I wish I knew what it was like
To care enough to carry on
I wish I knew what it was like
To find a place where I belong, but..
I am machine
I never sleep
I keep my eyes wide open
Неподвижные кроны деревьев сходятся настилом над головой, и только сквозь редкие зазоры сочится тусклый свет молодой луны. Темнота почти непроглядная, а тишина такая, что случайный шелест листвы походит на раскат грома. Тревожное место, как сказали бы суеверные старики, «нехорошее».
Но Итачи человек не суеверный, потому, сквозь шаринган просматривая местность, ищет рациональное объяснение своим ощущениям. По остаточным следам чакры он чувствует — здесь происходило нечто ужасное, неправильное, одними своими отголосками заставляющее кровь стынуть. Впервые за шесть лет службы Итачи сталкивается с подобным. Он обгоняет Торуне и Фуу, следующих по полученным от разведки ориентирам. Это против субординации, но капитан не возражает.
Постепенно в темноте все отчетливее вырисовываются очертания каменных сооружений — стен и уходящих к подземельям ступеней. Добравшись до входа в убежище первым, Итачи хмурится и нисколько не удивляется, когда подоспевший следом Фуу говорит:
— Здесь.
Внизу лестницы тяжелая деревянная дверь. След настолько четкий, что Итачи злость берет при мысли, что кто-то использует чакру таким противоестественным образом. Он ждет приказа, но Фуу медлит, обменивается с Торуне взглядами. Для них это значит куда больше, чем для Итачи. Но о чем бы они не совещались на им одним понятном языке, Фуу кивает:
— Спускаемся. Итачи, иди первый. Полагаемся на твое зрение.
Деревянные двери легко поддаются, открывая темный провал коридора. Стены и пол выложены из грубого камня, вглубь уходит ряд погасших факелов. Они холодные, но в воздухе еще держится запах масла.
Итачи вопросительно ловит взгляд капитана и, получив от того согласие, складывает печати, выдыхает огонь. Рыжим всполохом пламя прокатывается по коридору, зацепив несколько факелов.
— Торуне, — говорит Фуу, и тот берет ближайший.
Держа строй, они направляются в глубины убежища. Всматриваясь в темноту за пределами огненных бликов, Итачи пытается разобрать свои ощущения на составляющие. Он уверен, что они в убежище не одни, но никак не может определить, откуда исходит движение чакры.
Коридор разветвляется. После коротких раздумий Фуу уводит отряд налево к рядам закрытых дверей. Один их вид делает воздух более осязаемым и, переходя в боевую готовность, Итачи достает из ножен меч, прежде чем пнуть первую. Он успевает задержать дыхание, но помещение оказывается пустующей кельей.
— Дальше, — голос Фуу прокатывается эхом по коридору.
Поочередно они проверяют все двери, но комнаты за ними идентичны — койки без белья, столы и открытые шкафы. Это не дает облегчения, напротив.
Закончив, они возвращаются в основной коридор, чтобы проверить следующее ответвление, отделенное от него железной дверью с тяжелым засовом. Открывая ее, Итачи подмечает, что петли хорошо смазаны.
По ту сторону их ждет удушливый запах нечистот, застоявшегося пота и подгнивающей крови. Задержав дыхание, Итачи заходит внутрь — по обеим сторонам коридора открытые клетки. И пусть уже от двери видно, что те пусты, он направляется вглубь помещения, внимательно осматривая полы и прутья.
— Уходим, — говорит Фуу в тот момент, когда Итачи подмечает отблеск пламени на отполированной стали. И он хотел бы ошибаться, но, подойдя ближе, убеждается, что его худшие опасения подтвердились — в одной из клеток лежит протектор родной деревни на синей ленте. Сердце пропускает удар при мысли о том, что здесь, в тесных клетках и зловонии, могли держать детей, лишь немного старше, чем Саске сейчас.
Он поднимает протектор и демонстрирует товарищам. Те коротко переглядываются, и Фуу командует:
— Дальше.
На ходу повязав протектор на пояс, Итачи подчиняется.
Коридор еще немного тянется по прямой, без дверей и поворотов. И чем дальше они проходят, тем отчетливее становится чувство тревожности.
