Некоторым существам давно пора бы отправиться за край. Они прожили слишком много. Много времени, боли, чувств. Человек стареет не только телом, он умирает, когда в нём не остаётся живых искр эмоций. Радость, предвкушение, азарт, страх, боль. Гвендолин человеком не была. По крайней мере, последние два тысячелетия. В памяти затерялись полузабытые тени образов. Высокие кипарисы. Белый мрамор колонн и цветная мозаика стен, залитый алым портик. Крови было настолько много, что она стекала по ступеням вниз, к подножию храма. Храма…

В ушах гулко отдавались удары сердца. Тук – тук – тук – тук. К столику, скрытому в тени, уже спешили за заказом. Сморгнув красноватую пелену перед глазами, Гвен улыбнулась.

– Виски и сливовую наливку, пожалуйста.

За прошедшие века улыбка перестала быть желанием души, став простым, ничего не значащим жестом. Людям нравилось. Гвен было всё равно. Пробежав пальцами по краю стола, она машинально поправила непривычно короткие пряди тёмных волос на затылке. Благо, хозяин этого маленького бара давно привык к своей посетительнице, не обращая внимание на довольно молодое лицо. Косметика тоже помогала не слишком привлекать внимание, при удачно подобранном образе, разумеется. Когда-то произошёл неловко курьёзный случай, когда помощник хозяина в одной из таверн почти отказался приносить заказ – слишком тогда Гвен походила на подростка. И денег под рукой не было… Забавное время было. И люди тоже забавные.

Поданный заказ привлёк внимание не только Гвендолин. Над креслом напротив воздух будто сгустился, потянувшись к гранёному стакану.

– Я знаю, что ты уже здесь, – Гвен склонилась над своим бокалом.

– Надеюсь, ты собираешься появиться.

Когда она подняла голову, в кресле напротив материализовался немолодой мужчина, сложив тонкие и сухие ручки на пухлом животике. Маленький, почти карлик, с непропорционально большой головой, он не доставал ногами до пола. Скривившись в приветственной улыбке, он принюхался, потирая длинные узловатые пальцы.

– Что, малышка Гвен, соскучилась по старику?

Гвендолин сдержанно улыбнулась ему.

– В жизни не поверю, что ты перестал следить за временем. С третьим тысячелетием, старый лис.

Старик-карлик отсалютовал ей, снова сосредотачивая своё внимание на толстом гранённом стакане. Янтарная жидкость переливалась в приглушённом свете тусклых ламп, завораживая. Призрак немного поёрзал, чуть слышно потрескивая.

– Ты не против?.. – он неопределённо махнул рукой в сторону выпивки.

– Твоё посмертное здравие, – Гвен кивнула.

Старик сполз на краешек кресла, почти ложась грудью на стол, утопая своим большим носом в прохладном от подтаявшего льда виски. Когда в стакане не осталось ничего, он удовлетворённо выдохнул и заполз обратно в кресло, расслабленно откинувшись на мягкую спинку.

– Люди разучились делать хороший алкоголь, – пожаловался он. – Думаю, бензин и то приятнее будет.

– Если мне не изменяет память, от него ты идёшь разноцветными разводами, как мыльный пузырь.

Призрак скривился, как от зубной боли.

– И не напоминай, – он немного помолчал. – А ты сама, что? Отказываешься от своих привычек?

Он театрально стал озираться, выискивая что-то.

– Не вижу поблизости ни одной коньячной рюмки. Что, на закате дней своих решила последовать пути… А, собственно, какому?

– Решила вспомнить «рассвет дней своих», – женщина передразнила интонации своего на удивление резвого собеседника. – Это наливка, если тебе хочется знать. К тому же, тебе ли не знать, что я не просто не старею – живу вне времени.

– И всё так же разводишь мосты между мирами?

– Мосты… Не то определение, – Гвендолин слабо поморщилась, допивая свой напиток. – Это скорее…

– Огромный гобелен мироздания, в который чьим-то допущением попадают нити, противоречащие рисунку и несущие угрозу для остальных. Знаю-знаю, ты не раз это повторяла. Но «мосты между мирами» звучит гораздо быстрее и понятнее, нет?

Гвен неопределённо пожала плечами. Спорить не хотелось. За окном на небосвод выплыла аномально огромная серебристо-голубая и какая-то потусторонняя луна. Призрак засуетился, собираясь.

– Ну, выпили и будет. Желаю даже в интересные времена оставаться тем же непоколебимым столпом стабильности.

– И не будить тебя ещё триста лет, – в глазах Гвен плясали смешинки. – Не смею и дальше задерживать ваше неугомонное призрачество. И, – она на минуту замолчала, словно подбирая слова, – береги себя, Фокс.

– Да что со мной случится, – проворчал старик, глядя в сторону. – Ты же не думаешь, что я от тебя так просто отвяжусь?

– Я на это надеюсь, – Гвендолин поднялась, выгибая спину и распрямляя затёкшие плечи. Подхватив лёгкое пальто, она неторопливо пересекла маленький зал полупустого бара. Над дверью звякнул маленький колокольчик.

