***

 — Северус! Что случилось?.. Твою мать!.. — словно сквозь толщу воды донёсся до меня знакомый мелодичный голос, появившийся буквально из ниоткуда, и с появлением его мысли в голове начали приходить в прежний порядок. Передо мной вдруг забрезжил луч надежды.

 — Морфин, — всё ещё неотрывно смотря в глаза Тине, с шумом вдыхавшей воздух, тихо проговорил я, а потом громко повторил: — Морфин, Лестат!

Тот несколько секунд изумлённо смотрел на нас, пытаясь понять, что же тут произошло, а затем исчез из виду. Тина успела сделать ещё три судорожных вдоха, прежде чем её брат вновь появился рядом и, переломив ампулу, на весу набрал в шприц анальгетик.

 — Том!.. — ошеломлённо прошептал он, но я мигом перебил его:

 — В подключичку[1], Лестат. Я держу.

Мой помощник послушно выполнил приказ, и наркотик постепенно стал расходиться по организму Тины. Правда, пользы от этого было немного, так как загорелая кожа девушки в моих руках стала постепенно синеть от нехватки воздуха и слабой работы сердца, особенно в области лица и шеи.

 — Ты же понимаешь, что она умрёт не от боли, а от кровопотери?.. Если, конечно, сердце не остановится раньше от тампонады[2]?! И моя кровь здесь уже ничем не поможет…

 — Она не умрёт, Лестат, — прошептал я в ответ, уже прикинув объём предстоявшей работы и необходимое оборудование с инструментарием.

 — Ты в своём уме?! Неужели ты собрался оперировать? Ты же нейрохирург, а не кардио! Да если Тина не умрёт у тебя на руках, она умрёт на операционном столе, знаешь сколько шансов провести операцию на открытом сердце в одиночку и не по своему профилю?! — на весь зал воскликнул Лестат, но я тут же зло посмотрел на него и прорычал:

 — Нет, Лестат, я не в своём уме! Но я не позволю ей второй раз умереть у меня на руках, ясно?! Я хирург, чёрт возьми, и рану сердца пока ещё зашить в состоянии, она мало чем отличается от других ран! Ничего точно не изменится, если я не возьмусь за это, а так хотя бы есть призрачный шанс. И ты или поможешь мне, или не мешайся!

Лестат изумлённо смотрел на меня секунд десять, видимо, прикидывая, насколько безумна была моя затея.

 — Знаешь, Том, я всегда считал тебя психом, но… только такой безумец, как ты, сможет провернуть такое. Так что я с тобой. У меня в багажнике аптечка с нужными лекарствами, и ещё часть я до этого отправил Тине, — вместо утвердительного ответа произнёс он после небольшой паузы, и я быстро отдал очередной приказ:

 — Неси всё в больничное крыло и готовь её к наркозу, как только закончишь с подготовкой. Я сделаю пункцию[3], чтобы не наступила тампонада, и создам всё необходимое оборудование. Дамблдор?!

Дамблдор, уже пришедший в себя после моего оглушающего заклинания и стоявший на ногах совсем неподалёку, с изумлением посмотрел на меня, словно не верил своим ушам, но я сразу же спросил:

 — Если я создам всё необходимое оборудование, ты сможешь сделать так, чтобы оно работало здесь? На это понадобится какое-то время, а мне нужно ещё подготовить инструментарий и намыться. Тина всегда считала тебя своим другом, неужели ты дашь ей сейчас умереть?..

 — Нет, Том, я… не хочу, чтобы Тина умерла… я сделаю всё, о чём ты попросишь, — неуверенно ответил он, и я, подхватив Тину на руки, сказал, быстро направляясь к выходу из Большого зала:

 — Тогда не теряй времени даром и быстро поднимайся в лазарет. На счету каждая минута.

Люди, находившиеся в зале, потрясённо смотрели, как я нёс на руках Тину с торчавшим из спины ножом, оставляя на и так залитом кровью полу красную дорожку, но мне было наплевать на это. Я быстрым шагом шёл в лазарет, всё это время сосредоточенно вспоминая общую хирургию и особенно кардиохирургию, которую когда-то давно изучал в университете. К тому времени, как я ворвался в абсолютно пустынное больничное крыло, я уже знал, в каком месте буду пунктировать сердце, какой буду выполнять доступ, какой наркоз будет при этом и каким способом я буду зашивать рану.

