Сайно — жарко. Он отчаянно пытается скинуть с себя одеяло (середина лета, как вообще оказалась эта тряпка у него на кровати?), но одеяло не скидывается. Приходится открыть глаза и понять, что комната — чужая, а поперек груди лежит чужая рука.

Сайно не нужно гадать кто это и как так вышло, что он в чужой комнате, в чужой кровати, абсолютно голый. Алкоголь никогда не отбирает у махаматра память. И всё же он сначала сглатывает липкий ком, вставший поперёк горла, прежде чем повернуться.

Аль-Хайтам. «Что ж… — думает Сайно, разглядывая бледную, почти лилейно-белую руку, лежащую поперёк себя, — это случилось… Хотя, конечно, планировалось не так, но всё же». Напряжение между ними сквозило ещё со времён учёбы, но для того чтобы хоть как-то всё прояснить — нужно же было найти в себе силы объясниться, а вот тут начинались проблемы. У Сайно всегда было не очень хорошо с коммуникацией (и это было до сих пор каким-то невероятным чудом, что его соседом по общежитию стал именно Тигнари, вот уж у кого был огромный запас терпения). Его шутки ещё в самом начале обучения стали — легендарными, в самом плохом значении этого слова. И он иногда не мог подобрать слова для друга, что уж говорить о потенциально интересном человеке?..

«Впрочем, — думает Сайно, лежа под тяжелой рукой, глядя в потолок и медленно двигающиеся предрассветные тени на нём, — этот, — «этот» во сне дёрнул носом, — не помогал. Полторы эмоции на лице и в голосе, пойди да пойми»

Помнится в честь выпуска, упившийся Кави, практически рыдал в плечо Лизы, утверждая, что однажды просто запрёт этих двух идиотов в одной кладовке и не выпустит, пока не случится либо смертоубийство, либо что-то другое.

«Не запер, — Сайно скучно разглядывать потолок, он осторожно переворачивается на бок и смотрит теперь на аль-Хайтама. Во сне тот выглядит куда моложе. От него всё ещё чуть-чуть пахнет сливовым вином, — а лучше бы запер».

Сокрушаться о бесцельно прожитых годах — это не к Сайно обычно. Махаматра из той категории людей, что: «вижу цель — не вижу препятствий». Но вот тут, сейчас, подлый червяк сожалений выползал.

«Нервов-то сколько истрепал», — поди пойми, что там именно имел ввиду господин старший секретарь. Сайно никогда не любит что-то не понимать. Не понимание вызывает у него раздражение и головную боль. А головная боль Сайно — это головная боль у всех тех, кто его окружает. А кто чаще всего был рядом с ним в первые годы вступления в должность? Ох, правильно, источник же головной боли. Выходил какой-то порочный круг из боли.

Светлые волосы аль-Хайтама всегда казались Сайно мягкими — опытным путём удалось выяснить, что нет, ни хрена подобного, жёсткие как проволока. Взгляд соскользнул с растрепанных волос секретаря ниже, на плечи. На белой коже синим наливались следы от укусов. «Что ж, — Сайно не умеет краснеть, даже если внутри себя весь сгорает от стыда — это бывает редко, но метко, — отчасти он сам виноват». Глядя на следы собственных укусов, сложно не вспомнить как это быть с, под и над господином старшим секретарем. Воспоминания свежие, яркие, сочные и Сайно кажется, что просто буквально снова чувствует в себе чужой член. И вот это уже смущает.

«Водички бы…» — губы пересохли. Середина лета — жарко. Сайно вздыхает и осторожно поднимая чужую руку, выскальзывает из-под неё. Стоять — неприятно. Коленки всё ещё дрожат, кожа на внутренней стороне бёдер стянута засохшей спермой. Собственной одежды — не видать. «Кто б знал, а где она?..», — хмыкает Сайно. У кровати валяется чужая, очевидно домашняя, рубашка. Её-то махаматра и надевает, а то как-то неприлично голым шастать по чужой квартире, чай не студент уже. К тому же, насколько помнит Сайно, тут ещё где-то должен быть и Кави. Впрочем, возможно, его тут и нет. Они ушли довольно шумно. И не как обычно — шумно. «Можно же, наверное, сложить два и два и понять, когда люди собираются убить друг друга, а когда — заняться разнузданным сексом на свежем воздухе?» — квартира небольшая, но немного угнетающе пустая, если не считать огромных стеллажей с книгами вдоль любых стен.

