***

Каким же забавным оказалось это ощущение, когда ты не знаешь, сколько ещё времени отпущено тебе судьбой. Именно в такие минуты ты начинаешь по-настоящему ценить жизнь. Такой, какая она есть.

Ровно с той минуты, когда я отдал Тине маховик времени, каждая последующая минута была подарком свыше. Я ничего не ждал, ничего не боялся. Я просто жил, столько, сколько мог. Ради Тины, только ради неё я готов был расстаться с этой жизнью. И поэтому сейчас я как наркоман вдыхал свежий воздух, тот волшебный аромат земли после дождя, как наркоман наслаждался красотами окрестностей древнего замка, я просто жил, пока у меня была такая возможность.

Почти всю ночь и всё утро я простоял на верхней площадке Астрономической башни, наслаждаясь потрясающим видом, открывавшимся именно с этого ракурса. Несмотря на то что я прожил в этом замке семь лет во время своей учёбы, я никогда раньше не задумывался, насколько же было прекрасно то место, в котором он расположен. Наверное, всё дело было во мне самом: вряд ли кто в юности находит время на то, чтобы восхититься вечностью природы. Но теперь, набравшись жизненного опыта, горького опыта, ужасного опыта, имея за плечами довольно большое количество прожитых лет, я наконец смог оценить бессмертие природы.

Одно время года сменяется другим… лето, осень, зима, весна и снова лето… Природа рождается, наслаждается жизнью, стареет и умирает… А потом всё начинается заново. Сколько людей уже умерло? Сколько ещё умрёт? Но время не останавливается. Оно не остановится и после моей смерти. На моей могиле будет появляться первая трава, на ней будут цвести летние цветы, её покроют пожелтевшие, мёртвые листья… её покроет белый саван снега, а потом всё начнётся сначала. Жизнь будет идти дальше. Так и должно быть. В этом и состоит главная прелесть жизни.

В какой-то момент размышлений я почувствовал, что за мной кто-то стоял. Правда, осознав, что был не один, оборачиваться я не стал, поэтому нежданный гость сам подошёл ко мне. И я сразу понял, кто решил меня потревожить, боковым полем зрения заметив бледно-лиловую мантию и длинную серебристую бороду. Дамблдор, не проронив ни слова, тоже облокотился о заграждение, и какое-то время мы просто молча смотрели на хаотичный танец чаек над невозмутимой гладью Чёрного озера.

 — Знаешь, я только сейчас осознал, как же здесь красиво… — я первым нарушил молчание спустя минут пятнадцать, не меньше. — Как будто время здесь имеет свой, особенный ход. Здесь так тихо, так спокойно… что ещё нужно для счастья?

 — Ты прав, Том, — мягко улыбнувшись, согласился он. — Здесь очень красиво. Знаешь, я вот одного понять не могу… Почему Тина не рассказала мне тогда, сорок лет назад, что была замужем за тобой? И я же её спрашивал, не случились ли в её жизни какие-нибудь перемены… прежняя ли у неё фамилия? Но она ответила мне: «Нет, всё так же». Я понимаю, почему Северус не рассказал мне об этом, но вот почему она… Сколько бы всего можно было избежать, скажи она тогда мне такую мелочь…

 — Ты даже не представляешь, Дамблдор, насколько всё просто на самом деле, — усмехнулся я в ответ, и мой старый преподаватель заинтересованно посмотрел на меня. — Это я попросил её об этом сорок лет назад, когда ты прислал то письмо. А она просто сдержала своё обещание.

 — Но почему, Том? — с крайним изумлением в голосе спросил он, и я, набрав в лёгкие побольше воздуха, честно признался:

 — Мне просто было стыдно перед тобой, Дамблдор, вот и всё. Ты же помнишь, каким я был во время учёбы? Какие у нас с тобой были «тёплые» отношения? Но Тина так изменила меня, с ней я стал совсем другим человеком. И мне не хотелось, чтобы ты почувствовал противный вкус победы, когда узнал, что Том Реддл, все свои студенческие годы ненавидевший маглов, понял свои ошибки и взял в жёны женщину, абсолютно не имеющую никакого отношения к магии, да ещё живёт и работает в мире маглов и даже счастлив. Вот таким я был идиотом сорок лет назад.

