответил Артур и сложил руки на груди. — В моей голове никто не живёт.

— А в сердце? — Брагинский шагнул ещё раз, прижавшись в итоге к Кёркланду вплотную. Артур скривился, как от зубной боли, открыл рот, собравшись ответить, но в итоге так и замер. Он растерянно уставился на Ивана.

— Не шути так со мной, — Артур почти зарычал.

— Разве похоже, что я шучу?

В этот раз Кёркланду сказать было нечего. Так и не дав ответа, он быстрым шагом ушёл. Иван смотрел ему вслед с таким жалостливым выражением лица, что сошёл бы за брошенную хозяином собаку.

***

Во время следующей драки что-то пошло не так. Близость горячего тела почти что лишила Ивана рассудка. По привычке прижав парня к стенке, Брагинский пялился на его губы. Он ничего не слышал в этот момент, да и вряд ли сказанное Артуром бы его удивило: подтекст был ему более чем знаком. Губы Кёркланда оказались сухими и тёплыми, Иван с большим удовольствием их целовал, кусал и вылизывал. Артур что-то мычал, но, к его удивлению, вскоре он начал отвечать. Страстно и несдержанно, почти яростно. Как будто поцелуи — всего лишь другой вид противостояния.

— Я же говорил, что заболел, — хрипло сказал Брагинский, оторвавшись наконец от припухших губ Кёркланда.

— А я говорил, что ты псих. Мы всё ещё в коридоре Академии, идиот!

Артур вырвался из ослабевшей хватки Ивана и отбежал от него. Затем коснулся подушечками пальцев своих губ и внезапно покраснел. Брагинский навсегда сохранил в своей памяти этот образ растерянного и смущённого Кёркланда. В этот момент он выглядел прекрасно.

— Это какой-то новый вид издевательств? — настороженно спросил он, собравшись с мыслями.

— Если только над самим собой, — внезапно признался Брагинский. — По крайней мере, я чувствую так.

— Это почему же? Мне кажется, тебе только что было вполне себе хорошо!

— Больше ты мне такого не позволишь. Мне остаётся только вспоминать об этом, — Иван отвёл взгляд. Что-то начало закручиваться в его голове. Какая-то спираль под напряжением.

Артур молча ушёл, а спираль лопнула, причиняя сильную боль.

Весь вечер потом Иван прокручивал в голове случившееся. Вертел под разными углами, анализировал, изучал. Вывод был отвратительным: Брагинский влюбился в парня.

***

Низкая самооценка и ненависть к себе и без того были постоянными спутниками Ивана. Старшая сестра, которая во всём была лучше него, отец, постоянно им недовольный, мать, не трудившаяся даже его замечать. На протяжении долгих лет Брагинский судил себя по самым жёстким критериям и никогда не оценивал себя хоть сколько-нибудь положительно, но ориентация в итоге стала самым болезненным ударом.

Иван накручивал себя: что скажет отец, что сделает сестра, как отреагирует младший брат, единственный, кто смотрел на него, как на какое-то божество. Он заранее разочаровался в себе и каждый день выдумывал, как именно оттолкнут его близкие. Более того, ему казалось, что Артур теперь смотрит на него с презрением, и хотелось выть, подобно волку, тоскливо и громко.

Он не ожидал, что Кёркланд сам к нему подойдёт спустя неделю полной тишины со стороны Брагинского. Иван в его сторону лишь смотрел с тоской да вздыхал, но более ни говорил с ним и тем более не развязывал драки.

— Чего притих-то? Даже странно.

Артуру удалось заловить его в аудитории, когда все остальные уже успели выйти. Медленно реагирующий Брагинский, как обычно, остался последним.

Иван сглотнул, вжимая голову в плечи. Что он мог ответить?

— Не думаю, что ты хотел бы, чтобы я с тобой заговорил.

— Думать — не твоё, — твёрдо заявил Кёркланд. — Что творится у тебя в голове? Сначала дерёшься, потом целуешь, а затем замолкаешь. Мне бы хотелось услышать хоть какие-то объяснения.

Требовательный тон Артура подкосил Брагинского. Он затравленно покосился на парня.

— Предположим, я гей.

— Актуально, — сострил Кёркланд. — И совсем нестрашно.

Услышав последнее слово, Иван вскинулся. Нестрашно? Серьёзно? Тогда...

— А ещё ты мне нравишься. Может, больше, чем нравишься, — выдохнул Брагинский. Или сейчас, или никогда.

— А это уже попахивает проблемами, — фыркнул Артур. — Но я их не боюсь.

***

Они продолжили ругаться и спорить на людях, но за закрытыми дверями разворачивалась совершенно другая картина. В помещении, где они находились, становилось безумно жарко. Иван изучал другого Артура — отзывчивого, страстного, ласкового. Кёркланд же познавал того Брагинского, что проглядывал мельком в обыденной жизни, — жадного до нежности, требовательного, помешанного на собственном и чужом контроле. Он одинаково хотел подчинять и подчиняться, и эту загадку Кёркланд с блеском решил, упиваясь её глубиной и редкостью.

А ещё они часто разговаривали. Артур видел, что Ивана нельзя надолго оставлять в собственных мыслях: Брагинский там может попросту заблудиться. Ну, или ногу сломать.

Поэтому Кёркланд много говорил. О том, как сам долго и с трудом принимал себя, о своих размышлениях по поводу замысла божьего, допустившего рождение подобных им людей, о том, как ненависть и предрассудки рождаются из незнания и ограниченности.

— Мы ведь ничем не отличаемся от других... Такой псих, как ты, найдётся и среди натуралов, — смешливо фыркнул Артур. — Может, с трудом, но найдётся.

Иван рассмеялся в ответ. С каждым днём он заболевал всё сильнее.