С недавних пор в заведении мадам Адель (кокетливое движение плеча, увядшая шея, «Ах, адмирал, называйте меня мадемуазель, пожалуйста!») он выбирал только высоких худощавых блондинок. Тугие кольца искрящихся локонов, узкие плечи, сияющая золотистым светом кожа… помнится, девочки даже сочинили душещипательную сплетню о жестокой возлюбленной, бросившей Фрица-Йозефа буквально в день свадьбы. Дескать, даже в моменты страсти столь несдержанный ранее адмирал теперь молчит, как розенриттер на допросе. А куда делись его изобретательность и раскрепощенность? Все былое богатство позиций, пикантные игры перед зеркалами, стремление испробовать что-то новенькое, «посмотреть на жизнь под другим углом» уступили место даже не скучной обыденности миссионерской позы, но лицемерию коленно-локтевой. Ибо, по словам той же мамы Адель, тогда еще молодой, подающей надежды девчонки, «даже шлюхе порой хочется знать, что трахают ее, а не ту, которая осталась дома».

На деле же все было гораздо прозаичнее. И… страшнее?

Мягко, почти невесомо касаясь губами бьющейся на шее жилки или грубо, до боли, стискивая грудь девушки, он до последней черточки представлял себе… жезл. Невесомыми касаниями оглаживая бедра, раздвигая их, – …тот самый, гросс-адмиральский, – тяжелый, однако не кажущийся громоздким… – чуть ли не с первой попытки находя пальцами чувствительное местечко, добиваясь отклика, крупной, почти спазматической дрожи, гортанного стона, – …ощутимо прогибающий благородный бархат подушки… Заставляя проститутку перевернуться – лишь бы не видеть лица! – и вколачивая очередное невпопад стонущее тело (и почему эти дурочки считают, что возмущенный мяв кошки, которой оторвали хвост – это эротично?!) в тугой матрас, комкая скользкий шелк простыней… – …Идеальные пропорции – дышащие опасностью и силой резкие черты и в то же время мягкие линии – приглашают, влекут, манят прикоснуться к ним рукой, стиснуть хозяйским жестом, легко и нежно, но настойчиво-властно приласкать совершенство регалии.

Но – только жезл. Не лицо того, кто – лишь в мечтах, в сиянии несбыточного – собственноручно вручает ему этот символ воинской доблести. Не льдистую глубину глаз, которой так хочется подчиниться. Не узкие ладони, дарующие боль и наслаждение, с легкостью способные удержать и скипетр, и… и… и его, Фрица-Йозефа, мятущуюся душу. Он убеждал себя в этом каждый раз, выстреливая спермой в тугой латекс презерватива, обмякая и заваливаясь вперед, пытаясь отодвинуться от мокрого от пота, враз опротивевшего тела очередной красотки. Ведь он так хотел в это верить.

Уж лучше жезл!