 — Вот оно что… Том, поверь мне, я был не меньшим глупцом во времена своей юности, — тихо рассмеялся в ответ Дамблдор. — Ведь это именно я фактически надоумил Геллерта на все его безумные теории. Я вместе с ним в двадцать лет разрабатывал грандиозные планы, которые впоследствии мой друг и воплотил в жизнь. А потом и ты заразился теми же самыми идеями…

 — Слушай, а зачем ты всё-таки приглашал Тину к себе в Хогвартс сорок лет назад? — вдруг спросил я, подумав, что сейчас, в такой откровенный момент точно получу ответ на свой вопрос. — Тина тогда почти ничего не рассказала мне, я всего лишь знаю, что ей нужно было отдать что-то кому-то в Болгарии… Ты даже представить себе не можешь, как я разозлился тогда её поездке. Ещё бы чуть-чуть, и магическая война началась бы намного раньше, если бы с ней там что-то случилось…

 — А ты как думаешь, Том, кому мне могло понадобиться передавать послание в Болгарии? — задал он встречный вопрос, и я озадаченно уставился в ответ, не веря своим догадкам.

 — Только не говори, что ты послал мою жену в Нурменгард… — протянул я, на что получил усмешку и даже какое-то подобие раскаяния. — А что, ты сам не мог навестить своего… друга? Или что там между вами было?..

 — Не мог, Том, — горько ответил Дамблдор. — Я человек публичный, герой, «победитель» главного злодея столетия… если бы люди узнали, что мы с Геллертом были… друзьями… что я помогал ему разрабатывать эти идеи… я даже боюсь представить, что бы тогда было… моя слава, мой образ «хорошего» уважаемого человека, всё, что у меня было на тот момент, — рассыпалось пылью. А никто не дал бы мне поговорить без свидетелей с самым опасным преступником. И мои письма точно были бы прочитаны…

 — И ты решил попросить человека, у которого наивные охранники не смогли бы обнаружить тайную посылку, как бы хорошо ни старались?

 — Да, Том, ты прав, именно поэтому я и попросил Тину передать то письмо Геллерту. И я очень благодарен ей за то, что она тогда согласилась мне помочь несмотря на то что дома её ждал ты. Честно говоря, я подозревал, что то письмо было адресовано вовсе не Лестату, и не его реакции на свой отъезд она так боялась, но… сам же знаешь, наши с тобой способности к легилименции на Тину не действуют, так что оставалось только верить ей.

 — Да уж… — хмыкнул я, прекрасно понимая, что Тина была тем самым человеком, которая могла обмануть трёх могущественных магов, в совершенстве владевших способностью проникать в чужое сознание. — Так что всё-таки было в том письме, из-за которого я целую неделю грыз локти и проклинал тебя?

 — Ничего особенного, Том, — рассмеялся Дамблдор, и даже на моём лице проблеснула усмешка. — Точнее… как сказать… в том письме я попросил у Геллерта прощения за то, что всё так получилось… а ещё я… попытался передать ему, что он… всё ещё очень многое для меня значит.

 — Надо же, как интересно… — протянул я, уловив в голосе своего собеседника что-то интимное, о чём тот точно не собирался мне сообщать. — Но тебе не кажется глупым пытаться передать послание, которое всё равно останется без ответа?

 — Я получил ответ, Том, — невозмутимо возразил Дамблдор, и я заинтересованно посмотрел на него. — Я очень благодарен Тине не только за то, что она смогла сохранить втайне факт передачи письма, но и за то, что она передала мне ответ… устно. Мне было очень важно узнать, что Геллерт… раскаивается в своих поступках, и… что я по-прежнему много значу для него.

