Я прибыл в Тьярегорд за пару часов до рассвета. Город сразу поразил меня своей бурлящей энергией, пульсирующей жизнью, я точно шагнул в самый ее эпицентр, сойдя с автобуса. А ведь я какое-то время жил в самой столице, и, казалось, удивить меня уже сложно.
Нет, я привык к толпам, гуляющим до утра, к распахнутым дверям многочисленных клубов, к пьяными выкрикам, несмолкающей музыке… К ощущению вечного праздника.
Но если столица брала размахом и масштабностью, то здесь все было иначе.
К тому же, в столичном вечном празднике была некая теневая сторона. Присмотрись получше, и увидишь, что это не улыбки, а оскалы. Это не сияющие глаза, а пустота, взирающая на тебя. Ты ни за что не запомнишь эту ночь, даже если не будешь пить ничего крепче пива. Она закончится, а за ней будет другая, такая же. Ты только успевай: охвати как можно больше мест, людей, ночь закончится быстро, и утро сорвет сверкающую пелену с глаз, явит все в самом неприглядном свете. Вернет тебе все дурные воспоминания, отрезвит, заставит вновь взглянуть в глаза самому себе. Так что ты уж постарайся. Проживи эту ночь как последнюю. И пусть она сразу перерастет в другую, минуя день.
В Тьярегорде тоже бурно гуляли. Хотя кадры, выхваченные моими усталыми глазами не сильно отличались от уже виденного в столице: вот слишком громко хохочущая компания сидящая на парапете, вот парень, запрокинувший голову и ловящий ртом последние капли из бутылки, вот две подружки, одна нагнулась над кустами, а вторая придерживает ее за талию. Вот сразу несколько парочек, так скажем, тусовых эротоманов, почти синхронно вылизывающих друг другу неба. Вот спящее тело. А вот другая компания, решительно шагающая куда-то. Кто-то сцепился руками и движется вприпрыжку, кто-то кружится на ходу под музыку, которую слышит только он, кто-то блаженно созерцает предрассветное небо и постоянно наступает товарищам на ноги. Но в здешнем угаре не было надлома. Не было отчаянного желания забыться. Здесь была только чистая радость жизни. Судя по тому, что многие были одеты в однотипные комбинезоны разных цветов, я сообразил, что шел какой-то студенческий праздник. В волосах у многих были ленты – тоже цветов определенного факультета. Большинство гуляющих были молоды. И все как один наслаждались этой ночью, плавно переходящей в утро. На них было приятно смотреть после чопорного и консервативного Ньютома, пусть я и немного завидовал их безмятежности.
Ноги вывели меня к набережной, и настроение чуть повысилось. Мне всегда нравилась открытая вода. Но в Виррах было лишь озеро, до которого нужно было долго ехать на поезде. В столице, в Ньютоме, да и вообще во многих местах, где я побывал, были лишь невнятные грязные речки и каналы. Но здесь река расстилалась широкой сверкающей гладью. По ней неспешно скользили яхты, увешанные светящимися гирляндами. Люди сидели на парапете, веранды некоторых баров также выходили прямо к реке, кто-то даже рискнул окунуть в воду ноги, хотя до купального сезона было еще далеко. Гремела музыка, голосам гуляющих вторили крики чаек.
— Подожди, эй! — Какой-то нетрезвый парень с зелеными волосами уложенными «иглами» оторвался от своей компании и нагнал меня. — Ты ж с геофака, да? Я тя’ видел!
Я несколько напрягся от внезапного вторжения, но тут же расслабился. Уж слишком сильно будущий геолог качался, и уж больно расфокусированный у него был взгляд.
— Ты меня с кем-то путаешь.
— Да? Эх, ну все равно на, держи!
И он всучил мне почти полную бутылку вина и ускакал в ночь, назад к своим друзьям.
По дороге до хостела я встретил еще несколько компаний. Одни звали ехать на дачу к приятелю. Вторые заставили вспомнить слова песни, которую сами подзабыли. Кто-то привязал мне ленточку в волосы. Фиолетовую, кажется, цвета дизайнеров.