Сначала они ловят далекие вспышки, похожие на горящие глаза, и только подойдя чуть ближе понимают — коридор заканчивается широкой аркой, а блики — не более, чем отражение пламени на предметах в помещении по ту ее сторону. Итачи крепче сжимает рукоять меча, чуть замедляет шаг перед тем, как войти в зал.
Помещение оказывается ничем иным, как лабораторией, настолько огромной, что ее нельзя охватить светом одного факела. Именно здесь, среди операционных столов, погасших экранов, пробирок и сосудов, способных вместить человеческое тело, сосредоточена та уродливая сила, по следу которой Итачи отыскал это место. Что тут произошло? — в очередной раз спрашивает он про себя и никак не находит ответов. Переступая медленно и беззвучно, Итачи всматривается в окружение. Кто бы не покидал это место, он хорошо подчистил следы.
Протяжный звук, в котором не сразу удается угадать стон, заставляет застыть. Перестать дышать. Напрячь руки с занесенным оружием. Сгруппировавшись, все трое шиноби упираются взглядом в то место, откуда исходил звук. Там, между столов и пустых шкафов явственно угадывается движение. Шлепки и скрипы.
Сначала в зоне видимости появляются конечности. Шлепок — одна. Шлепок — вторая. А потом со скрипом тела об пол появляется оно. Искаженное, изломанное, будто вывернутое наизнанку, лишь отдаленно напоминающее человека. Еще два шлепка, снова скрип и стон, сорванный, хриплый, но, если прислушаться, можно понять, что голос детский.
Фуу вдруг перехватывает меч. Лишь через мгновение поняв, зачем, Итачи ловит его за плечо.
— Погоди.
Чуть опустив лезвие, Фуу вопросительно смотрит на него.
— Мы должны помочь.
— Посмотри, мы уже ничем тут не поможем.
Существо пытается ползти, хлопая конечностями по полу. Итачи смотрит на него и пусть все понимает, но никак не может уложить в голове такое милосердие. Ведь это тоже человек, еще живой. Ребенок, возможно, один из генинов деревни, защищать которую они поклялись. Разве не ждут его дома? Разве не за ним они сюда пришли?..
Напряженное молчание длится слишком долго. И в нем вдруг кристально ясно становится — нет, не за ним. Сколько бы Итачи не сопереживал, они не смогут взять его с собой, не пронесут через границу и не излечат. Провал этой миссии неминуемо приведет к конфликту с дайме Рисовых Полей, а, значит, риски слишком велики.
Не в силах быть просто свидетелем, Итачи хочет спросить, но выходит утверждение:
— Я сам.
После короткой паузы Фуу кивает и опускает оружие.
Итачи подходит ближе и всматривается в очертания тела на полу, пытаясь найти в нем знакомые черты. Но не может понять даже расположение позвоночника, чтобы перерубить его. Горло перехватывает, но Итачи напоминает себе, что каждой секундой промедления продлевает страдания неизвестного генина. Он выбирает голову — ее можно опознать по пустым глазницам и безразмерному беззубому провалу рта. С глухим ударом лезвие пробивает кости и плоть. Существо всхлипывает последний раз и, обмякнув, замолкает навсегда.
Закончив обыск, они покидают убежище ни с чем. Разве что Итачи забирает с собой протектор. Он хотел бы заорать, хотел бы, чтобы его вырвало, хотел бы найти любой способ вытащить из себя то, что увидел. Но вместо этого Итачи лишь приваливается плечом к каменной кладке в ожидании дальнейших указаний.
— Свяжусь со штабом, — тихо сообщает Фуу, усаживаясь наверху лестницы. Он складывает печать своего клана и замирает на десяток минут.
Итачи и Торуне молчат, даже не глядя друг на друга. Ожидание затягивается, и в образовавшемся зазоре Итачи снова и снова прокручивает в памяти увиденное. Он нащупывает протектор, сжимает его так, что края пластины больно впиваются в ладонь и пальцы.
— Остаемся здесь, — Фуу открывает глаза. — Убежище покинули недавно, так что утром попробуем проследить их маршрут.
