— Не пойму, он уже свалил, что ли? — Услышал я недоуменный голос Улле.
— Да не, этот бы гитару не бросил, — yверенно ответил ей Шу. Ну надо же, дуется, однако меня все же успел изучить неплохо − Шляется где-то... Вот вообще не моя проблема. Хочешь, сама ищи его.
Проклятье, да в чем дело-то? Что он так на меня ополчился?
Улле, судя по всему, тоже была озадачена.
— А мне казалось, это твой кореш…
Они стояли на лестнице как раз над решеткой подвала. Хотелось подать голос, чтобы они помогли мне выбраться, но я молчал − стало интересно, что же ответит Шу. Но он заткнулся.
Улле еще раз неуверенно окликнула меня. Я слышал, как мой раздраженный приятель нервно меряет коридор ногами. И молчит, причем до того зло молчит, что чувствуется даже здесь.
— Черт с тобой, — раздалось через некоторое время сверху. – Не верю я, что этот чокнутый мог свою бренчалку кинуть, он с ней, блин, спит! Точно где-то тут сныкался.
Я уже открыл рот, чтобы позвать их, но горло вдруг перехватило спазмом. Я попытался прокашляться, но ничего не вышло – рот беззвучно хватал воздух.
— Эй! — закричал я, но снова получился эффект вытащенной на землю рыбы.
Так. Без паники.
Я глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Дышалось вполне сносно, несмотря на то, что желудок скручивало от подвальной вони. Но только я пробовал говорить, как что-то мешало мне. Как будто кто-то владел моим телом и нарочно не давал сказать ни слова.
Я пробовал снова и снова – каждый раз то же самое. Но мне вовсе не улыбалось и дальше торчать тут, в здании, куда вот-вот должны были нагрянуть демонтажники.
— Помогите! Я в подвале! — только беззвучно открывался рот.
Мне оставалось только слушать, как Улле и Шу то и дело окликают меня. Наконец, я сообразил – схватил осколок стекла и швырнул на пол. А потом еще и еще.
— Что это? Крысы? — по лестнице вновь застучали шаги.
И только я метнулся, чтобы схватить еще одну бутылку и грохнуть ее, как тело мое наткнулось на невидимую преграду. Нет, скорее, эта преграда поймала меня и держала, не давая сделать ни шага.
И показалось мне, будто в голове прозвучал смутно знакомый голос:
— Не сейчас. Не время.
Вот еще! Чтобы потом меня закатали в бетон?
Я сделал вид, что поддаюсь. Присел на корточки, обхватив голову руками и взмолился:
— Кто ты, а? Оставь меня!
— Не время, — возразил голос. Заметив, что я ненадолго перестал сопротивляться, он не расслабился, напротив, еще сильнее ввинтился в мое сознание. Ну, значит, быть битве.
Со стороны я выглядел точно одержимый или зомби, которого бьют током. Сотрясаясь в конвульсиях, сметая на своем пути все подряд, мы с моим невидимым противником двинулись к решетчатой двери, от которой брезжил рассеянный свет. Вернее, двинулся я, а он сопротивлялся каждому моему шагу. Ноги точно налились свинцом, окоченели, как у мертвеца. Я несколько раз наступил на бутылочные осколки, но ничего не почувствовал. Наконец я все равно добрался до решетки и затряс ее точно бешеный.
Улле и Шу примчались тотчас же и уставились на меня круглыми глазами. Впрочем, опомнились они быстро и тут же с трогательным единодушием обозвали меня психованным и другими лестными эпитетами. А я лишь грустно таращился на них.
— Как ты вообще туда… А, пофиг, − Улле будто бы вспомнила о своей обязательной флегматичности, вновь надела ее на себя, точно маску. − Через час здесь камня на камне не оставят. Я сваливаю, что и тебе рекомендую.
— Не могу, сладкая, — ко мне вдруг вернулся голос, чем я и не преминул воспользоваться. — У меня нет ключа. Спаси дурака, а?
— Какого ты вообще туда полез?! — Шу смотрел на меня с явным неодобрением.
— А я вечно лезу куда-то не туда, друг… Не знаю, почему ты злишься на меня, друг. Ты ведь злишься? − Я кайфовал, слушая свой вновь обретенный голос, хотелось болтать и болтать без остановки, неважно, что. Холод, мерзкий запах, угроза погибнуть под обломками морга-отеля − все точно отъехало на второй план. Вот еще перестали бы эти двое смотреть на меня, как на врага народа.