Он замолчал ненадолго, задумчиво посмотрев вдаль, а потом тяжело вздохнул и сказал:

 — Вот видишь, можно сказать, что далеко не Тина стоит за всеми твоими злодеяниями, а я… Да и кстати, именно я предложил Тине поехать в Тибет в начале века… Кто же мог тогда знать, чем обернётся её поездка?.. И именно из-за меня почти вся моя семья погибла… Я тогда был так ослеплён юностью, славой, умом, что не ценил того, что окружало меня, принимал это как данность, обузу. А сейчас, прожив достаточно лет, отдал бы всё на свете, ум, достижения… славу и хотя бы день побыть рядом со своей семьёй. Наверное, это и называется мудростью. Но порой за неё приходится платить поистине чудовищную цену…

 — Да, ты прав. И тогда был прав: любовь — это именно то, что делает нас лучше, делает нас людьми, — с горьким вкусом вины проговорил я. — Что ж, теперь мне хватает мудрости признаться в этом, а ещё в том, что маглы порой даже умнее волшебников. И будь у меня выбор, я бы снова вернулся к той своей жизни. Вместе с Тиной… но свой выбор я уже сделал.

 — Том, а ты отдал ей маховик?

 — Да, — тихо ответил я, не сводя взгляда с Чёрного озера. — Надеюсь, Тина сможет найти в себе силы поступить правильно. Поступить честно. Я сделаю для неё всё, что только можно сделать. В любом из вариантов.

 — Ты считаешь, что всегда нужно поступать только рационально? Только так, как математически выгодно? — задумчиво поинтересовался Дамблдор, пристально на меня посмотрев сквозь очки-половинки, и я даже повернулся к нему, снова заинтересованно посмотрев в ответ. — Знаешь, Том, Тина, может, и не самый рациональный человек на земле, но она всегда поступала так, как велело ей сердце. А сердце порой намного мудрее ума… оно видит много больше, чем может увидеть глаз и осознать разум.

Мне было нечего сказать на его последние слова, поэтому я слегка наклонил голову в сторону, как бы говоря, что если он хотел сказать ещё что-то, то пусть говорит, а если нет, то я вновь погружусь в созерцание прекрасного. Угадав мои мысли, Дамблдор вдруг начал говорить:

 — Том, на самом деле, я пришёл сюда, чтобы попросить тебя кое о чём. В кабинете Северуса, во втором ящике стола лежит одна книга… Я дал её ему накануне, но вернуть он… не успел. Ты бы не мог принести её мне?

У меня даже брови поднялись от такой просьбы. Дамблдор же прекрасно знал, что меня в любой момент могут попросить умереть, а он решил послать меня за какой-то ничтожной книжкой, за которой и сам мог спокойно сходить.

 — Том, я очень прошу тебя принести мне её, — невероятно мягким голосом снова попросил Дамблдор, увидев искреннее изумление на моём лице. — Я пока… не могу зайти туда сам. Пожалуйста. Это не отнимет у тебя много времени.

 — Хорошо, — выдохнув, согласился я, поскольку от такого многочасового стояния у меня затекли мышцы, и немного размяться мне совсем не помешало бы. Да и не хотелось, чтобы меня запомнили вот таким: чёрствым и упрямым. Как бы выразилась Тина: «Сделай хоть одно доброе дело напоследок».

Дамблдор мягко улыбнулся, и я, последний раз взглянув на окрестности школы, медленно спустился по винтовой лестнице, потому как торопиться было абсолютно некуда. В пустынных коридорах не было ни единой души, ведь совсем недавно начались экзамены, и все учащиеся или активно к ним готовились, или сдавали их. Так было даже лучше: мне не хотелось сейчас видеть кого бы то ни было. Догадавшись, что кабинет Северуса — это бывший кабинет Горация Слизнорта, в котором я довольно часто бывал полвека назад, я спустился в подземелье и неспешно побрёл по тёмным коридорам. Наконец, оказавшись перед нужной дверью, я без особой надежды повернул ручку, но, к моему искреннему удивлению, дверь послушно открылась.

Войдя внутрь, я зажёг факелы на стене и немного огляделся по сторонам. Да, Северус и Гораций — абсолютно разные люди, и это было понятно даже по интерьеру кабинета, который они оба когда-то занимали. Шкафы с книгами, шкаф с зельями, несколько столиков, занятых свитками, книгами и склянками и массивный чёрный стол. Ничего лишнего.

«Наверное, мой кабинет был бы точно таким же», — усмехнулся я про себя, постояв немного в центре комнаты. Но всё же собравшись с мыслями, я подошёл к рабочему столу и открыл второй ящик, который тоже не был закрыт. Только вот никакой книги я в нём не обнаружил.

