2010

— Так... когда это началось?

— Ох, Поттер... Не хочешь предположить, каков будет мой "ответный" вопрос?

— Нет, не хочу. И разве ты только что не задал вопрос?

— Как и ты. Мой вопрос будет: что "это", Поттер? Помнится, ты уже спрашивал подобное давненько.

— Помнится, тогда ты мне сказал, что его лучше оставить без ответа.

— Нет, ребенок, я сказал "некоторые вопросы до поры до времени не должны получать ответов".

— И? Разве пора и время не пришли сейчас?

Рука приятно скользила через волосы, будто не замечая ядерного количества колтунов, с которыми не могли справиться даже лучшие зелья из коллекции самого Тёмного. Странно, что он вообще уделил этому внимание. Насколько далеко могут зайти воспоминания, он никогда особенно не жаловался на его внешний вид, за исключением предболезненного состояния — худобы, синеватости пальцев, кругов под глазами...

— Наверное, ты прав.

— Что?

Вздох.

— Не вздыхай так, будто камни из почек вышли!

— Хватит тявкать, мелочь.

— Сам как камень, что угодно в порошок перетрешь, хоть почками, хоть заклинанием. Ответь уже на вопрос — и покончим с этим. Оно слишком растянулось во времени.

— Единственное, что растянулось во времени, это твоя инфантильность и обусловленная ею тупость. Впрочем, неудивительно с таким-то наставничеством.

— Последние десять лет и более мой наставник — ты. Вот и вынес себе приговор.

— Какая честь, быть твоим учителем! Да будет тебе известно, что формирование человека через наставничество происходит в раннем юношеском возрасте, а самое сильное влияние оказывается в детстве. Максимум, изменить что-то в тебе можно было до двадцати пяти лет. Сейчас уже поздно.

— Ой ли. Сдаётся мне под твоим влиянием я изменился куда сильнее. Даже друзья заметили, хорошо хоть на работе не спрашивают.

Пауза.

— Более того, ты на меня влиял с детства — разве не твою душу я носил в себе большую часть жизни?

Молчание.

— И потом, разве я не претерпел значительные изменения, просто будучи рядом с тобой?

— Ты про свою эротоманию?

— Да хоть бы и про неё. Чем бы оно ни было.

Лучезарная улыбка вызывает у него восторг, хоть он в этом и не признается. Белые зубы, смуглая от загара кожа, яркие глаза — все, что ему надо для счастья. Стоит попытаться заслужить расположение хотя бы в этот раз, застать его в добродушном настроении ой как непросто. Неужели это возраст заставляет его быть таким бранливым? Количество их споров за эти годы просто не перечесть... Стоило провести с ним десять лет, чтобы узнать, что Волдеморт — ворчун. Почему-то это вызывает труднопреодолимое желание захихикать.

— Знаешь, что такое душа, Поттер?

Ну вот, весь настрой насмарку...

— Только давай без философствования, пжлста? Мне твои загадки, РИДДЛ, уже поперёк горла стоят.

— И как же мне тогда с тобой общаться?

— Попроще, Том, попроще. Я человечек простой и отчасти даже солнечный...

— Ха, по тебе заметно.

— Это опять какой-то намек?

Долгий взгляд и едва сдерживаемая улыбка на лице чуть за сорок говорят красноречивее слов. Засранец.

— Ладно, не понимаю я тебя, и ты этим, очевидно, наслаждаешься. Но я и вправду хочу, наконец, понять. И готов слушать очень внимательно. Даже конспектировать. Если будешь говорить земным языком.

— На парселтанге? Это язык тварей, которые близки к земле как никто другой.

— Кроты ближе.

— Кротовьим не владею.

— Волдеморт...

Молчание.

— Эрос и Танатос, Поттер. О чем-нибудь эти слова тебе говорят?

— Если это опять что-то из истории магии, то ты давно в курсе, что я в ней ни бум-бум.

— Странно, потому что непосредственно "бум-бум" тебе удаётся лучше многих других занятий. ТИХО! Я просто прощупываю почву.

— И как успехи?

— Мои — прекрасно. А твои дела плоховаты... если не считать того, что ты потрясающе продуктивно реализуешь программу, заложенную в основу первейшего живого организма на земле, а именно — неизбывно стремишься к жизни. Эрос — это жизнь во всем ее многообразии, половое влечение, становящееся причиной ее возникновения. В греческой мифологии ты мог встречать это слово, но я не буду перед тобой романтизировать то, с чем ты сам и без меня прекрасно справляешься.

— ...ты сказал в пару ему ещё какое-то слово...

— Танатос. В психологии этим обозначают так называемое влечение к смерти. Абсурдное по своей природе утверждение, ведь нет смысла живому существу стремиться к собственной кончине, однако... Суть жизни в том, что она неизбежно должна закончиться смертью. Печальное осознание, которое всегда меня угнетало. Не люблю это признавать, но сия черта есть то немногое, что нас с тобой прочно объединяет — мы стремимся жить и не приемлем смерти во всех ее проявлениях. Этот абсолютизм когда-нибудь нам выйдет боком. И пока ты пинаешь воздух, я делаю всё, чтобы разгадать головоломку "тяни-толкай" — смерти, порождающей жизнь, и жизни, провоцирующей смерть, взаимоисключающих и взаимопорождающих начала и конца. А что из них есть что — вопрос открытый.