В эту же секунду появился Лестат. Я подошёл к нему и переложил ему на руки посиневшую и уже почти без сознания Тину, чтобы подготовить операционную. Быстрыми движениями палочки я трансформировал одну из больничных кроватей в операционный стол, создал рядом пару бестеневых ламп, а затем начал создавать нужное оборудование. Аппарат для наркоза, аппарат для ИВЛ[4], кардиомонитор… К тому времени, как в лазарет быстро вошли Дамблдор и женщина в белом переднике, похожая на целителя, почти всё было готово. Лестат же уложил сестру на операционный стол спиной кверху и начал готовить необходимые лекарства, набирая их в шприцы и заполняя капельницы.

 — Извините… — шёпотом обратилась ко мне пожилая женщина, и я замер на секунду, ожидая продолжения фразы, поскольку по пустякам в этот момент ко мне точно не подошли бы. — Тина… доктор Снейп… у неё в кабинете есть много лекарств, и ещё там были какие-то инструменты… Кабинет вон там.

Она указала рукой на одну из дверей в противоположной стене, и я быстро отправился к ней. К тому моменту, как я подошёл, дверь сама по себе открылась, хотя я подозревал, что это именно целительница открыла её для меня. Зайдя внутрь и создав нужное освещение, я открыл шкаф и начал перебирать упаковки с ампулами, лежавшие на одной из полок. Там был полный реанимационный набор, причём не один, наркотические анальгетики, транквилизаторы, антиаритмики…

«Ты как будто знала обо всём наперёд, любимая», — подумал я, посмотрев на другую полку, с инструментами, где тоже было кое-что очень нужное.

Взяв в руки пункционную иглу и шприц, а также спиртовые салфетки, я быстро вышел из кабинета и подошёл к операционному столу, на котором лежала Тина. Рядом уже вовсю шумели приборы, которые успел заколдовать Дамблдор, а Снейп в это время помогал Лестату набирать лекарства. Когда я повернул свою пациентку на правый бок, в её подключичной вене уже был катетер, по которому вводились растворы для инфузионной терапии.

Лестат надел манжету от кардиомонитора на правую руку сестры и с отчаянием произнёс:

 — Том, давление сорок на ноль…

 — После пункции оно немного повысится, Лестат, — спокойно ответил я, обработав область прокола спиртом и введя анестетик.

Затем уверенным движением я сделал прокол в точке Ларрея[5] и, попав в перикард, стал откачивать скопившуюся там кровь. Как только я закончил, монитор сразу выдал более оптимистичные цифры, и я заметил про себя, что с ними вполне можно было работать.

 — Вводи её в наркоз, Лестат. Доступ будет со спины, нужно будет ещё зашить лёгкое. Я моюсь, собираю инструменты и через десять минут начнём. И подведи всё остальное оборудование.

Я быстро трансформировал недостающие инструменты, сложил их на стерильный столик и всё простерилизовал с помощью магии. Затем превратил свою одежду и одежду своего ассистента в тёмно-синие хирургические костюмы и, направившись к раковине, стал тщательно мыть руки. Закончив с обработкой рук, я подошёл обратно к операционному столу, где меня уже ждал Лестат. Он закончил все необходимые приготовления, уже разрезал одежду Тины и подготовил необходимую область для доступа. Снейп изолировал нашу операционную несколькими ширмами, чтобы никто не мешался нам, потому как в больничное крыло уже пару раз растерянно заглянули кое-кто из членов Ордена и преподавателей.

Лестат помог мне надеть стерильные перчатки, маску и стерильный халат, а затем приготовился ассистировать, точнее, подавать инструменты, ведь он хоть и имел медицинское образование, но был больше анестезиологом, чем хирургом. Я посмотрел в глаза Снейпу, потом Дамблдору, но они оба ожидающе смотрели в ответ. Взяв в левую руку скальпель, я перекрестился правой, поскольку прекрасно понимал, что только с помощью сверхъестественных сил мне удастся выполнить задуманное, а затем прошептал:

 — С Богом!

И, взяв скальпель правой рукой, сделал осторожный разрез. Как только я, послойно разрезав кожу и мышцы, подошёл к лёгкому, мне пришлось попросить Снейпа достать нож из грудной клетки, потому что мои стерильные руки не должны были касаться настолько грязных предметов. Он, ни разу не дрогнув, выполнил мой приказ, и с этого момента счёт пошёл на минуты, потому как лезвие ножа, до этого препятствовавшее сильному кровотечению, уже не выполняло этой задачи, и кровь сильной струёй стала истекаться в грудную полость и полость перикарда. На моём лбу появилась испарина, но я, аккуратно отодвинув ткань левого лёгкого, всё же подошёл к сердцу.