— Это со мной по жизни, — продолжил я. — Только дай сунуться туда, куда не нужно. А потом думаю, ну и на хрена ты, Эсси, туда полез, и как же вылезти? И ведь ничему меня жизнь-то не учит… Я — из этих, из лунатиков, понимаете?
Это, как мне показалось, вполне разумное объяснение происходящего наполнило меня совершенно нездоровой радостью. Вот же она, причина всех моих странностей. Я самый обычный лунатик. Мне стоит пить побольше чая с ромашкой, или что там надо пить для крепкого сна, и все будет хорошо! Никаких прогулок в странных местах, никаких безглазых солдат, никакой грозы, налетающей точно из ниоткуда, никаких путешествий в прошлое и никаких перевернутых грузовиков на пустынной трассе! То, что все вышеперечисленное не было типичными проявлениями лунатизма, мне и в голову не взбрело. Ромашковый чай спасет нас всех!
— То есть, − Улле аж поперхнулась от возмущения, — Ты с утра залез сюда, а потом закинул ключ хер знает куда? Ну, знаешь ли…
— Значит, мало тебе, что ты заехал по башке бутылкой тому чуваку, ты еще решил лечь под бульдозер? Правильно, вообще красава! Еще не вся полиция города о нас наслышана!
Так вот оно что. Вон, оказывается, в чем дело.
— Надо было сложить ручки и ждать пока они нас отмудохают, да? — Я начал закипать.
— Надо было пнуть его по яйцам! Надо было заорать «спасите», твою мать! Но какого ты сразу долбанул его бутылкой?!
— Я защищался! Иначе бы они… − Я понял, что близок к истерике и остановился, дабы перевести дыхание.
— Иначе что? Ты чего, ни разу не получал по морде? Одно дело − уличный махач, другое…
— Получал! Поверь мне, куда больше, чем ты, здоровенный облом!
— И поэтому надо сразу херачить бутылкой по башке! Ты откуда, блин, вылез такой?
Ну, надо же. Кто бы мог заподозрить такого пацифиста в этом огромном патлатом чуваке? Внезапно меня осенило. Он и правда не видел никакой страшной опасности в происходящем. Ну да, прицепились какие-то уроды, надавали по морде, подумаешь… Обычное дело. Вся эта шпана вечно цепляется к таким вот волосатым.
Только вот с Шу не пытались сделать ничего большего, чем обычный мордобой. Никто не выкручивал ему руки за спиной, не дышал тяжело в ухо, не рвал одежду, перед этим как следует избив «поганого извращенца», так, чтобы он особо не сопротивлялся.
Может быть, он был прав. Может быть, я неадекватно оценил ситуацию.
Но ему не понять, почему. И, наверное, хорошо, что не понять.
— То есть вы еще и какого-то гопника грохнули? Молодцы-ы… — Протянула Улле, которая во время нашей перепалки поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, будто наблюдая за игрой в мяч.
— Да не, живой, гад… — Ответил Шу, уже чуть поутихнув. — Так подумать, что ему сделается, башка − одна сплошная кость. Но все равно, блин, откуда ты вылез такой бешеный?
— Из Вирров, ну же. Опасные там царят нравы…
Ржем. Только мы с Шу. Улле, хмыкнув, мол, два дебила − это сила, отошла в сторону, скрестив руки на груди, и оттуда долго наблюдала за нами. А мы все угорали. Не то, чтобы я сразу легко простил его. Я не больно-то отходчивый. Но он был моим первым другом за столь долгое время. Который просто смотрел на жизнь не столь болезненно и свихнуто, как я. Это нормально. Это даже, если подумать, здорово. И хорошо было ржать, выплеснув, наконец, напряжение.
— Ну хватит, ладно. Валим отсюда. Вон уже вроде работяги подтягиваются. Да и… воняет здесь. На хрена ты вообще сюда залез?
Ну вот. Снова-здорово. Вот теперь попробуй, блин, объясни, что ты и впрямь попал сюда не по свой воле, и выйти никак не можешь.
— Я… У меня правда нет ключа.
— Это ты им сейчас объяснять будешь!
Я умоляюще посмотрел на нее. Она помотала головой.
− У меня тоже нет ключа. Да и не было никогда, с тех пор, как клуб прикрыли… Вот как хочешь, так и вылезай.
— Да я правда не могу! Я не знаю, как попал сюда!
— Клуб? — переспросил Шу. — Какой еще клуб?