Хостел был закрыт, но меня предупредили, чтобы я спокойно звонил, когда приеду, и кто-нибудь из администраторов обязательно придет и мне откроет. Я не поверил, но телефон все же записал. И очень удивился, когда через пять минут действительно на велике прикатила веселая сильно накрашенная блондинка. На раме у нее почему-то был примотан огромный фикус, тоже весь в разноцветных лентах. И она ничуть не злилась, на мое позднее появление, выдала ключи, заплетающимся языком попыталась провести тур по хостелу, но не смогла, цапнула из холодильника бутылку сидра и уехала. Я потом видел ее в окно: велосипед ее то и дело опасно накренялся, она приветственно махала всем встречным, фикус подпрыгивал на выбоинах и ленточки весело развевались.
Я упал на кровать, не раздеваясь. В моих планах было проспать как минимум, до обеда. Набраться сил. Ведь я нашел временную работенку – в одном баре, и первая смена у меня была уже послезавтра. Как-то все пока шло слишком легко и нормально. Будто и не со мной совсем. Я решил пока не радоваться и не расслабляться.
Разбудил меня слишком яркий солнечный свет. Чувствуя себя долбанным вампиром, я метнулся к окну, задернул шторы, сел, задумчиво отхлебнул дареного вина и завалился обратно – на часах не было и девяти. Но сон уже не шел. Ну что же, значит, пора познакомиться с городом при дневном свете. Если он мне понравится и таким, то, может, здесь у меня все получится?
К моему удивлению, гуляния все еще не утихли. Сейчас настала фаза обжирания – везде открылись лотки с жареными сосисками, мясными пирожками и прочей уличной едой, куда выстраивались целые очереди. И все в очередях весело болтали, смеялись. Асфальт был усеян оброненными ленточками, осколками бутылок и конфетти. Будто фотография салюта, в которой кто-то выкрутил на максимум настройки яркости.
На рынке, куда я случайно забрел, мне почти силой всучили свитер.
— Девушка, прямо в цвет ваших глаз! Ну, берите же! — велела пожилая торговка. – Редко кому так подходит, сами смотрите!
— В цвет глаз? — я был несколько озадачен. Потому что кофта была белой.
Но решил не спорить, на улице было прохладно, а я не захватил куртку, купившись на солнце, светившее почти по-летнему. Видок, правда, у меня стал какой-то нелепый. Укуренный такой ангелочек. И среди ярких одежд гуляющих это снежное пятно уж слишком выделялось.
Затем я направился в городской парк. Там тоже было полно народу: они лежали на газоне, сидели стайками на скамейке или неспешно бродили туда-сюда.
Я собирался достать свой блокнот, перечитать записи, и возможно, сделать новые. Все пока шло хорошо, даже слишком, но я-то знал себя. И недели не пройдет, как опять что-нибудь выкину. Поэтому лучше продолжить самоанализ. К тому же я обнаружил, что опять позабыл многие детали моих путешествий в "не сюда".
Но от мыслей сильно отвлекали празднующие студенты. Какая-то дурацкая зависть охватила меня. Они все были такие счастливые и красивые. А главное, дружные. Будто они все были заодно, все знакомы сто лет. И встречаясь, бурно радовались друг-другу. В Виррах тоже были разные мероприятия для молодежи: сборы, выпускные из средней и старшей школы, но это совсем не походило на праздник. Так, сумрачные шествия в тяжелой неудобной парадной одежде, долгие линейки, унылое чаепитие с тортом – огромным, впечатляющим, украшенным золочеными вензелями королевского семейства, и, к сожалению, абсолютно несъедобным, сплошь состоящим из жирнющего крема, липкой патоки и обсыпки, об которую можно было сломать зуб.
Я смотрел на эту совсем другую, свободную молодежь и грустил. Опять накатила волна острой жалости к самому себе, от которой стало противно. Нашел, тоже, из-за чего расклеиваться.
Я перевел взгляд на небо и попробовал полностью очистить мысли. Наблюдать за облаками, отстраненно наблюдать за их перемещением и больше ни о чем не думать. Старый как мир метод. При взгляде на небо сразу ощущается масштабность вселенной. Сразу чувствуешь себя песчинкой. Крошечной песчинкой, у которой просто не может быть больших проблем. Это, конечно, иллюзия, но она работает, какое-то время.
Но солнце светило слишком ярко, глазам быстро стало больно. Так что пришлось оторвать взгляд от неба. Теперь все силуэты казались темными, едва различимыми. И кто-то стоял напротив моей скамейки и смотрел на меня. Я протер глаза, прикрыл их на несколько секунд. Когда зрение, наконец, восстановилось, я бросил осторожный взгляд в сторону наблюдателя. Посмотрел и сразу расслабился. Это был всего лишь парнишка лет тринадцати, чем-то сильно расстроенный. Он нервно теребил край футболки, слишком большой для него. С футболки грозно скалилась неведомая чешуйчатая тварь, и на ее фоне лицо пацана выглядело еще более растерянным, даже беззащитным.