«Прояснил отношения, — думает Сайно, а память-сука, подсовывает сладчайшие воспоминания от того как его лихо перегнули через балюстраду балкона и трахнули. К траху он был без претензий — до звёзд из глаз (и слёз из них же). Аль-Хайтам казался всегда мудаком, а по делу — просто охуенно властный любовник, который знает чего хочет сам, но не забывает, что у партнёра есть тоже желания. Самое оно для генерала махаматра, у которого ответственности и контроля за всем — выше чем самые старые деревья в лесу Авидья. — Прояснил же?..»

А вот тут как сказал бы Тигнари: «Кто вас знает — люди сложные».

Водичка — теплая. А у самого входа Сайно находит свою одежду. На стене около двери висит зеркало в полный рост (и его сюда точно повесил Кави — самовлюбленный говнюк, который никогда не сдаёт вовремя всю нужную отчётность).

Синяки, в виде следов от пальцев, просто по всем бёдрам. «Вот был бы девкой, — думает Сайно, поднимая выше рубашку, разглядывая всё это практически чёрное, а не фиолетовое, великолепие, — сказал бы ему: «Женись, блядь, падла», а так…». На своей правой ягодице махаматра находит охуенный и такой же как все остальные синяки — чёрный, след от укуса. Память хохочет снова и подсовывает то как это было и у Сайно аж живот сводит — а можно еще так повторить? Раза три, а?

Тёплая водичка не шибко утоляет жажду. А уж плотскую и подавно. Сайно бросает свою одежду там, где и нашёл её. «Надо нормально поговорить, — думает он, возвращаясь обратно, стягивая с себя чужую одежду. Аль-Хайтам всё так же спит, но подлый солнечный луч, который медленно обозначился на полу комнаты, скоро до него доберётся и разбудит. — Вот и поговорим. А пока что обратно», — тяжесть лилейно-белой руки кажется уже почти родной.

«Я же расплачусь, если нет», — вот и вся короткая сайнова мысль, перед тем как погрузиться в дрёму.

**

Аль-Хайтам не спит — просто чутко дремлет. Какое тут спать, когда сначала на балконе любимой кофейни трахнул Сайно, а потом ещё не только не получил в морду, а даже наоборот? Кто б знал, что генерал: а) такой отзывчивый; б) такой гибкий, — это отлично компенсировало их чудовищную разницу в росте.

Господину старшему секретарю бы поспать, но какое тут спать, когда сам лично довёл махаматра до слёз и сухого оргазма? Сайно легко подчинялся, выпускал контроль из своих рук, но не становился послушным совсем. Норов-то никуда не денешь, не сотрешь даже в койке, но очевидно было, что контроля и самоконтроля Сайно хватает и на работе.

Аль-Хайтам на самом деле просто хотел поговорить, но немного вышло не так как хотелось. Иногда грозный взгляд генерала становился едва ли не призывным, но обычно за этим следовала чудовищная грубость — поди пойми.

Люди — сложные. И аль-Хайтам их не очень любит. Тут, конечно бы, спросить у самого себя: «А какого чёрта уже столько времени у тебя живёт Кави?», но Кави был что табуретка или кот — есть и есть, что с него взять. Так хоть меньше проблем, а не в три часа ночи: «Я не подал документы…», — и глазки в пол. Аль-Хайтам в первое время даже помогать пытался, но потом быстро прекратил — Кави любил сесть на шею, а у господина старшего секретаря таких вот оболтусов — ровно двадцать шесть в подчинении. Это не считая младших секретарей и их помощников. Ещё чтоб и дома себе нервы трепать? О, нет, спасибо.

Хотя, подчиненные не трепали нервы аль-Хайтаму, а вот Сайно — да.

«Поговорили… — думает господин старший секретарь, чувствуя на себе пристальный взгляд. — Уйдёт?». И, наверное, второй раз в жизни ощущает некое подобие разочарования. Им обоим не двадцать лет, всё-таки, как-то ж…

Кровать скрипит и аль-Хайтам чуть приоткрывает один глаз. «Какая задница, — это и про генерала в целом, и про конкретную часть его тела в частности. На правой ягодице у Сайно след от смачного укуса. — Какая задница…». Терять самоконтроль в сексе — это, конечно, не про Хайтама, но тут как-то так встали звёзды и алкоголь, да и сам махаматра подначивал, что хотелось его просто затрахать до смерти. Ну, и, судя, по слегка пошатнувшемуся Сайно — таки почти получилось.