— Ну «Заводь». Был здесь раньше! Неважно!
Кажется, они мне так и не поверили. Тем не менее, притащили носки и кеды и просунули их сквозь решетку, так что я смог обуть мои окоченевшие и покоцанные ноги. Еще сильнее мне не поверили демонтажники, что прибыли спустя некоторое время. После долгих споров, криков и угроз снести здание вместе с нами тремя в нем мужики вызвали полицию.
— Если это такой прикол, то давно уже пора завязывать с ним, — cказала Улле, напряженно наблюдая за рабочими. Их бригадир по большей части нецензурно описывал по телефону ситуацию.
А я было хотел еще раз заверить, что торчу в этом подвале вовсе не по своей воле, как с губ слетело абсолютно противоположное:
— Мы встанем к стенке с песней на устах, все равно вы видеть нас хотели у этой стенки, так встанем же туда…
А Улле, нахмурившись сначала, вдруг отпрянула назад и прижала руку ко рту. И стояла так с минуту, глядя на меня расширившимися глазами.
— Ржавый, ты? — потрясенно прошептала она наконец.
И, к моему ужасу, она привалилась к стене и тихо съехала по ней вниз, на пол. Когда такое происходит с дамами, подобными Улле, столь далекими от кисейных барышень, то понимаешь, что дела на самом деле плохи. А я вновь был вовсе не я. Он снова вернулся. Это был тот самый лысый певец, теперь я узнал этот голос. И, судя по реакции моей приятельницы, он был…
— Мертв, уже лет семь как… — Голос в голове невесело усмехнулся.
Я вцепился в волосы и силой потянул, будто так можно было изгнать Ржавого из меня. Прекрасно, просто превосходно. Теперь, в копилочку к остальным проблемам, в меня еще будут вселяться всякие дохлые рок-звезды. Красота!
Через несколько минут прибыла полиция. Моих приятелей они живо скрутили и выдворили из здания, меня попытались вновь призвать к благоразумию и добровольному отправлению на выход.
Лысый предводитель людей с душами снаружи вновь затаился. Я повторил, что застрял в подвале случайно и выйти никак не могу. Бригада направилась за автогеном для моего выпиливания. Настроение как рабочих, так и полицейских не обещало ничего хорошего «гребанному наркоману», то есть мне.
Значит, опять меня посадят в камеру… Это паршиво, в столице у меня уже было несколько инцидентов. Да и тот случай с грузовиком. Вряд ли кто сопоставит ДТП с каким-то идиотом, что закрылся в подвале здания под снос, но тем не менее.
— Вот спасибо тебе, лысый! — мысленно обратился я к своему «гостю».
— Я Ржавый, — печально отозвался голос в голове.
— Не менее прекрасное, возвышенное имя…
— Все равно нас считали отребьем, мусором. Мы предпочли нести наши помоечные имена точно знамя…
Мне очень хотелось послать этого философствующего панка куда подальше, но я просто не смог. Как-то отзывались во мне его слова. Я помню, с каким наслаждением бросил «плебей уезжает к плебеям!», сваливая из Вирров. С каким удовлетворением самостоятельно надел ярлык, который на меня все время пыталась нацепить семья.
Так прошло несколько часов. Я уже хотел поинтересоваться, зачем он втянул меня в эту историю, как вдруг я услышал нарастающий шум. Гул, будто поезд шел по тоннелю.
Через некоторое время гул рассыпался на отдельные выкрики, хлопки, топот многочисленных ног. Я услышал, как полицейские, что дежурили на входе, засуетились.
А чуть позже — крики о последнем предупреждении. Раздались удары, кто-то вопил «ура», кто-то скандировал речевки.
А через секунду весь этаж наполнился людьми. Молодыми и взрослыми. Крайне разношерстными. И никто из них явно не относился к полиции или демонтажникам. Мелькали длинные волосы, яркие разноцветные косы, скалились зубастыми принтами майки с логотипами рок-групп. Среди всего этого буйства красок порой мелькали и вполне цивильные пиджаки с рубашками. И только я озадачился, чего это они все понабежали, как размашистая надпись «вернем Заводь народу», намалеванная на одном из шарфов, коим размахивали, как знаменем, прояснила ситуацию.
Ржавый вцепился в решетку подвала моими руками.
— Вот за этим, — ответил он на мой невысказанный вопрос. На моих глазах выступили его слезы умиления.
А мне вновь захотелось сдохнуть.