Поймав мой взгляд, он ужасно смутился и тут же уставился в противоположную сторону. Выдернул из кармана телефон и начал что-то сосредоточенно в нем изучать. Я был уверен, что там вовсе не было наплыва новых сообщений. Парень, продолжая залипать в телефон медленно двинулся прочь. Я уже и забыл о нем, когда спустя пару минут, он появился снова. Сделал круг вокруг газона. Присел на лавку напротив, достал сигарету, долго и мучительно щелкал зажигалкой, пока не закурил, опять долго-долго рассматривал свой телефон, что-то искал в карманах – словом, изображал бурную деятельность. Но как только я поворачивал голову, он тут же принимался таращиться на меня.
Хм, забавно. Нет, я видел себя в зеркало. Я понимаю, что большинство парней видят во мне девушку, на их взгляд, симпатичную. Пусть и без груди. Желающие познакомиться находятся почти каждый день. Но обычно это все-таки мои ровесники, а не вчерашние дети. А вот поймет он, что я мужик, интересно, насколько это травмирует его психику? Тут же все-таки не столица…
Ладно, черт с ним. Пусть глядит, если ему так хочется. Насмотрится, да уйдет. Жалко его правда: бродит тут, один, совсем без друзей.
И так прошел, наверное, целый час. Парнишка все не уходил. Он появлялся то тут, то там, но всегда оставался в поле видимости. Я занялся перечитыванием записей в блокноте, и вновь выбросил его из головы. Спустя час поднял голову, и вот, снова он!
Однако, теперь парень шел целенаправленно ко мне, очевидно, набравшись смелости. Я сделал вид, что не заметил его маневра, чтобы не спугнуть. Но он спугнулся сам, в последний момент резко свернув в сторону. Я недоуменно поднял на него глаза. Какая же паника была у него на лице. Вдруг случилось что-то серьезное? А я тут сижу, возомнил себя мечтой всех подростков, блин. Может, лучше спросить у него, в чем дело и закончить наконец эту игру в гляделки?
Но было поздно – парень уже быстро шагал прочь. Догонять его было бы делом лишним.
Я попытался вновь вернуться к своим делам, но теперь пацан просто не шел у меня из головы. Будто что-то неправильное происходило. Будто я позволил случиться чему-то плохому.
Поэтому, когда он появился вновь, я даже обрадовался. Он опять начал нарезать круги вокруг моей скамейки: с каждым кругом он уменьшал диаметр и проходил все ближе.
— Ну, привет! – как можно дружелюбнее сказал я, когда мальчик достиг зоны слышимости.
И внутренне содрогнулся: до чего же я охрип, оказывается. Сейчас только напугаю ребенка. Девушка с голосом пропитого бомжа, просто очаровательно.
Парень и впрямь вздрогнул. Уставился на меня во все глаза. Но вопреки моим ожиданием не попятился прочь, а остановился. На лице его отразилась судорожная работа мысли. Он был из тех, кого можно было читать, как открытую книгу. Вот сейчас он, во-первых, соображал, что сказать. А во-вторых, гадал, «мальчик или девочка».
Я улыбнулся ему. Порой моя улыбка выглядит жутковато, потому что как правило, я пытаюсь прикрыть ей какую-нибудь жесть, что творится в голове. Но тут она вроде сработала.
— Привет… — ответил парень.
В глазах его прямо засквозило облегчение – ну надо же, я сумел начать диалог! Но тут же облегчение вновь сменилось паникой: ведь диалог-то теперь надо как-то продолжить. Бедняга, нелегко таким приходится, особенно в школе.
Я вынул бутылку с водой, сделал глоток, прокашлялся. Ладно, болтать я умею. Правда, вечно болтаю лишнее, но зато речевого затыка не наблюдается.
— У вас сегодня праздник?
Он кивнул.
— А почему ты один? Где твои друзья?
И поскольку я не был уверен, сколько моему собеседнику лет, может он еще слишком юн для тусовок, то добавил:
— Или семья?
Он сник. А потом неуверенно пробормотал, еле слышно:
— Их нет…
Я замер. Нет, не зря же мне показалось, что что-то здесь неладно.