Воздух на улице был свежим и морозным. Слишком морозным для конца Охотничьего месяца. В призрачном свете луны мощёная старым булыжником дорога казалась фантастически-нереальной. Вокруг домов собирались нематериальные тени, клубясь и сливаясь в неясные образы. Отрезки маленьких проулков поначалу ловили отблески лунного света, чтобы потом окончательно затеряться в плотном сумраке. Всё вокруг тонуло в противоестественной тишине. Гвендолин не обманывалась мнимым ощущением пустоты, прекрасно понимая, что те, кто вылез под потусторонние лучи полной луны просто не желают связываться с ней. Себе дороже получится.

Около мигающего покосившегося фонаря, освещающего старый перекресток перекрёстка женщина немного притормозила, внимательно вслушиваясь в звенящую от напряжения тишину и оглядываясь в поисках источника гарантированных неприятностей.

«Как я могу не идти к неприятностям? Они же меня ждут!».

Неприятности клубились совсем неподалёку, пританцовывая от нетерпения, кружась вокруг беспомощной жертвы. Со спины видно не было, кто это, но нормальный человек не сунулся бы в это время на улицу. Вдалеке мелькнули лоснящиеся спины диких гончих, подкрадывающихся ближе к лёгкой добыче.

С каждым шагом воздух всё больше холодел, под конец дыхание оседало лёгким облачком пара. Уже отсюда можно было понять, что в ловушку маленьких духов-морозцев попался подросток-мальчишка. Явно не местный. Сейчас он сидел, прислонившись спиной к столбику заваливающегося забора вокруг старого заброшенного завода и, запрокинув вверх голову, морщился как от сильной боли. Лёгкий отголосок крови в воздухе намекал, что скоро здесь соберётся многочисленная и крайне разношёрстная публика и вряд ли кто-нибудь будет настолько добр, чтобы вызвать для пострадавшего скорую. Да и какая скорая поедет в такое время. Тем более, в старую часть города.

Переправив ощерившихся собак на другой уровень города, Гвендолин взмахом руки разогнала разошедшихся пакостников-морозцев и подошла ещё ближе к пострадавшему. Под подошвой ботинок захрустело битое стекло.

Вблизи мальчишке можно было дать лет шестнадцать. Луна высвечивала тёмные круги под глазами, отблёскивала в капельках испарины на лбу. Услышав шаги, он тихонько заскулил и приоткрыл слезящиеся глаза.

– Кто здесь? – его голос осип, не желая нормально слушаться. Подросток нервно дёрнул головой и уставился на присевшую Гвендолин.

– И кто тебя так? Не сломал ничего? Зачем вообще на улицу в такое время сунулся?

Она осторожно протянула руку, стараясь не сильно испугать и так страдающего подростка.

– Где ты живёшь? Есть телефон родителей? Скорая сюда не поедет, сам понимаешь.

Если раньше паренёк молчал, то сейчас дёрнулся прочь и уткнулся спиной в ограду.

– Не надо родителям! Я уже совершеннолетний!

Гвен замерла, обдумывая складывающуюся ситуацию. Как ни посмотри, приятного мало.

– Хорошо, родителей не трогаем. Но и здесь остаться ты не можешь. И что будем делать?

Получив в ответ невнятное пожатие плечами и гримасу боли, женщина устало вздохнула.

– Ладно. Сегодня переночуешь у меня. Подлечим тебя, потом будем решать, что делать дальше. Ты согласен?

Мальчишка недоверчиво стрельнул влажно блестящими глазами и неуверенно кивнул, соглашаясь.

– У тебя что-то сломано? Идти сможешь? – повторила свой вопрос Гвен.

– Нога… болит. Сильно! Идти… нет, не смогу.

Женщина осторожно ощупала щиколотку, вызвав судорожное шипение и приглушённый вскрик.

– Нога целая, скорее всего, ты потянул связки. Я… – она помолчала, обдумывая, что собирается сказать дальше, – я могу на время выключить боль. Растяжение и прочее никуда не денется, но боль ты чувствовать перестанешь. Но потом какое-то время болеть будет сильнее. И, хоть отсюда до моего дома недалеко, способ перемещения будет мм… довольно специфическим. Постарайся не сильно испугаться.

Гвендолин распрямилась и размяла пальцы. Перед глазами замерцали обычно невидимые нити, складывающиеся в причудливый узор. Как там говорил Гай Фокс? Другие миры? Нет, разные вероятности. Отыскав ту, где её невольный подопечный сумел ничего себе не повредить, Гвен легко потянула её на себя, оттягивая и меняя с нынешней местами. Немного времени у них есть, пока нити не распутались.

Протянув ошарашенному мальчишке руку и помогая ему подняться на ноги, она приобняла его за плечи, не давая снова упасть. Вокруг словно заплясало веретено, сматывая и разматывая нити лунных лучей. Мостовая под ногами разошлась, как прореха в гобелене и они вдвоём провалились вниз. Падение не длилось дольше нескольких секунд. Под ногами снова появилась твёрдая опора.

Они оказались перед высокой кованной оградой, оплетённой побегами девичьего винограда. В двух шагах виднелась калитка, а за ней возвышался тёмный двухэтажный дом.

– Что ты стоишь? Иди, – Гвендолин легко подтолкнула замершего подростка в спину. Сделав по инерции пару шагов вперёд, он ухватился за прутья калитки.

Та бесшумно отворилась.