Оно уже едва-едва билось, поскольку кровоснабжение его серьёзно пострадало, но оно билось, значит, надежда спасти Тину никуда не исчезла. Удалив скопившуюся в перикарде кровь, я с помощью своего ассистента принялся зашивать сначала заднюю стенку левого желудочка, затем перешёл на переднюю стенку, прикрывая пальцем рану, чтобы избежать массивной кровопотери. Я уж было облегчённо выдохнул, когда наложил последний шов на переднюю стенку, но вдруг на весь лазарет раздался монотонный писк, а сердце Тины, находившееся практически у меня в руках, сделало последний удар и остановилось.

В этот момент и моё сердце чуть не остановилось, но я, моментально взяв себя в руки, резко крикнул Лестату:

 — Адреналин! Реанимируй!

А сам в это время взял сердце Тины в руку и принялся сжимать и разжимать его, делая прямой массаж. И спустя полторы минуты я всё же почувствовал слабые удары в руке, а одновременно с ними и прерывистый писк кардиомонитора, свидетельствовавший о том, что реанимация прошла успешно. Я, действуя ещё более осторожно, чем до этого, стал зашивать перикард, предварительно снова выкачав из него всю кровь. Когда сердце и перикард были полностью зашиты, я удалил из грудной полости скопившуюся там кровь, осмотрел остальные органы грудной клетки на возможные повреждения, зашил рану лёгкого, а затем стал закрывать доступ и раны кожи.

Несмотря на то что я был единственным хирургом в этом помещении, несмотря на то что мне фактически помогал один «человек», к тому моменту, когда я накладывал последний шов на кожу, не забыв предварительно наложить дренаж[6], сердце Тины слабо, но билось. И раз уж я взял в руки инструменты, то решил заодно и зашить по-нормальному ту ужасную рану на левой щеке Тины, поскольку она уже была ближе к моему профилю, чем рана сердца. Закончив, я посмотрел перед собой и встретился взглядом со Снейпом, который всё это время напряжённо следил за ходом операции и выполнял небольшие поручения Лестата, те, что мог выполнить, пока руки моего ассистента были заняты инструментами. В его глазах застыл немой вопрос, и я едва заметно кивнул, говоря, что операция прошла успешно. Но и я, и он прекрасно понимали, что радоваться пока было рано.

 — Сколько раз в своей жизни ты делал прямой массаж сердца, Том? — задумчиво поинтересовался Лестат, окинув взглядом зашитую мной рану на полспины Тины из-за широкого доступа, который мне пришлось сделать.

 — Это был первый, — коротко ответил я, скинув с рук окровавленные перчатки и начав снимать маску с лица.

 — Но откуда ты знал, что нужно делать?.. — он с неподдельным изумлением посмотрел мне в глаза, и я, горько усмехнувшись, пояснил:

 — Когда я был на пятом курсе, твоя сестра меня просто высушила с этими ранами сердца, открытыми переломами и реанимационными мероприятиями, в том числе и с прямым массажем сердца, несмотря на то что цикл был по нейрохирургии.

 — Ты же понимаешь, что, если она очнётся, ты должен у неё в ногах валяться?.. — задал Лестат риторический вопрос, слегка улыбнувшись моему ответу.

 — Когда она очнётся, — невозмутимо поправил я, сняв запачканный кровью халат. — Так и сделаю, Лестат. Так и сделаю…

С того момента как я принёс Тину в лазарет, прошло, наверное, часа три, может, чуть больше. И когда я вышел из-за ширм, оставив Лестата накладывать повязки, и соображал, как бы мне обустроить палату интенсивной терапии, на меня уставилось не меньше десяти человек, большинство из них были мракоборцами, а среди них сидел единственный студент, тот самый безрассудно отчаянный Долгопупс. Усмехнувшись такому повышенному вниманию к своей персоне, я молча подошёл к одной из коек и трансформировал её в удобную функциональную кровать, а вторую — в каталку, чтобы аккуратно перенести Тину с одного места на другое.

Следом за мной из-за ширмы вышел и Дамблдор. Он сразу же направился к этому чудику, Аластору Грюму, слава о котором ходила уже довольно давно, и начал что-то говорить ему, но я даже и не пытался прислушиваться к их разговорам. Всё, что меня волновало в тот момент, — это прерывистый писк кардиомонитора, свидетельствовавший о том, что сердце моей любимой всё ещё билось. Но всё же мне пришлось обратиться к этим людям, ведь они мешали мне осуществить задуманное.

