— Что происходит? — этот вопрос очевидно застаёт аль-Хайтама врасплох, ведь тот замирает, не до конца одевшись. Сам Сайно с большим трудом приподнимается на локтях. Бумаги с его стола разлетелись по всему кабинету и это будет проблематично собрать их. «А, впрочем, архонты с ними собрать, вот разложить обратно — проблема!», — у Хайтама красивый рельеф спины, на него можно смотреть вечность. Жаль, что вечности у них походу нет уже.

— Я не знаю, — господин старший секретарь наконец-то поворачивается к Сайно лицом. Взгляд у него мрачный. — Мы?..

— Да, собираемся нарушать Устав по полной, — у махаматра нет сил даже свести ноги, что уж говорить о том чтобы сесть. С глухим звуком он падает обратно на свой же стол, довольно больно ударившись затылком. — Подойди, пожалуйста.

— Плетём интриги, м? — у аль-Хайтама очень холодные руки, хотя сам он всегда горячий как печка. Зимой — это хорошо, а вот летом — скорее плохо. Его длинные пальцы начинают медленное движение от острой сайновой коленки — выше. — Из тебя — течёт.

Сайно так-то сложно смутить. Но, Рукхадеваты ради, глядя на лицо аль-Хайтама сейчас — махаматра смущается. Настолько завороженно, восхищенно (и, да, довольно) выглядит сейчас обычно ничем и никем не заинтересованный господин старший секретарь.

— Да.

— Что — да?

— Да — на всё что ты сказал. Что происходит, хабиби? — последнее слово вырывается само по себе. Сайно слишком часто произносит его про себя, и вот она, кара, наконец-то произносит вслух.

— О… — аль-Хайтам склоняется над ним и мягко целует в уголок искусанных губ (стены, конечно, в Академии добротные, но Сайно-то себя знает — он звонче и громче всего живого, что только можно представить в этом мире). — Не знаю. Что-то происходит. Много поставок из Снежной, которые проходят мимо секретариата. Мы даже сопроводительных документов не увидели ни разу. Происходят странные перемещения со складов — всё заверено печатями мудрецов — мы даже ничего спросить не можем…

— Что ещё? — Сайно медленно моргает, поднимает руку и указательным пальцем мягко касается чужой переносицы, словно пытаясь разгладить морщинки между ней. О случайно вырвавшемся слове — оба молчат.

— Говорят, — дыхание аль-Хайтама касается смуглой щеки, а следом касаются и губы, — что нашли капсулу знаний Дешрета, — махаматра хватается за крепкие сильные плечи, тянет за них к себе, обнимает. Они оба знают что это значит.

— Которую? — Вопрос, которые задаётся на грани слышимости, просто касанием губ — к другим губам.

— Ту самую, — в глазах у аль-Хайтама мутная пелена вековых песков. Сайно с детства знает, что лично с ним что-то не так. И дело даже не в джинне, что нашёл в нём свой дом, идеальный живой сосуд, проводник нечеловеческой воли и нечеловеческого знания. Окончательно всё встало на свои места несколько лет назад.

— И что ты хочешь с ней сделать? — холодные пальцы замирают на сайновом бедре, крепко его сжимая.

— Уничтожить не получится… Похоронить обратно в песках — это вариант.

— Кто её нашёл?

— Гости из Снежной, — им это обоим одинаково не нравится. От своих источников Сайно знает, что ходят по городу слухи о том что прибыл кто-то из Предвестников, но махаматра не уверен, что должен с ним встречаться. Они не пришли к соглашению по этому вопросу. — Не вмешивайся, — холодные пальцы сжимаются на бедре ещё сильнее. Снова будут на бёдрах черные пятна.

— Тц… — всё что может сказать Сайно в ответ. Оба знают, понимают, что остаться в стороне у махаматра не получится, как бы это не хотелось господину старшему секретарю. — Иначе?

— Ты знаешь, — и стены Академии начинают дрожать: мелко, часто, опасно, — в глазах Хайтама отражается только красная пелена песков. — Такбурни, — и от этой фразы Сайно словно током дёргает, а на глаза отчего-то наворачиваются слёзы. Мёртвый язык, давно мёртвый язык, на нём уже так давно никто не говорит. Но махаматра знает что означает сказанное ему.

— Биишкак, — отвечает Сайно, всё что он помнит из языка своих предков. Они покинула Аару так давно, что у потомков на память осталась только пара фраз. Всё что ими сказано — это всё про любовь. Просто аль-Хайтам говорит о горькой любви, а махаматра — о сладкой. Так всегда было. Все кальпы до этой.

— Я знаю, — холодные пальцы разжимаются и виновато оглаживают пострадавшее бедро. Стены больше не содрогаются. Это не было угрозой. Это было напоминанием. «Однажды, я, который не я, положил тебя в могилу… И это не ты страдал, живя без того, кого любишь всем сердцем», — Сайно тянется к чужим губам. Поцелуй выходит с привкусом пыли и тлена, который правда исчезает. В нём нет яростной страсти, что ещё была полчаса назад. Сейчас есть только горечь со сладким послевкусием надежды. — Не вмешивайся столько — сколько сможешь.

— Если придётся?

— Найди меня. В этот раз — вместе, — на этот раз поцелуй начинает уже аль-Хайтам, песчаная буря ушла из его глаз, оставляя только их природный цвет, в котором удивительно смешивалось пустынное небо, весна в песках и… кровь.

— Най…ду, — Сайно отвечает с трудом, так всегда: с этим невозможным человеком всё с трудом. А потом и говорить становится не зачем. — Хорошо, что до конца не оделся.

Аль-Хайтам не отвечает. Он — действует.