«Уйдёт», — аль-Хайтам полностью открывает глаза, вслушивается в звуки, которые появились когда генерал отправился побродить по квартире. Там где-то у входа осталась вся его одежда (а что-то, наверное, так и висит на кустах под балконом). Смешное в этом всё, что выпито-то было немного, но сливовое вино оно такое, в летнюю жару — может крепко дать в голову.

Чего не ждёт господин старший секретарь, так это того, что Сайно вернётся обратно. Кровать прогнётся под его весом, и тот с сонным сопением начнёт устраиваться рядом, вплоть до закидывания ноги сверху. Для маленького, по размерам, человека Сайно занимает дохрена места. «Впрочем, — думает аль-Хайтам, слушая чужое сонное дыхание, — у меня и кровать небольшая».

До рассвета — пара часов. Самое оно, чтобы поспать. Аль-Хайтам обычно не держит до утра случайных партнёров, выставляя практически сразу же. Вся насмешка архонтов в том что Сайно не случайный. Но генерал смешно сопит (видимо, когда-то ему кто-то всё же сломал нос) во сне, а до этого так трогательно возвращал руку секретаря на место, что как тут не уснуть, хотя бы чисто просто из умиления ко всему происходящему.

«Мне уже даже не двадцать три, — сонные мысли самые ленивые, — чтобы ляпнуть что-то вроде: «А может попробуем встречаться?». Но и не пятнадцать чтобы сделать вид, что ничего не было?..Или так не в пятнадцать делают?..»

***

Когда аль-Хайтам открывает глаза — пусто. Никого нет рядом. Чертов солнечный луч — светит прямо в глаз. Похмелья — нет, а жаль, можно было бы свалить на него эту внезапную тоску, которая впрочем длится буквально тридцать секунд, потому что с кухни слышится звон, тихая ругань на наречии пустынников.

«Не ушёл», — домашняя рубаха была очевидно изъята на благо махаматра, но хоть штаны оставил.

Сайно на кухне выглядит тупо домашним Вон, аж, карандашом, которые во всей квартире раскидал Кави, волосы заколол.

— Говно у вас тут, а не кофе, — нет, глаз на заднице у Сайно нет, это аль-Хайтам выяснил точно. Максимально точно. Голос у генерала хриплый. «Ещё б, — впервые самодовольство поднимает голову не по причине работы, — под конец, он просто скулил уже». Память кокетливо подкинула яркую картинку: разъезжающиеся, мелко дрожащие коленки, слезы в уголках глаз, на щеках, — и знание того, что досточтимому генералу нравится когда его берут на всю длину, не вынимая, просто продолжая, практически, одно бесконечно движение вперёд.

— Какой есть, — пожимает плечами аль-Хайтам, мельком замечая в зеркале укусы на них, и синяки по всей спине.

Сайно крутится над мелкой жаровней, кофе делает — деловой из себя весь. С опухшими губами и черной от синяков шеей. Самый красивый синяк у него на выпирающем позвонке — его-то аль-Хайтам и целует. Потому что с разговорами до этого, у них как-то не очень выходило. Всю жизнь не очень. Может и, прав, был когда-то Кави, что их просто запереть нужно было в одной кладовке. Либо убили бы друг друга, либо бы… «Фу, сожаления, что ли?» — с неприязнью отмахивается от собственных же мыслей Хайтам, целуя позвонок, вылизывая его, наваливаясь всем телом на Сайно, вжимаясь в него бедрами. Если бы прям физически сейчас был способен — занялся бы с ним сексом (любовью? Или что там у людей нормальных-то?) прям на столе этом грешном.

Сайно — мелкий, это факт, но очень сильный. И гибкий. «М-м-м… — память послушно подкидывает ещё красивых сцен с прошедшей ночи. — М-м-м-м…».

— Кофе, — бурчит махаматра, но без всякого негатива. Аль-Хайтам не изверг какой-нибудь — кофе это важно. Про это знают все, кто учился в Академии, поэтому просто заканчивает свои мелкие утренние домогательства — мягким поцелуем за сайновым ухом. Генерал пахнет немного книжной пылью, чуть-чуть кожей и какими-то полевыми цветами.