 — Дамблдор, — громко произнёс я в его сторону, и все сразу ожидающе посмотрели на меня, — мне нужно разделить лазарет на две половины перегородкой, и чтобы на второй половине никого не было. После такой операции нужна стерильность, и чем меньше людей здесь будет, тем лучше.

 — Как скажешь, Том, — спокойно ответил он, встав со своего места. — Тебе ещё нужна будет моя помощь?

 — Нет. Остальное я сделаю сам.

Дамблдору даже не пришлось никого просить покинуть помещение: большинство вышло прочь сразу же после моих слов. В больничном крыле остались только Грюм с Дамблдором, целительница, Лестат и Снейп, следившие сейчас за состоянием Тины, и Долгопупс, упрямо не хотевший покидать лазарет даже после моего выразительного взгляда. Директор вместе с целительницей, мракоборцем и мальчишкой перешли на половину, в которую открывалась входная дверь, и я смог создать перегородку с дверью в центре. Я наложил сильные чары на чистую половину больничного крыла, чтобы уничтожить всю возможную инфекцию, а затем взял в руки ручку каталки и направился в импровизированную операционную.

Снейп быстро отодвинул ширмы, и мы с Лестатом осторожно переложили Тину на каталку. Поскольку она была на искусственной вентиляции лёгких, то нам пришлось перетащить вместе с ней и аппарат ИВЛ. Как только Тина оказалась на функциональной кровати, я сразу проверил надёжность интубации трахеи[7], потом мы с моим помощником перенесли и подключили все необходимые приборы, а после этого я сказал Лестату, какие капельницы и с чем нужно сразу же поставить, и он принялся исполнять мои поручения. Я сразу заметил внимательный взгляд Грюма из-за приоткрытой двери в перегородке и тяжело вздохнул от той мысли, что доверия ко мне со стороны мракоборцев, в общем-то, было никакого, несмотря на то что я не проявлял никаких признаков агрессии и вообще пытался тут, одетый в хирургический костюм, спасти человека.

Но старик со шрамами на пол-лица и стеклянным глазом не просто испепелял меня взглядом, он нарушал созданную мной стерильность и увеличивал риск послеоперационных осложнений для Тины, а этого я допустить никак не мог. Поэтому я направился на «грязную» половину, чтобы объяснить правила поведения в моём «госпитале».

 — Значит так, — тихим, но твёрдым голосом начал говорить я, обратившись к стоявшим передо мной людям. — Первое правило — никакого шума. Второе — в эту дверь может войти одновременно не больше трёх человек, иначе вы занесёте инфекцию, и работы у меня станет в десять раз больше, а прогноз для Тины — в десять раз хуже. А третье — у каждого, входящего в эту дверь, должны быть чистые руки и белый халат сверху.

С этими словами я взмахнул палочкой, и на соседней кровати появилось несколько обычных белых халатов разных размеров. Я собрался уже вернуться на «чистую» половину, как ко мне дрожащим голосом обратился Долгопупс:

 — Она жива?

В этой короткой фразе на самом деле было очень много интересной информации, например, то, что этот мальчишка был абсолютно неравнодушен к Тине, но беспокоиться я по этому поводу совершенно не собирался: замуж моя бывшая жена выскочила за Снейпа, а не за него.

 — На данный момент — да, — коротко ответил я, боясь сглазить поспешными заявлениями всю проделанную работу.

 — А она… поправится? — услышал я второй вопрос и, тяжело вздохнув от непробиваемого упрямства Долгопупса, ответил:

 — Я сделаю всё, зависящее от меня, чтобы так и было.

 — Спасибо, Том, — спокойным голосом поблагодарил меня Дамблдор, и я приподнял углы рта в знак того, что мы теперь оказались по одну сторону баррикад.

 — Я не оставлю его одного там без надзора, Дамблдор! — воскликнул Грюм, и я сразу разгневано посмотрел на него, что тот отскочил назад и поднял палочку перед собой, приготовившись к атаке.

 — Первое правило — никакого шума, — тихо, но весьма разборчиво повторил я, со злостью глядя прямо в глаза Грюму.

 — Я войду следом за тобой, парень, — с угрозой в голосе и поднятой палочкой чуть тише проговорил он, но я безразлично кинул ему:

 — Делай что хочешь. Но тихо, с чистыми руками и в белом халате.

И с этими словами я вернулся на «чистую» половину, не забыв закрыть за собой дверь, и подошёл к кровати Тины, рядом с которой на стуле сидел Снейп.