В ящике лежали письма, много писем, а сверху — небольшой стеклянный пузырёк с серебристой жидкостью внутри. Я медленно взял его в правую руку и задумчиво вгляделся: внутри были тонкие серебристые нити, тонкие, переплетавшиеся между собой нити… в этом пузырьке были воспоминания.

«Так вот о чём он хотел сказать мне перед смертью! — внезапно догадался я, положив пузырёк на стол и оглядевшись по сторонам в поисках Омута памяти, который уже попадался мне на глаза при беглом осмотре кабинета. — Он хотел отдать мне свои воспоминания…»

Найти Омут было несложно, потому как стоял он неподалёку от меня на небольшом столике у противоположной стены кабинета. Открыв пузырёк, я вылил всё его содержимое, а потом окунулся с головой, погружаясь в воспоминания…

Он следит за ней на башне… Их ночные беседы… Он врывается в класс, прогоняет Невилла и целует её… Он пытается поговорить с ней… Она приходит к нему в кабинет в канун Рождества… Они в опере… Она рассказывает ему обо мне… Их каникулы… Их мирные дни в Хогвартсе… Он видит её с пробитой головой… Он дежурит у её кровати, а она в это мгновение словно превратилась в мраморную статую… Их вальсы… Переговоры… Она споила его абсентом… Он делает Тине предложение после полёта, она его принимает… свадьба… семейная жизнь… последние дни… 

Когда я вынырнул из этого потока воспоминаний, было уже начало четвёртого, то есть на несколько часов точно я словно выпал из жизни. Я потрясённо собрал обратно все эти драгоценные мгновения бесконечного счастья, даже не зная, как мне выразить всю благодарность этому невероятно мудрому человеку за то, что он разрешил мне к ним прикоснуться. Обладая такими воспоминаниями, обладая способностью сделать счастливой ту, что он любил больше жизни, он отпустил её ко мне. И он отдал свои воспоминания, чтобы показать мне, чтобы научить меня… жертвуя своим счастьем.

«Да, мой друг, зря ты всё это затеял… — печально подумал я, оперевшись ладонями о каменную чашу. — Она совсем скоро попросит вернуть тебя, и теперь я ещё охотнее выполню эту просьбу. Я не заслужил такого счастья…»

Тяжело вздохнув, я уже собрался повернуться и направиться к входной двери, как мой глаз зацепился за золотую цепочку, лежавшую рядом с чашей. Поморгав немного, я потянул за неё, и у меня в руках оказался тот самый маховик. А на пол упал небольшой листочек, записка. Подняв его, я вгляделся в текст и, дочитав до конца, ошеломлённо посмотрел перед собой.

Сегодня утром я нашёл этот маховик у себя на столе. Тина вернула его мне. А Северус отдал тебе свои воспоминания. Тебе дали второй шанс, Том, бесценную возможность попытаться исправить свои ошибки. Не упусти его.

А. Д.

 — Спасибо… — прошептал я в пустоту, а затем быстро вышел прочь из кабинета, чтобы начать новую жизнь, с чистого листа.

***

Не знаю, сколько времени я неподвижно стояла в раздумьях на опушке Запретного леса, смотря стеклянным взглядом на надгробный камень, как вдруг почувствовала, что за моей спиной кто-то стоял. Повернув голову немного вправо, я как бы показала тому человеку, что знаю о его присутствии.

До меня донеслись два едва слышных шага, а потом рядом раздался бархатный баритон:

 — Вот, значит, как ты решила…

«Том, — подумала я, закрыв глаза. — А вроде просил мне самой найти его…»

 — Да, — тихо ответила я уже вслух, и Том, подойдя ближе, приобнял меня за талию и тоже посмотрел на надгробный камень, у которого лежал небольшой букет ветрениц, всё ещё цветущих в лесу. — Знаешь… я всю жизнь пыталась сбежать от своей судьбы. Я должна была стать вдовой ещё тридцать восемь лет назад. И словно в насмешку той моей попытке спасти тебя, словно в насмешку моей попытке отвратить неизбежное, спустя все эти годы история повторилась буквально зеркально. И я всё-таки потеряла мужа. Я должна была пережить это всё тридцать восемь лет назад. Пусть с запозданием, но мне придётся пережить это всё сейчас. Надеюсь, я смогу… найти в себе силы, чтобы сделать это.