— Кого нет?
— Друзей, семьи. Они… — он собрался продолжить, но будто одернул сам себя и поджал губы.
Я нервно закурил, держа паузу. Вот уж угораздило. Что он имеет в виду? Он сирота и живет в приюте? И как я смогу ему помочь в таком случае?
А он отвлекся – уставился на мои сигареты. Да, выбор непривычный, не только для девушки, но и для взрослого мужика. «Столяр крепкие». Ядерная адская штука. Но именно к ним я привык.
— Это самое… Давай-ка поподробнее. У тебя нет семьи…
Он резко замотал головой.
— Да нет! Я не так хотел сказать… Просто родители сейчас уехали…
Я глубоко выдохнул.
Но тут парень продолжил:
— Просто это... Моя сестра попала в тюрьму. А они уехали. Я просто не знаю, куда, к кому…
С пацана наконец спал ступор, и теперь слова посыпались одно за другим:
— Кимми, ну, моя сестра, она сказала, все нормально будет. Никто не узнает. А Налия с ней спорила… Налия – это ее подруга, ну и моя тоже. Я знал, что она в итоге согласится. Но их забрали. Я хотел позвонить кому… Но все телефоны у Ким… Это же все ее друзья. А я никого не знаю, кроме Налии.
Да уж, неудивительно. Что ты, никого не знаешь. С такими-то навыками коммуникации. Что же тут можно сделать? Он явно не хочет посвящать родителей в эту историю. А похоже, придется. Надеюсь, они у него будут поадекватнее моих… Пускай пока выговорится, это же сколько он тут бродит как неприкаянный? Потом я задам пару вопросов. Надо узнать, что такое сделали его сестра с подругой. Наверняка, наркота, попались на продаже или хранении. Судя по градусу отчаяния пацана. В столице многие мои знакомые попадались на таком. Чего там говорить, я и сам ходил по лезвию бритвы. Вопрос, в том, насколько серьезно дело. Если какая-то растительная шняга, гашиш или шишки, то еще ладно. А вот если чего потяжелее…
Я украдкой оглядел своего собеседника. На первый взгляд в нем не было ничего, что выдавало бы неблагополучие. Кроссовки и края джинсов замызганы, но это из-за того, что он давно шлялся по городу. Ночью ведь был дождь. Он в растерянности, значит, такая ситуация для него в новинку. Речь его, пусть и сбивчивая, была довольно правильная. Пару раз он употребил мат, но слова эти явно были ему непривычны. Он будто использовал их намеренно. Чтобы я не подумал, что он задрот-ботаник какой-нибудь. Меня это прямо растрогало. В любом случае я решил, что помогу ему. Неслучайно же из всего города, из всех прохожих он выбрал меня. Не лучший выбор, конечно, но я уж сделаю, что смогу.
— Как тебя зовут? — спросил я, когда он закончил свои сбивчивые объяснения. Из которых я все равно ни черта не понял.
— Братишка. Ну, на самом деле, нет, — он, смущаясь, отвел глаза. – Арти-Тэмиэн. – Это они меня так зовут. Кимми как-то притащила меня на репу к одной группе. А у них гитарист спрашивает, типа какого тут делает это малолетка? А Ким ему: «отвали, козлина, это вообще-то, мой братишка!» Ну как-то и привязалось… А имя у меня ужасное, уж лучше так.
— У меня тоже имя — жуть! — обрадовался я. — Поэтому лучше просто зови меня Эсси. Так, а теперь поподробнее: за что и кого забрали?
Следующие пять минут я откровенно ржал. И никак не мог успокоиться. Хотя Братишка уже начал поглядывать на меня с недоумением и некоторой обидой. Но я смеялся вовсе не над его бедой. А над тем, как все, оказывается, легко разрешить. Я успел вообразить себе целую драму с приютом, наркотиками, убийствами и еще черт знает чем, а на деле все оказалось так просто.
— Извини, — я поднялся со скамейки. — Пошли, разберемся.
— Ты… Ты поможешь им?
— А зачем тогда ты все это мне рассказывал?
Я мысленно притормозил сам себя. А то уж больно звучу покровительски-снисходительно. Все же он не совсем мелюзга, да и я – не умудренный сединами дед. Но все же, когда мы шли к полицейскому участку, я не мог удержаться от краткой лекции. Наверное, в каждом из нас заложено желание кого-нибудь обучать. Передавать мудрость, так скажем. Пусть и мудрость такая себе: «как выбраться от копов, когда тебя или твоих друзей замели за распитие алкоголя».