 — Переоденься в хиркостюм и вымой руки, — тихо попросил я, наклонившись к нему со спины. — Мне может понадобиться твоя помощь, и нужно, чтобы ты был готов её оказать.

 — Хорошо, — услышал я тихий ответ, и Снейп, встав со своего места, превратил строгий чёрный костюм в хиркостюм мятного цвета, а затем, положив палочку на соседнюю кровать, отправился к раковине.

Через две минуты к нам в «палату» вошли мракоборец, целительница и Долгопупс, все одетые в наглухо застёгнутые белые халаты. Я мельком посмотрел на них, а затем подошёл к постели Тины, чтобы сверить показания приборов и скорректировать дозировки вводимых лекарств. Долгопупс и Грюм присели на стулья, которые тот сразу же наколдовал, у дальней стены, чтобы не мешать нам, а целительница медленно и с опаской подошла ко мне.

 — Чем… чем я могу помочь… вам?.. — тихо и неуверенно обратилась она ко мне, и я удивлённо посмотрел на неё в ответ, абсолютно не ожидая, что кто-то когда-нибудь может предложить мне свою помощь в этом замке, особенно учитывая мою репутацию. Да и чем она вообще могла помочь, ведь магия здесь мало что могла сделать. Женщина, словно угадав мои мысли, более уверенным голосом добавила: — Доктор Снейп научила меня делать перевязки и набирать лекарства, когда мы с ней лечили пострадавших от Долорес Амбридж студентов.

 — Вот как… — слегка усмехнувшись тому, что Тина и здесь умудрилась приложить свою руку, задумчиво протянул я. — Что ж, лишние руки нам не помешают. Только к кровати лишний раз не подходить, приборы, капельницы руками не трогать. Если мне нужна будет помощь, я сразу же попрошу об этом, договорились?

 — Да, — согласно кивнула целительница, а потом вопросительно посмотрела на меня, и я, мигом догадавшись о причине её взгляда, произнёс:

 — Доктор Томас Реддл.

 — Целитель Поппи Помфри, — так же представилась она, и я вежливо кивнул в знак знакомства.

Несмотря на то что операция прошла успешно, расслабляться было рано. И в качестве подтверждения этого ближе к утру, в пять часов, произошла вторая остановка сердца. В этот раз мне пришлось реанимировать Тину с помощью закрытого массажа сердца, ведь рана на её грудной клетке была прочно зашита. Но, сломав три ребра, я смог заставить её сердце биться вновь. И также мне пришлось наложить на окна больничного крыла заклятие, не позволявшее ультрафиолету проникать в помещение, потому как именно из-за него и сгорал на солнце Лестат, а сейчас он, как никогда до этого, был нужен Тине и мне.

К обеду Тина всё так же находилась без сознания и на искусственной вентиляции лёгких. Я, уставший после бессонной ночи и двух остановок сердца, сидел за столом неподалёку от окна, заполняя историю болезни на свою жену для учёта всех вводимых ей лекарств и дозировок, поскольку их было слишком много, чтобы удержать в памяти, как вдруг Лестат громко крикнул:

 — Том! — и в ту же секунду оказался у кровати сестры.

Я быстро подбежал к ней и заметил, как белые простыни начали пропитываться кровью. Только вот кровь была далеко не из операционной раны.

 — Чёрт побери… — выдохнул я, совсем не ожидая той проблемы, которая сейчас встала передо мной.

 — Что случилось? — к нам сразу быстрым шагом подошёл Снейп и обеспокоенно посмотрел на меня.

 — Лестат, у нас есть окситоцин? — крикнул я, отодвинув в сторону простыни и получив подтверждение своим догадкам.

 — Да, — в это же мгновение Лестат появился рядом со мной, держа в руке неоткрытую упаковку с ампулами. — Сколько?

Я назвал дозировку, и он, набрав лекарство в шприц, моментально ввёл его по катетеру в системный кровоток. А я, дождавшись, пока мёртвый плод выйдет из матки, принялся оценивать кровопотерю. И с учётом того, что Тина и до этого потеряла достаточно крови, этот выкидыш только ещё больше усугубил и без того плачевную ситуацию.

 — Почему ты не сказал мне, что она была беременна?! — накинулся я на Снейпа, осознавая, что сейчас в сосудах девушки, лежавшей перед нами, текла практически прозрачная вода, а не кровь, и возникла непосредственная угроза гипоксии.