Чашек на столе — две. Маленьких. Кофейных.

— Кто ж так кофе-то пьёт, — когда мудрецы пытаются фигурально выебать секретариат в очередную отчетность, то аль-Хайтам кофе пьёт едва ли не сразу из кофейника — иначе не выжить.

— Только так кофе и надо пить, — не то, чтобы взъебывание матр сильно отличалось чем-то по количеству потребляемого кофе. Тут они друг друга понимают как никогда.

Но квартал назад чуть не подрались из-за последней килограммовой пачки кофе. Была какая-то заминка с поставками. Вот это была истинная борьба добра со злом — секретариат против матр. «Взрослые люди, с учёными степенями, — отчитывали их тогда обоих, — а хуже оборванцев портовых». Аль-Хайтам тогда просто хотел вертеть всех на чём-нибудь, настолько он устал (и так мало спал). Сайно, например, на хую.

«Мечты сбываются…» — Сайно уж больно ловко обращается с джезвой, не то что некоторые другие. Хайтаму-то хорошо видать, с его-то ста девяносто шести сантиметров роста.

— Поговорим? — кофе разлит по чашечкам (и даже не пролит ни разу на стол).

— Поговорим, — соглашается аль-Хайтам, разворачивает генерала к себе лицом и сажает прямо на стол. Тот в ответ пожимает плечами и никого не стесняясь (а то, правда, свои ж все люди на кухне), обхватывает ногами, но правда больше за бёдра, чем за талию. Таки разница в росте у них просто убийственная.

Тишина.

— Хорошо говорим, — наконец-то выдает Хайтам. Сайно смеётся, фыркая прямо в кофе, отчего маленькие капельки оседают у него на носу.

«Бл…», — господин старший секретарь сначала слизывает эти капельки с чужого носа, и только потом понимает что вообще делает. Выражение лица Сайно — бесценно, но не бесценней ночных — это точно.

— Конфликт интересов, — наконец-то выдаёт махаматра.

— А, да, нельзя, — вспоминает соответствующий пункт Устава Академии аль-Хайтам. — Но там про родственников большей частью же.

— Нет, это ты про 35.4 пункт, а я про 33.2.1 — возможность использования служебного положения в личных целях.

— Это ж в каких таких целях?.. А, ну, если только наоборот, тогда ещё можно сразу приписать пункты с 24.6 по 31.1.5. Последний так ещё с подпунктом, — «Кто в секретариате работает — тот Устав знает наизусть», — от этого у аль-Хайтама вечно сводит зубы. Ещё и каждый год весь секретариат экзамен сдаёт на его знание.

— Это ж какой злой умысел, ты сейчас пытаешься придумать? — Сайно красивый — это Хайтам знал всегда, ещё с первой встречи. Просто сейчас он — совсем красивый, когда вот такой сидит тут, голой растраханной задницей на столешнице, и про Устав говорит.

— Вы ж главная злая сила Академии, мне почем знать?.. А почему мы вообще говорим про Устав?

— Хм… — взгляд у Сайно становится задумчиво-убийственным, но потом смягчается. Конкретно сейчас аль-Хайтам готов себя признать самым тупым человеком во всем существующем мире, просто потому что конкретно этим утром — думать у него выходит прескверно.

— А… О… Как интересно, однако, было завуалированно, — нет, им точно не пятнадцать, и не двадцать три, им, на минуточку, уже обоим почти тридцать, — предложение… встречаться?

Вопросительная интонация удаётся аль-Хайтаму очень хорошо.

— Это будет всё портить, — Сайно пожимает плечами и ещё чуть напрягает бёдра. И это вызывает ряд потрясающих воспоминаний. — Но…

— … нужно было нас раньше запереть в кладовке, — не даёт ему договорить господин старший секретарь. Они оба чувствуют эту мелодраматичную мерзкую боль колких сожалений.

— Нужно было раньше попробовать сливовое вино.

— Факт.

Поцелуй выходит с отвратительным привкусом прогорклой горечи.

— Говно у меня кофе.

— А я — говорил, — Сайно самодовольно облизывается, не пошло, но очень вызывающе. «Да, — думает Хайтам, — особенно когда ты в курсе, что он вообще умеет делать этим самым языком…».

— Ура, — шепчет аль-Хайтам, почти касаясь губами нежной смуглой кожи у самого уха. — Мы встречаемся.

— Отметим?..