— Нужно до последнего доказывать, что бутылка была закрыта. Но иногда это, конечно, бесполезно… Надо давить на жалость, типа первый раз такое, а так-то мы никогда… Или гнать про особый день: именины, свадьба, похороны...
Братишка, уже чуть повеселевший, добавил:
— Просто мы еще сидели в Нижнем парке. А туда нельзя, он после зимы на просушку закрыт.
Я отмахнулся:
— Неважно. Если не выйдет уболтать их, надо будет просто заплатить.
Братишка опять запаниковал - это было видно по его лицу.
"Да нет же, чувак, я понимаю, что денег у тебя с собой нет. Но у меня есть остатки моего гонорара из «Судака». Да и сумма не должен быть совсем уж убийственной".
— Отдам натурой, подумаешь!
Говорю же, язык мой — враг мой. Но Братишка, после пары секунд оцепенения, все же засмеялся.
В полиции я изображал полную дуру. Именно дуру, не дурака. К счастью, голос уже перестал хрипеть, диссонанса не возникло. Поэтому я расточал улыбки, вдохновенно нес какую-то чушь, горестно вздыхал о нелегкой студенческой жизни, крошечных стипендиях и ужасно сложных экзаменах. Втирал о том, как хочется порой расслабиться, хотя бы в праздник. И конечно, славные добрые работники закона все понимают…
Братишка кусал губы, старательно сдерживая смех. Похоже, он понял, что я все же парень. Но это его нисколько не парило.
Славные добрые работники закона ехидно поинтересовались, какого черта бедным студентам приспичило пить именно в закрытом парке.
К счастью, Братишка успел рассказать мне что подруга его сестры – художница.
— Даже в праздники нельзя забывать об экзаменах! А где, здесь, по вашему мнению, можно сейчас спокойно порисовать пейзажи? Везде толпы, шумно! Это не вандализм, это… экспромт во имя искусства!
Какая чушь. Но я очень отдаленно себе представляю, жизнь не только студентов-художников, но и студентов вообще. Но здесь все же не Ньютом. Здесь не пытались раздуть из ничтожного проступка целую историю. А может, их утомила моя болтовня.
Минимальный штраф, несколько минут ворчания и мне позволили пройти к арестованным.
Обеим девушкам было где-то лет по восемнадцать. Одна из них очень походила на Братишку: темные вьющиеся волосы чуть выше плеч, чуть вытянутое лицо и светло-карие глаза. Только у нее они были огромными, отчего внешность казалась инопланетной. Она была совершенно невозмутима, будто и не находилась в камере. Со спокойной улыбкой она слушала, что говорит ей ее подруга. Вот та была полной противоположностью. У нее были волосы цвета огня, и как это нередко бывает, характер был под стать. Даже когда мы шли по коридору, я уже слышал, как она костерит всех «козлин, которым делать не хрен», «тупых кретинов, до которых не дозвониться» и еще кого-то. И она была так увлечена, что и не заметила, как мы вошли.
— Я не могу так просто сидеть, ты понимаешь? Ты понимаешь?!
— Так встань. Попрыгай. Или сделай доброе дело: зареви. Нас сразу отпустят. – Отвечала ее подруга. Она привалилась к стенке и закрыла глаза, будто медитируя.
— Не дождутся! Те уроды с техфака влезли на памятник и расписали его маркерами! И что им сделали? Ни… им не сделали! А нас сцапали!
— Ну тогда, сидим и ждем Братишку. Не приведет помощь через час, озаботимся вопросом тюремных татуировок. Я уже решила: хочу носорога на крестце…
— Да что Братишка сделает? Из него и слова не вытянешь!
Тут они увидели нас и удивленно смолкли. Пока коп-сопровождающий гремел замком, мы с Братишкой усиленно подмигивали и пытались что-то объяснить жестами. И конечно, они озадачились еще больше. Когда они вышли, я сгреб обеих в охапку, чтобы они перестали стоять столбами.
Рыжая девушка чуть напряглась, вторая напротив, с готовностью повисла у меня на шее, будто мы были сто лет знакомы. Хотя у меня и правда было впечатление, что где-то я ее раньше видел.
— Что бы мы без тебя делали! – воскликнула она.