Итачи с облегчением переводит дыхание, вдруг осознав, что не был готов завершать эту миссию, даже не попытавшись разобраться, что здесь произошло и кто за этим стоит.
Они не разводят костер и не разбивают лагерь. Спать решают посменно.
— Я первый постою, — вызывается Итачи, но капитан качает головой.
— Отдохни, тебе нужно восстановить чакру. Торуне начнет.
Преодолев внутреннее сопротивление, Итачи подчиняется приказу. Снимает маску, расстилает плащ, кладет меч у правой руки, прежде чем лечь. И сегодня он надеется увидеть один из тех ненавистных липких снов, все, что угодно, кроме ползущего по полу существа.
***
В этот раз утренний кашель смешан с тошнотой, столь острой, что Итачи приходится, скинув с себя руки Кисаме, кинуться за деревья чуть в стороне от стоянки. Ощущения его не подводят, и вслед за мокротой отходит пустая желчь — денег на последние ужин и ночевку, как Кисаме и говорил, им не хватило.
Вернувшись к месту стоянки, где разбуженный напарник жадно пьет воду вместо завтрака, Итачи устало падает рядом.
— Полагаю, желать вам доброго утра будет не совсем уместно.
Против своих привычек Итачи поясняет:
— Сон.
— И что же вам приснилось? — удивляется Кисаме и передает бутыль с водой.
Итачи запивает горечь во рту и отвечает, сначала себе, затем вслух.
— Лаборатория Орочимару.
Кисаме смеется.
— Не сказать, чтобы я его жаловал, но вы уж как-то слишком близко к сердцу принимаете.
Это замечание Итачи уже оставляет без внимания. Он и сам не знает, что вызвало у него такое отторжение. Ему случалось видеть вещи куда хуже, причем, не во сне, а своими глазами на расстоянии вытянутой руки.
— Готовы идти? Хотелось бы скорее добраться до Отафуку. Не знаю уж, как вы, а я планирую принять горячую ванну, сытно поужинать и пить всю ночь.
Не то чтобы Итачи в силах отправиться в путь прямо сейчас, но и причин откладывать у него нет. Допив воду, он перевязывает растрепавшийся за ночь хвост, накидывает плащ и кивает Кисаме.
Они проводят в дороге большую часть светового дня, обходя стороной любые населенные пункты. Это внегласная договоренность — без надобности не появляться в городах Огня и Воды. Так, например, им обоим очевидно, что в Отафуку Итачи закроется в номере гостиницы, зашторит окна и просидит там в молчании до самого отбытия.
Погода с утра стоит поганая — небо затянуто ровным белым покрывалом облаков, а ветер тревожно раскачивает кроны деревьев. Итачи снова знобит и он не замечает, как оступается во время прыжка. Почти инстинктивно подбирается, хватает ветку руками и все же запрыгивает на нее. Неожиданный вброс адреналина заставляет замереть, чтобы перевести дыхание. Оплошность вызывает упрямое чувство досады — Итачи и вспомнить не может, когда последний раз совершал такие ошибки.
Остановившийся поодаль Кисаме смотрит удивленно, но никак не комментирует произошедшее. Итачи медленно выдыхает сквозь зубы и, убедившись, что вернул полный контроль над телом, продолжает путь.
В ранних сумерках, преодолев несколько деревенек, они добираются до Отафуку. Давно дорога не приводила их в большие города. С непривычки застройка кажется слишком плотной, а улицы — тесными и шумными.
Шляпы они потеряли еще пару месяцев назад, потому Итачи, не имея возможности скрыть лицо, снимает протектор и поднимает воротник плаща. Это слабо помогает, но дает хоть какую-то иллюзию анонимности. Заметив его беспокойство, Кисаме ускоряет шаг.
Судя по наводкам, Какузу остановился в маленькой гостинице с неприметным названием, что весьма удачно укрылась в тени безлюдного переулка. Ее покрытые плющом стены и окна в белых рамах упираются в глухое здание напротив.
— Нас ожидают, — вкрадчиво сообщает Кисаме девушке за стойкой и та, внимательно осмотрев одежду гостей, кивает.
— Вам нужен второй этаж, двадцать третий номер.
— Покорнейше благодарю.
