Ром и малина

— Ты знал, что галактика Млечный Путь пахнет ромом и малиной?

Вельт едва заметно вздохнул. Кажется, в действие вступила новая каверза Архива Пустоты, хотя пока ещё не было ясно, в чём именно она заключалась.

— Откуда такой вывод?

— Сразу к делу? Очень в твоём духе, — Архив немедленно перешёл к своей обычной линии поведения, отличавшейся излишней, на взгляд Вельта, жеманностью. — Какое-то время назад людские учёные искали то ли жизнь вне Земли, то ли средство побороть Хонкай, а обнаружили в газопылевом облаке в центре галактики частицы этилформиата и n-пропилцианида. Один из этих эфиров имеет характерный вкус лесной малины, а второй — запах рома… Кому что ближе, — он выдал одну из своих самых раздражающих улыбок.

Вельт хмыкнул.

— Я-то думал, это от тебя несёт выпивкой, а оказывается, дело в галактике.

Архив старательно изобразил растерянность и запорхал светлыми ресницами:

— Стой-стой, мне показалось или ты только что пошутил? Ты у нас разве не Судья отсутствия чувства юмора?

Вельт устало покачал головой.

— Мне просто кажется ироничным, что они искали внеземную жизнь, а нашли... ромовый эфир. Догадываюсь, почему тебя это заинтересовало.

— Какой же ты ханжа, Вельт, — закатил тот глаза. — Только и делаешь, что осуждаешь мои маленькие слабости.

Так дипломатично Архив обозначил своё пристрастие к алкоголю, явно перенятое у человека, имени которого Вельт больше никогда не хотел бы слышать. И голоса тоже, но уж этого ему было не выбирать. А мог ли Ключ вообще опьянеть — большой вопрос. Впрочем, как будто Вельт сам не прикладывался к бутылке в безнадёжной попытке хоть ненадолго забыться.

Такие пикировки, как сейчас, стали для них двоих привычным делом, способом убить время. По крайней мере, таким, который устроил бы обоих, хотя Вельту всё чаще казалось, что у Архива были и иные идеи, но об этом думать не хотелось. Однако сейчас он явно увлёкся новой мыслью, и Вельта это успокаивало.

— Но если представить на мгновение, будто мы с тобой — создания с безграничной фантазией, — Архив бросил на Вельта многозначительный взгляд, — и притом излишне склонные к романтизации всего и вся… Пожалуй, для каждого этот мир пахнет по-разному, не правда ли?

Вельт отмахнулся от очередного попрёка в отсутствии воображения, но потом задумался. И вправду, запахи постоянно окружали их, меняли настроение, навевали воспоминания. Особенно удивляло последнее: он мог вспомнить запахи из детства, хоть тогда и не обладал обострённым восприятием Судьи. А может, в этом и было дело: после передачи Ядра юный Иоахим был вынужден научиться фильтровать безумный поток информации, который перегружал не привыкший к такой нагрузке мозг, так что с тех пор едва ли так ярко воспринимал окружающий его мир. А вот раньше…

Он до сих помнил резкий дух отцовского одеколона, от которого щекотало в носу. А вот запах мамы восстановил бы едва ли: духами она не пользовалась и в те редкие моменты, когда она виделась с сыном, от неё едва ли пахло материнским теплом — скорее уж пылью тех древностей, с которыми она работала. Нет, её запах он помнил плохо, как и её саму.

Зато промозглую лондонскую сырость, дерущую горло, будто чувствовал до сих пор. В неё впечатались нотки кофе от вечно бодрствующей Лизель и вонь машинного масла, которую Тесла безуспешно пыталась перекрыть яркими цветочными духами — их аромат менялся практически каждый сезон. Правда, в смеси с запахами мастерской все они в итоге пахли одинаково и малоприятно. Но её это не смущало. Тогда они все были куда более беззаботны, пусть ребёнком Иоахим особо об этом и не задумывался.

Только от Джойса всегда веяло скрытой, глубоко запрятанной тревогой. Она пронизывала исходящий от него холодный запах лаборатории, и его было не скрыть за другими, в которые он кутался, как в свой шарф. И пусть этот нервный шлейф, напоминающий об антисептике и стылом белом кафеле, со временем ослабел, пусть потеплел от кофейных ноток, его было не вывести до последнего. Пожалуй, это было всё, что успел запомнить о нём Иоахим.

По мере того, как окружающая его маленькая вселенная расширялась, менялись и запахи вокруг. Когда Иоахим вернулся под крыло Анти-Энтропии — уже совсем иной, чем прежде, — всё выглядело и пахло иначе. Или на его восприятие влияло Ядро? Но, как бы то ни было, к тому времени Тесла почти перестала выливать на себя флаконами цветочную воду. Эйнштейн, правда, так и не отказалась от кофе. Мысли о них обеих вызывали у него мягкую ухмылку и тёплую волну под рёбрами — никто не был ему ближе, жизнь связала судьбы их троих так тесно и так причудливо, что один пересказ их общей истории звучал бы со стороны совершенно безумно. Тем не менее, он ценил эту историю такой, какой она сложилась.

— Ну вот, опять это выражение лица, — повёл плечом Архив Пустоты, привлекая к себе внимание. — Не буду даже спрашивать, о чём ты там задумался.

Вельт фыркнул. Теперь вот его вечным спутником стала терпкая зрелость выдержанного виски — вместе с одним чрезмерно человечным в своих привычках Ключом, который её источал.

— О роме и малине, — ответил он, передразнивая интонацию Архива, отчего тот приподнял ухоженные брови и покачал головой.

— Ты удивляешь меня всё чаще, Вельт Янг. Всё чаще…

Его жемчужная улыбка превратилась в почти что хищный оскал, и Вельту снова стало неуютно. Пусть и дальше ведёт пространные беседы об эфире в центре галактики, но лучше не спрашивать, чем пахнет мир для него — как бы Вельту ни было интересно узнать больше об особенностях восприятия Ключа, он не был уверен, что готов к возможному ответу.