И мы так и вышли на крыльцо участка, я обнимал девушек за плечи, точно альфа-самец в дрянной комедии, Братишка шагал впереди, и все мы усиленно делали вид, что давно знаем друг друга, и ужасно рады увидеться, то и дело спотыкаясь на именах, явках и паролях. Мы очень старались, хотя полицейским было абсолютно все равно. Но мы зачем-то продолжали этот нелепый спектакль. Должно быть, изображая бурную радость, мы и в самом деле начинали испытывать ее.
На улице мы, не сговариваясь, завернули в ближайшую подворотню. Я церемонно коснулся губами руки каждой из присутствующих дам. Сам не знаю, что на меня нашло. То ли вирровские инстинкты включились, то ли захотелось повалять дурака. К моему удивлению, оказалось, что сестрой Братишки была рыжая, а вовсе не ее подруга.
Налия (художница) пожала плечами:
— Что-то там неладно с нашими родителями. Мы спрашивали, они не признаются.
А потом мы просто пошли вперед, болтая. Не уточняя, куда и зачем мы собственно идем.
Кимми, уже полностью расслабившись, вовсю рассказывала об их городе, друзьях, любимых группах. Братишка прервал этот словесный поток, вдруг развернувшись, и встав у нас на пути.
— А ты, — он посмотрел на меня с надеждой, — ты будешь с нами дружить?
Какая прелесть. Последний раз такой вопрос я слышал лет в шесть. И то потом тот мальчик предпочел катать машинки с Ройаном Алланом и его шайкой.
Братишка смутился, но тут же исправился:
— Будешь с нами пить?
Налия и Кимми засмеялись, но тоже уставились на меня в ожидании. Тут трухлявый пень, и тот бы расчувствовался.
И мы шли дальше, судя по всему, к кому-то в гости. По пути то и дело ребята встречали знакомых, и каждому из них Кимми торжественно объявляла:
— Это Эсси. Он — из Вирров!
Будто я какой-нибудь премьер-министр, не меньше. И после того как их приятели, в свою очередь, представлялись, она делала чуть угрожающее лицо и сообщала, что мы вообще-то спешим. Налия внимательно наблюдала за всем этим, не скрывая веселья. Незаметно подмигнула мне.
И я поймал себя на мысли, что мне с ними невероятно легко и спокойно. Мне нравилось, как они общались, постоянно подтрунивая друг над другом, но без откровенных колкостей. Нравилось, как они рассказывали о своем городе, о своей тусовке − приправляя все байками и остротами.
И было нечто неуловимое, что объединяло этих троих. Что-то что отличало их от остальной симпатичной богемной молодежи. Я пока не мог понять, что именно.
У них явно было какая-то тайна. Которую, они вроде бы были готовы доверить мне, но пока не решались. То и дело я ловил на себе чей-то вопрошающий взгляд. Иногда кто-то пытался сформулировать некий вопрос, но слова не находились. А порой они быстро переглядывались, думая, что я не вижу.
В любой другой схожей ситуации я бы, наоборот, заподозрил что-то нехорошее. Я же тот еще параноик. Но только не с ними.
Мы вновь свернули к реке. Дома в этой части города были старые, но симпатичные, краска на фасадах подновлена. По стене одного из них ползли заросли огненного винограда.
— Мой дом, − объявила Налия. — Мы тут постоянно ошиваемся. Мать моя дома бывает редко, но не из-за нас, ты не подумай! Она любит молодежь, просто постоянно в разъездах. Так что считай, мы все тут живем. Да ты заходи, не стой на пороге!
И когда она чуть посторонилась в дверях, пропуская меня, мой взгляд привлек необычный кулон на ее шее. Медуза с очень длинными щупальцами. Тонкая работа из серебра. Она раскинула щупальца сетью, будто собираясь схватить кого-то. Это украшение явно не было штампованным, из тех, что можно найти в каждой лавке. Оно, скорее всего, было сделано на заказ.
Налия стояла на пороге и внимательно смотрела на меня, улыбаясь. В ее глазах не было ни капли узнавания. Только живой радостный интерес к новому знакомому. А у меня сердце забилось чуть быстрее. Потому что я уже видел эту медузу. Точно такая же была нарисована на туристическом проспекте Тьярегорда, что лежал в моем рюкзаке. Послание от невидимой незнакомки, которую я встретил в заброшенном городе «не здесь».