На верхних ступенях лестницы Кисаме с ухмылкой оборачивается:
— Весьма заинтригован предстоящим знакомством с новым напарником Какузу.
Итачи морщится, осознав, что совершенно забыл об этом неприятном нюансе.
Нужный номер находится быстро. В ответ на стук раздается недовольный голос:
— Какого хрена надо?
Кисаме стучит повторно, вынуждая Хидана все же распахнуть дверь. Тот с прошлой встречи совсем не изменился, разве что теперь вместо куртки на голое тело носит форменный плащ.
— Ты еще что за черт?.. — Хидан подозрительно косится на Кисаме, но, приметив за его спиной Итачи, осекается. — Здрасте, — бормочет он, а затем кричит куда-то в номер. — Какузу, тут Итачи с каким-то голубым мужиком приперся!
Судя по ухмылке, Кисаме не прогадал в своих ожиданиях и теперь пребывает в состоянии ребяческого восторга.
— Да не ори ты, — огрызается из глубины помещения Какузу. Расценив звук его голоса, как приглашение, Кисаме, а следом за ним Итачи заходят в номер.
— А ничего, что я тут стою? — восклицает Хидан, явно обескураженный тем, как бесцеремонно его оттеснили с прохода.
— Не стоит беспокойства, хотя очень учтиво с твоей стороны поинтересоваться.
— Че?
До того, как красноречие Кисаме столкнется с импульсивностью Хидана, Какузу встает с кресла в углу и повторяет требование, но теперь уже с большим нажимом:
— Замолкни, пока я тебя не выпотрошил.
— А че я-то сразу? Черту этому скажи, чтобы пасть не раззевал! — в голосе и жестах Хидана почти детская обида, что явно только подливает масла в огонь.
— Кисаме, приятно познакомиться, — представляется тот, растянув ухмылку еще шире.
— Сколько же с ним мороки, — Какузу, бегло кивнув Итачи в знак приветствия, проходит к столу, где покоится известный всем членам Акацки чемодан.
— Ну охренеть теперь… — уже спокойнее бормочет Хидан и падает на софу.
Пока Кисаме снимает плащ, а Итачи устало приваливается спиной к стене, Какузу отсчитывает деньги и никто особо не удивлен сумме, что он хранит при себе.
— Вот, — он протягивает две тугие пачки купюр. — Это ваша часть за последние три миссии.
— Весьма приятно иметь с тобой дело, — Кисаме прячет общую выручку в кошелек, как и всегда.
— Вы сейчас в Амегакуре? — спрашивает Какузу, опуская крышку чемодана.
— Планировали завтра отправиться.
— Хорошо. Его сопроводите? — он вопросительно кивает в сторону Хидана. Тот реагирует моментально, не дождавшись ни согласия, ни отказа.
— Эй, какого хрена? Я и без нянек могу дойти!
— Ты неуправляемая обезьяна и, пока на тебе этот плащ, ты никуда один не пойдешь.
Вопреки ожиданиям, Хидан притихает, хоть и продолжает выражать негодование всем своим видом. Глянув на него, Итачи снова морщится. Кисаме не станет принимать такое решение в одиночку, потому отвечать приходится самому:
— Сопроводим.
— Не могу только не полюбопытствовать, отчего ты сам не можешь этого сделать? — все же уточняет Кисаме.
— Личные дела, — Какузу самодовольно ухмыляется так, что швы на его щеках угрожающе натягиваются, и скрывает лицо под балаклавой.
— Денег он поднять хочет, — выкрикивает со своего места Хидан то, что и так очевидно всем присутствующим, но быстро сникает под тяжелым взглядом напарника. И сложно его за это осудить — мало кому приятно смотреть Какузу в глаза.
— Номер оплачен до завтра. Развлекайтесь. А я откланяюсь, — сообщает тот, подхватив чемодан и двинувшись к двери.
— Вали уже, — машет руками Хидан, и Кисаме подхватывает следом:
— Удачно уладить свои дела.
Напоследок окинув недобрым взглядом номер и тех, кого в нем оставляет, Какузу уходит. Язычок двери щелкает, и по меньшей мере на полминуты комната погружается в тишину, нарушаемую только далекими звуками города.