 — У тебя была возможность вернуть его… — тихо начал говорить Том, но я, пристально посмотрев ему в глаза, возразила:

 — Нет. Я больше не буду идти против судьбы. Я усвоила этот урок, этот жестокий, но очень поучительный урок. Ты был прав, наш с Северусом брак был изначально обречён. Я… я с самого начала чувствовала, что ничем хорошим это не закончится. Кажется, я даже и сказала ему что-то подобное, когда он решился поцеловать меня в первый раз. Как знала… что у этой истории будет несчастливый конец. Но знаешь, даже несмотря на то, что меня сейчас просто разрывает от боли, что мне на самом деле очень больно потерять его, я… я бы повторила всё снова, даже с таким концом. Потому что это было прекрасно. Оно того стоило.

Две солёные дорожки появились на моих щеках, но я не стала смахивать их. Том тоже задумчиво посмотрел на серый могильный камень, ожидая, когда я закончу свою мысль, поэтому, немного придя в себя, я опять начала медленно говорить:

 — Я на самом деле верю в судьбу. Я… я верю, что всё это было зачем-то нужно. Не знаю, зачем, но было нужно. Северус отпустил меня. Я выбрала тебя. Пусть, пусть это будет глупо, пусть нелогично, но я хочу быть с тобой. Теперь я точно знаю, что любить двоих можно, и я буду любить его всю оставшуюся жизнь, но… но вот быть с двумя одновременно — нет. Он смог отпустить меня… теперь мне нужно найти силы отпустить его.

 — Принятие?.. — спросил Том спустя минуту раздумий.

 — Нет, отрицание, — ответила я, переведя взгляд с его лица обратно на надгробный камень. — Но принятие придёт… со временем. Ночь сменяет день… смерть сменяет жизнь… а потом снова появляется жизнь… Всё приходит и уходит… уйдёт и эта боль… хотя бы боль… нужно только время.

 — Я готов ждать, — решительно произнёс он, взяв меня за правую ладонь. — Столько, сколько будет нужно. Тина?..

 — Да?..

 — Почему ты приехала сюда? Почему ты вдруг решила вернуться в Англию? В Хогвартс? Именно сейчас?

 — Знаешь, у меня прошлой весной началась депрессия. Панические атаки при виде операционной, инструментов. Я… я очень тяжело переживала то наше… расставание с тобой. Уходила в запои… пыталась забыться. И вот как-то поздно вечером перед моими глазами возникло… видение. Даже галлюцинация. Перед моими глазами возник Хогвартс. Так чётко возник, так явно, хотя я до этого вообще о нём практически забыла. И мне вдруг стало так спокойно, у меня вдруг появилось ощущение, что именно там, именно в Хогвартсе я смогу хоть немного прийти в себя, хоть немного отдохнуть… найти то самое принятие. У меня появилось чувство, что я просто должна быть здесь. Обязана. И я приехала. Меня тогда так удивил этот… случай, что я даже запомнила число. Двадцать четвёртое июня.

 — Невероятно… — в голосе Тома проскочило настолько сильное потрясение, и я недоуменно посмотрела на него. — Тина, мой… слуга, Хвост, ты его видела в Малфой-Мэноре десятого мая, возродил меня к жизни именно в этот день. Поздно вечером двадцать четвёртого июня. Удивительно… может, это действительно судьба?

 — Я не знаю, — тихо ответила я, положив голову ему на плечо. — Я так устала…

 — Понимаю, я тоже. Знаешь, мы и так сильно задержались, Паттерсон нас уже давно ждёт. Пойдём, Тинь-Тинь, нам пора домой.

Я ещё раз взглянула на надгробие с именем и фамилией моего мужа, и по щекам вновь скатилась пара горьких слёз. Потом в последний раз посмотрела на старинный замок с причудливыми башнями и широкими оконными пролётами. А затем взяла в ослабшую руку ладонь Тома и, крепко сжав её, прошептала:

 — Ты прав. Пора возвращаться домой…

И мы, взявшись за руки, медленно пошли по тропинке в сторону автомобиля.