 — Что?! — спросил он, находясь в шоке от услышанного, и по его тону я догадался, что он даже и не подозревал об этом.

 — А ещё «мужем» зовёшься… — буркнул я в ответ, судорожно ища решение проблемы. — Лестат, ей нужно перелить кровь.

 — Где ты возьмёшь столько крови? — сразу же обратился ко мне Лестат, тоже понимая, что в таком состоянии Тина долго не проживёт. — Я могу съездить в Лондон…

 — Нет, это долго, — возразил я, сев на стул рядом с кроватью. — Я не могу отпустить тебя на такое время. У нас с ней одна группа крови и резус, перельёшь мою, цельную.

 — Ты в курсе, что переливать цельную кровь уже лет десять как запрещено?

 — В полевых условиях можно всё, — не терпящим возражения тоном возразил я. — Полтора литра.

 — Ты сам сляжешь от декомпенсации кровопотери! А не забывай, что ты единственный, кто сможет помочь ей, в случае чего… — в доводах Лестата действительно была крупица здравого смысла, но другого выхода у меня просто не было. И вдруг я услышал тихий голос со стороны входа в «палату»:

 — Том, ты можешь попробовать перелить Тине мою кровь…

Я с крайним удивлением посмотрел на Дамблдора, видимо, зашедшего совсем недавно и невольно услышавшего о возникшей проблеме.

 — Дамблдор, по закону донор должен быть моложе пятидесяти пяти лет, — горько усмехнувшись, заметил я, повернувшись к нему лицом. — А ты уже лет пятьдесят точно не подходишь под это описание.

 — А как насчёт моей?! — к нам быстрым шагом подошёл Долгопупс и нетерпеливо уставился на меня в ожидании ответа.

 — И старше восемнадцати, — не терпящим возражений тоном произнёс я. — Прости, но на моей грешной душе и так достаточно смертей, и ещё одну, абсолютно никому не нужную, я на себя вешать не собираюсь.

 — Как… как узнать, подходит ли кровь для переливания?.. — до моего слуха донёсся едва слышный голос Снейпа, вышедшего, видимо, из эмоционального шока после полученной только что информации, и я заинтересованно посмотрел на него.

 — А вот это уже более любопытно. Лестат, проверь группу и резус нашего общего друга.

Мой помощник моментально испарился в воздухе, а через три секунды снова материализовался, держа в руках набор со стандартными сыворотками для определения группы крови. Он набрал в шприц немного венозной крови Снейпа и, сев за стол неподалёку, стал определять её группу.

Спустя пять минут я получил результат:

 — Вторая положительная.

 — Надо же! — ещё более удивлённо воскликнул я, развернувшись в его сторону. — Северус! Я даже и не подозревал, что у нас столько общего! И сколько же крови ты готов отдать?

 — Всю, — посмотрев мне в глаза, тихо ответил он без тени улыбки.

 — Литра хватит, — так же тихо проговорил я, прекрасно понимая, что не один был готов отдать жизнь за девушку, лежавшую перед нами. — Лестат, с учётом всех открывшихся обстоятельств, возьмёшь литр моей крови и литр крови Северуса. Двух литров пока хватит, чтобы Тина прожила ещё сутки или около того, а за это время можно попросить кого-нибудь привезти нужные компоненты и плазму.

 — Том, литр — это тоже много…

 — Сразу после того, как возьмёшь у меня кровь, прокапаешь мне изотонический раствор. Я здоровый мужчина, и эта кровопотеря не должна серьёзно на мне отразиться. С Северусом поступим точно так же.

 — Да, может быть… — наконец Лестат согласился со мной, а потом добавил: — Я попрошу Армана привезти компоненты, сразу же как мы закончим переливание.

 — Чудесно, — произнёс я, превращая ещё пару кроватей в кушетки, чтобы можно было провести процедуру переливания. — И перед тем как приступим, проверь на всякий случай мою группу и группу Тины, чтобы не было неприятных сюрпризов.

Убедившись, что вторая группа и положительный резус были у нас троих, Лестат сначала перелил литр моей крови в специальный флакон, сразу же поставив мне систему с изотоническим раствором, а потом то же самое проделал и со Снейпом. Когда у нас на руках было два флакона с кровью, уже я собрал систему для внутривенных вливаний, и кровь из флаконов начала медленно поступать в сосудистое русло Тины.

 — Ты же понимаешь, что, перелив ей цельную кровь, тем более от двух разных людей, ты вгонишь её в шок[8]? — обратился ко мне Лестат, когда я немного пришёл в себя после такой массивной кровопотери.

