Всё, что сейчас волнует Кёджуро, это сбитое дыхание, опаляющее теплом его ухо.

Всё, что сейчас волнует Кёджуро, это аккуратность.

И, наверное, румянец на чужих щеках.

Хакуджи под ним глаз не раскрывает, пальцы сжимает на плечах крепкой хваткой и дышит тяжело, прерывисто, сквозь плотно сжатые зубы.

Хакуджи под ним красный, щеками отлично резонирует с цветом волос, и Кёджуро думает, что это красиво.

Хакуджи по мнению Кёджуро похож на произведение странного искусства: бледный, злой, колючий и даже по-своему несмелый.

Хакуджи по мнению Кёджуро похож на подарок, что в коробке, а коробка - в цветастой упаковочной бумаге, и ленточка сверху.

Кёджуро сжимает зубы на чужой шее, одновременно с этим быстро думая, что лента, определённо, подошла бы.

У Хакуджи красивые, но не хрупкие запястья (Кёджуро обожает царапать их клыками и трогать языком всегда повышенный пульс) - такие бы обернуть лентой, завязать бантиком, для декора, и осторожно затянуть узел.

М-м-м.

Красота.

Кёджуро усмехается, наверное, слишком сильно, и оттого Хакуджи под ним дёргается, слабо ударяя по плечу.

Хакуджи, конечно же, никогда не скажет, что ему больно.

И в том, что ему нравится лёгкая боль - не признается.

Кёджуро того и не нужно.

Кёджуро пока хватает и того, что есть у них сейчас.

Кёджуро пьёт его кровь, продлевая себе жизнь, Хакуджи это нравится до закатанных глаз, и более - их ничего не волнует.