— И что же случится, когда ты её разгадаешь?

— Мы будем жить вечно.

— Тц, я ему про борщ, он мне — про квантовую физику...

— Отчего же? Даже в квантовой физ...

— СТОП! Стоп. Не надо со мной про квантовую физику. Ты лучше вот что объясни... к-хм... Ты разве не думал, что увековечить себя можно... иным способом?

— Например? Я весь внимание.

Черт, не стоило затевать этот разговор. В концепции бессмертия сам дьявол ногу сломит и даже не от того, что та слишком сложна для человеческого понимания, мысль которого ограничивается ближайшим будущим и просто неспособна охватить масштаб того, что значит "вечность". Сложна она лишь тем, как к ней относятся люди. А делают они это далеко не совсем адекватно. В том числе и он.

— Ну... Некто великий знаменит своим величием, величина которого соразмерна его деяниям. Например, имена четырех Основателей известны тем, что те возвели Хогвартс, действующий до сих пор — их помнят. Добрым именем. Даже Слизерина. Это означает, они живы до сих пор. В школе я узнал о Николасе Фламеле, что создал философский камень — удивительное достижение гения алхимии. От тебя я узнал, что Герпий Злостный изобрел ритуал крестражей. Так себе открытие, на мой вкус, но он тоже заслужил место в истории. Экриздис спроектировал Азкабан — невесёлое место, но оно хотя бы пытается служить порядку, а то, с каким успехом оно это делает, зависит от общества, которое им пользуется. Даже Гриндевальд возвел Нурменгард, а не только развязал войну на фоне другой. Среди всего этого назревает вопрос: а чего добился ты?

Долгое молчание. Томительное. Давящее. Он умеет не только говорить, но и молчать так, что слушаешь с замиранием сердца.

Вздох.

Пальцы в волосах сжались в кулак. Нехороший знак. Тревожащий.

А потом разжались.

И улыбка. Он улыбался.

— Безусловно, из всего, что ты сумел вспомнить материального, внимания стоят только школа да камень, и то, что ты их упомянул, не случайность. Однако волшебники получали образование и вне Хогвартса, получали до его создания, будут получать и после, если ее закроют. Не спорю, школа — удивительное место, полное тайн, требующих своего открытия. Однако Хогвартс не уникален. Изобретение Фламеля интереснее тем, что оно такое одно, но свойства его сходны со многими другими артефактами, а потому — тоже мимо. Ритуал Злостного ближе всего к определению подлинно ценного, ибо преступает грань дозволенного природой, являя миру истинный гений человеческой мысли, подчиняющей магию. Но он несовершенен, мягко выражаясь. Итого, снова мимо. Архитектурные же выверты для калеченья людей меня и вовсе не интересуют.

— Тогда...

— Меня также не интересует концепция сохранения имени в истории. Гарри, я тщеславен, как и ты, это правда. Мне льстит, когда меня уважают, прислушиваются, беспрекословно подчиняются. Но жизнь не состоит лишь из одних завоеваний и правления. Она многогранна, и я хочу познать ее всю. Полностью. Но даже времени, отведённого магам моего уровня, катастрофически не хватает. Более того, меня выворачивает от мысли, что нечто извне способно продиктовать мне волю умереть, будь то злонамеренное колдовство, стихийное бедствие, нелепая случайность или неизвестная инфекция. Я лишь хочу добиться справедливости.

— А?

— Жить столько, сколько захочу, и умереть тогда и как посчитаю нужным. Разве это много?

Пауза.

— Ну же, Гарри. Скажи мне! Ты так вдохновенно только что заливался насчёт чужих открытий, так сладко пел, что у меня есть возможность — ха-ха — жить в своем творении... Что же ты замолк?

— Я думаю... Я... Не знаю. У меня нет ответа.

— Неужели?

— Да. Твой вопрос... обманчиво прост.

— Чем же?

— Ты как будто провоцируешь меня на что-то. Подожди! Не говори ничего...

Впервые в жизни мыслей стало так много, что невозможно было среди них отобрать ту, нужную. Они мельтешили, как стая рыб, скользкие и многочисленные, слишком верткие, чтобы ухватить хоть одну. Это мешало поддерживать беседу, но он не казался раздосадованным. Напротив. Даже очень напротив. С любопытством сверкал чернотой глаз, обещая плоды тайны, но никак не её разгадку.

— Ты...

— Я?

— Претендуешь на роль Бога?

Смех.

— Это все, на что хватило твоего гения?

— Но у человека нет такой власти. И никогда не будет.

— Разве тебя это не унижает — осознание, что ты не властен даже над такой мелочью, как собственная жизнь?

— Я слаб и осознаю это. Здесь нет ничего постыдного.

— Молодец.

— ЧТО?!