 — Да, — тихо ответил я, смотря на показания приборов. — Но с шоком после переливания бороться гораздо проще, чем с гемической гипоксией[9].

 — Как же ты собрался бороться с шоком, не имея под рукой ни лаборатории, ни дополнительных методов исследования? — удивлённо поинтересовался мой помощник, но я, уверенно посмотрев ему в глаза, коротко ответил:

 — Fortes fortuna adjuvat[10].

 — Это точно про тебя, — усмехнулся он, тоже проверив показания приборов. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

 — Я тоже, Лестат, — горько усмехнувшись, ответил я.

Как и ожидалось, шок не заставил себя долго ждать, и до позднего вечера мы с Лестатом боролись с его коварными проявлениями, не подпуская старухи с косой к кровати той, что была так дорога нам троим. Когда состояние Тины немного стабилизировалось, за окном была уже непроглядная темень, рассеиваемая лишь мягкими лунными лучами. Во время этого маленького затишья я отпустил ненадолго Лестата из замка, ведь ему самому нужна была кровь для того, чтобы дальше стоять на ногах. Моё состояние тоже оставляло желать лучшего, поскольку шли уже третьи сутки моего непрерывного и весьма напряжённого бодрствования, но я просто не мог заставить себя отойти от кровати Тины, которая сейчас была где-то в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Но всё же я смог убедить немного отдохнуть Снейпа, потому как его состояние было ещё хуже моего, после всех перенесённых за эти два дня потрясений и массивной кровопотери, а его помощь была очень полезна в сложившейся ситуации.

В итоге на данный момент в лазарете было всего три человека: я, Снейп, только недавно задремавший на одной из кроватей, и один из мракоборцев, кажется, Грюм обратился к нему как Бруствер, но я не был уверен в этом до конца. Высокий лысый чернокожий волшебник с золотой серьгой в ухе неподвижно сидел на том самом стуле, на котором до него почти весь день просидел чокнутый Грюм, и спокойно наблюдал за моими действиями. Но если до этого я делал что-то интересное, например, менял системы, проверял и менял повязку, настраивал приборы, то сейчас я, изнеможённый нечеловеческой нагрузкой, просто сидел у кровати и погружался в отчаяние.

В это мгновение мне так хотелось остаться наедине с Тиной, остаться наедине с девушкой, в груди которой до сих пор билось моё сердце, что я полным боли взглядом без особой надежды посмотрел на мракоборца, как бы прося его о возможности хотя бы несколько драгоценных минут побыть вдвоём со своей пока ещё живой женой. Как бы прося его о сохранении своего мужского достоинства, потому как лить слёзы при посторонних было бы верхом слабоволия, но я прекрасно понимал, что шансы выжить у Тины были не самыми высокими, скорее даже наоборот, и от этого я, вконец измотанный, уже не мог ничего поделать с захватившими меня эмоциями.

Мракоборец, сразу уловив мой взгляд, к величайшему удивлению, молча встал со своего места и вышел в дверь в перегородке. Усмехнувшись этому… проявлению сочувствия к главному своему врагу, я тяжело вздохнул и, взяв в руку холодную и бледную правую ладонь Тины, прислонил её к своей левой щеке. И пара скупых слёз предательски скатилась из глаз.

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как мой надзиратель покинул «палату», а я всё сидел на стуле у больничной койки, подперев ладонями лицо, и медленно сходил с ума. Из оконных пролётов лился мягкий лунный свет, но я отчётливо видел показания приборов. Я не мог отвести от них взгляд, ведь сейчас только они могли сказать, жива Тина или нет. В этот момент я готов был и молиться богу, и продать душу дьяволу. Но первый меня не слышал, а для второго моя разодранная в клочья душа не представляла никакого интереса. «Какой смысл, какой смысл быть самым могущественным магом в мире, если я не могу спасти её?!»

И именно в этот момент отчаяния ко мне пришло осознание всех деяний, ужасных деяний, что я сотворил за то время, когда ненависть управляла моим сознанием, словно дирижёр — оркестром. Каждая жизнь, унесённая мной, промелькнула перед глазами, и каждый раз с появлением образа человека я чувствовал его боль, адскую, всепоглощающую боль. Она заполняла меня, с каждым новым человеком всё больше и больше и, наконец, достигла своего максимума. В это мгновение мне показалось, что я умру от этой боли, но я просто не мог позволить себе умереть сейчас. Не мог. Я должен был спасти Тину. И эта мысль, этот солнечный луч в непроглядном мраке, позволила мне вытерпеть всю нахлынувшую боль. Да, я готов был вытерпеть всё, всё что угодно, лишь бы спасти её. Спасти ту, что я любил больше жизни. Спасти ту, за которую я готов был умереть.