— Так! — Хидан, заметно расслабившись, вскакивает с софы. — Короче, мне насрать, что вы думаете, а я прошвырнусь по городу.
— Не торопись, — миролюбиво ухмыляется Кисаме, вставая следом, но миролюбие его, увы, понятно только наблюдающему сцену со стороны Итачи.
— Слышь, не надо мне указывать!..
— Что ты? Ни в коем случае. Я лишь хотел заметить, что учтиво было бы предложить составить тебе компанию.
Хидан сначала вспыхивает, но осекается, постепенно осознав смысл услышанного.
Недоверчиво он кивает:
— Ладно-ладно.
— Господин Итачи, вам что-нибудь нужно?
Тот вместо ответа только качает головой. Кисаме и сам знает, что нужно, а никаких потребностей сверх у Итачи нет.
Когда Кисаме с Хиданом, уже в дверях завязав разговор, уходят, Итачи впервые за несколько недель остается наедине с собой. Поддавшись внезапно накатившей усталости, он оседает на софу, трет глаза и осматривается уже внимательнее.
Какузу явно не пожалел денег на номер: здесь отдельная ванная и две комнаты — в одной две кровати, в другой гостиная с креслом, софой и низким чайным столиком. И после долгой миссии, дешевых гостиниц и ночевок по лесам и пещерам все это выглядит непривычно, незаслуженно роскошно. Итачи снова встает, проходит по комнатам и с досадой отмечает, что сегодня, как в перспективе ближайшего будущего — по дороге в Амегакуре и непосредственно на базе — он будет спать один. Ему не нравится нарушать привычный ход вещей, но перспектива делать их с Кисаме близость предметом общественного достояния ему нравится еще меньше. Итачи не настолько доверяет Акацки, чтобы показывать им свои слабости, одной из которых эта связь вне всяких сомнений является. И пусть никто уже не ждет от него продолжения рода, осознание нездоровой природы своих отношений заставляет его их скрывать. Мнения Кисаме он никогда не спрашивал, но тот проявлял крайнюю тактичность, лишний раз не поднимая эту тему даже с самим Итачи.
Он закрывается в ванной, где долго отмывает дорожную пыль и пот. После накидывает халат и, не включая верхний свет, сквозь освещенную уже только уличными фонарями комнату идет в спальню.
***
Когда чужая рука чуть ощутимо треплет Итачи за плечо, вокруг чернильная темнота. Он думает, что вернулся Кисаме, но никак не может понять отчего постель такая холодная и жесткая, а недавно отмытое тело ощущается грязным.
— Итачи, — зовет смутно знакомый голос и, всмотревшись в очертания сквозь ночь, тот узнает Фуу. Конечно же, снова сон. Между делом отметив, что возвращаться в реальность становится все сложнее, Итачи встает. — Твоя очередь дежурить.
— Помню.
Он шарит в темноте, и Фуу проницательно подсовывает в руки бутыль с водой. Прополоскав рот и смочив пересохшее горло, Итачи просыпается окончательно.
— Ты как? — спрашивает Фуу.
— В порядке.
— Впервые такое видишь?
Даже в густой темноте Итачи чувствует внимательный взгляд, снова возвращающий его в убежище, в лабораторию, где на полу до сих пор лежит оно. Итачи тяжело сглатывает, ругает себя за слабость характера, прежде чем собраться с силами, чтобы ответить как можно спокойнее.
— Да. А ты?
— И я.
Недолго они молчат.
— Фуу, сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
И уже капитан, — мысленно заканчивает Итачи, опустив взгляд.
— Хотел спросить. Почему ты вызвался убить его сам? Ты ведь изначально был против.
Вопрос, слишком неожиданный и личный, застает врасплох. Итачи замирает, подбирая нужные слова, что будут на границе откровенности и уместности.
— Хотел убедиться, что в следующий раз буду готов.
— Ясно… — задумчиво тянет Фуу. — Это довольно смело.
Он укладывается на землю, стоит Итачи встать.
— Разбуди нас с рассветом.
— Понял.
Итачи надевает плащ и маску, подбирает с земли меч, привычным усилием зажигает шаринган и заступает на дежурство.