— Не заставляй меня повторять, Поттер. Я дважды не хвалю.

— Зато трижды ругаешь. К чему это ты?

— К тому, что первую ступень ты успешно преодолел.

— Ступень к чему?

— К тому, чтобы шагнуть в бессмертие вместе со мной.

— Мне оно на фиг не упёрлось.

— Гарри, не разочаровывай меня. Ты спрашиваешь, когда "это" началось? Тогда же, когда и у меня. Когда я осознал свою слабость в жизни и с тех пор стал безотчётно к ней стремиться, впиваться в неё до потери чувствительности руками, зубами, магией, душой — всем свои естеством. Жизнь принадлежит мне, я ею владею, потому что достоин ее как никто другой. Ты — тоже, но лишь начинаешь это осознавать. И твое робкое осознание жизнеспособности души и тела нашло выход в сексоголизме, которого бесконечно мало, чтобы удовлетворить жажду существования. Ты неспокоен, часто впадаешь в истерическое состояние, тянешься ко мне, пьешь из меня все соки, только чтобы ощутить себя настоящим. Я ценю твои любовные порывы и рад, что я есть тот, кто утолит твою жажду, пусть и временно, но это будет невозможно без ответных усилий.

Вздох.

— "Это", Поттер, началось, когда я убил часть твоей души.

— ...что?

Он ожидал чего угодно, любой несусветной чуши, но каким боком здесь его собственная ДУША?

— Вижу замешательство.

— Есть немного.

— Не язви.

— Что за чушь ты несёшь? Как ты мог убить часть моей души? Дамблдор сказал, что я в безопасности, ведь я видел его на...

— Перроне? Да, Гарри, я тоже там был. Ты ведь заметил? Моих сил не хватило, чтобы дать вам достойный ответ, но зато я всё слышал. Весьма самодовольные речи, полные наивности и веры в светлое чудо. Воистину, магия прекрасна, когда о ней рассуждают два светлых глупца. Именно с ваших слов пишется вся эта нежнейшая литература, полная возвышенных иллюзий.

— Тебя послушать, так все тёмные просто гении.

— Я этого не говорил. Но ты сам не заметил, как дал ответ на свой вопрос.

— И где?

— Я был на перроне.

— М?

— О, Поттер. Повторю ещё раз: я БЫЛ на перроне. Я не растворился, не исчез, никуда не ушел. Я точно также оказался на пороге жизни и смерти. Но я находился в том состоянии уже давно. Можно сказать, оно для меня привычно, на грани естественного. Моя душа не развоплотилась, а вот твоя...

— Что с ней?

— Лишилась куска.

Испуг.

— Это ведь... не смертельно?

— А ты чувствуешь себя умирающим?

— Нет, н...

— Без "но". Ощущал ли ты за последние лета, что отбываешь на тот свет? Предкоматозное состояние? Беспричинные обмороки? Мысли о самоубийстве?

Сил хватило только на шепот:

— ...нет...

— Тогда смею тебя поздравить, ибо беспокоиться не о чем.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— Пока ты дурью маялся, я работал.

— И что ты узнал?

— Что твоей жизни ничего не угрожает. Физически.

Взгляд непонимания и боли, сочащейся из глаз вместе со слезами. Неужели непонятно, что этих грубых комментариев для его нежной психики катастрофически мало?

— Ох, ладно, но не смотри на меня своими оленьими глазами... За время своих исследований я вновь убедился, что в природе все взаимосвязано: ничто никуда не исчезает, а лишь меняет форму. И твой кусок души принял форму... моей еды.

Заминка.

— Всегда знал, что ты дементор под прикрытием...

Шлепок.

— Молчать. Да, я поглотил эту часть, вернув себе и ясный ум, и человеческую внешность. Пусть не пугает тебя сей факт, но твое некоторое... помешательство — назовем это так — на сексуальной почве, я думаю, также связано с потерей части себя. Иными словами, повышенное стремление к жизни. Желание насладиться ею, вобрать в себя, отдать что-то взамен. Ничего естественнее секса для этого нет — процесса, знаменующего торжество самого существования.

Что ж, оставалось только молчать. Хотя, нет.

— А причем тут ты?

— М?

— Разве я не могу... утолить свои потребности с кем-то другим? Почему каждый раз ты?

Нахмуренные брови, но взгляд весёлый, как и улыбка на губах.

— Ты ведь сейчас не только про секс говоришь?

— Ага...

— Потому что ее съел я. Возможно, твоя душа надеется отвоевать потерянный кусок и не отводит тело от меня ни на шаг. Если так, то она умная, в отличие от плоти.

— Пф, как будто у нее получится.

— Возможно... Чужая душа — потёмки. Но разве не прекрасно? Если так хочешь снова стать "целым", то советую взять себя в руки и присоединиться к моим исследованиям. Уверен, в твоей буйной голове найдется пара идей, чтоб воплотить их в нечто сумасшедшее. А затем, можем поработить волшебный мир.

— Эй!

— Шучу. Найдем другое развлечение.

— Какое?

— Мы переделаем. Весь. Этот. Мир.