Наконец, на горизонте показались первые проблески наступающего дня. Высохшими, уставшими глазами я повернулся в сторону огромных окон и наблюдал, как над верхушками покрытых зеленью деревьев Запретного леса медленно поднимался кроваво-красный солнечный диск, озаряя ярким светом всё вокруг и прогоняя тьму подальше на запад. Наступал прекрасный майский день, и синева, почти летняя глубокая насыщенная синева, постепенно вытесняла с небосвода розовый, оранжевый и их оттенки.

Я не мог заставить себя оторвать взгляд от восхитительной картины, которая предстала передо мной в час отчаяния, и минут тридцать точно неотрывно смотрел на горизонт, пока дверь в перегородке не открылась, и в мой маленький госпиталь не вошли Дамблдор и Бруствер. Услышав краем уха звук открывающейся двери, я непроизвольно повернулся в сторону звука и устало посмотрел на посетителей, одетых в неизменные белые халаты.

 — Мерлинова борода… — выдохнул Дамблдор, с широко открытыми от удивления глазами уставившись на меня.

Бруствер замер на месте точно так же, как и Дамблдор, и даже с ещё большим изумлением, чем старик, посмотрел на меня. Но моё сознание уже было сильно замутнено от накопившейся за трое суток усталости, так что я, попытавшись из последних сил изобразить недоумение, молчаливо уставился на них, ожидая пояснений, поскольку в состоянии Тины за эту ночь не произошло практически никаких изменений, и удивляться этому было по крайней мере глупо.

 — Том… — тихо проговорил Дамблдор, подойдя наконец ко мне и наколдовав перед собой зеркало. — Взгляни на себя…

 — Дамблдор, что я должен там увидеть?.. — я попытался придать голосу раздражённость, но усталость не позволила мне этого сделать. — Уставшего как собака хирурга?

Но крайняя степень изумления никак не сходила с лиц вновь прибывших в лазарет людей, и я из последних сил поднялся с места и подошёл к зеркалу. И от увиденного в нём мой рот непроизвольно открылся от удивления: в отражении на меня смотрел парень тридцати с чем-то лет с чёрными, как смоль, волосами средней длины, с правильными, даже изящными чертами лица и глубокими чёрными глазами. В отражении на меня смотрел я, тот я, каким я был почти тридцать восемь лет назад.

 — Как же такое возможно?.. — прошептал я, коснувшись лица и окончательно убедившись, что отражение в зеркале — реальность, а не иллюзия.

 — Раскаяние, — мягко произнёс Дамблдор, встав рядом со мной и тоже посмотрев в отражение. — Вот она, причина. Искреннее раскаяние. Только оно может вернуть расколотой душе целостность. Сколько у тебя было крестражей?

 — Шесть… — задумчиво ответил я, всё ещё вглядываясь в того растерянного парня в тёмно-синем хирургическом костюме, который стоял прямо передо мной.

 — На самом деле, их было семь. В ту ночь, когда ты… попытался убить Гарри, ты случайно создал седьмой, заключив осколок своей души в нём. А сейчас… их больше нет. Твоя душа снова цела. Благодаря искреннему раскаянию. Но как же ты смог выжить после такого?.. — он внимательно посмотрел на меня, словно просвечивая рентгеновскими лучами, но я, отвернувшись от зеркала, тяжело вздохнул и вернулся на место у кровати Тины.

 — Я не могу позволить себе умереть сейчас, — просто ответил я, следя за показаниями кардиомонитора, на котором отражалась линия ЭКГ. — Я должен спасти её, Дамблдор. И я спасу её. Чего бы мне это ни стоило. И кстати… спасибо.

Последнее слово я произнёс, посмотрев в глаза мракоборцу, который всё это время молча следил за нами. Тихо произнёс, устало, но всё же в одном этом слове было больше благодарности, чем в тех пустых речах, что порой лицемерно говорят на каких-то торжественных событиях. Бруствер, широко улыбнувшись, кивнул, а затем проследовал на свой наблюдательный пост. А для меня наступила очередная полная испытаний смена, очередные непростые сутки. Очередная партия, партия со смертью, на кону в которой была жизнь той, что прочно скрепила мою душу. Той, что помогла мне вновь стать человеком.