***

Я вышел на крыльцо за пятнадцать минут до заката, чтобы ещё немного посмотреть на замок, на место, которое долгие годы считал домом. А ещё я хотел найти Тину. Лестат сказал мне, что они с Северусом решили провести день на природе, и в целом я понимал желание своего… друга оградить свою супругу от ненужного стресса, от слёз, вызванных моим отъездом, а и я, и он прекрасно понимали, что эти слёзы неизбежны. Но я не мог ничего с собой поделать и очень хотел попрощаться с ней, лично.

И я был очень удивлён, когда, выйдя на крыльцо, увидел идущих навстречу Тину и Северуса. Он отпустил ладонь своей жены, и она сделала один неуверенный шаг мне навстречу. Я озадаченно посмотрел на него, а Северус, улыбнувшись мне, открыл своё сознание.

 — Знаешь, ты как-то сказала мне, что Том однажды стал бы таким же, как я. Тогда ты выразилась: «Набрался бы мудрости и жизненного опыта». Так вот. Он действительно станет таким, поверь мне. Я показал ему, как, научил его. И он всё понял, правда. Он любит тебя. Я тоже. Мы оба хотим, чтобы ты была счастлива. Только знаешь, что… он сможет однажды стать таким, как я, а вот мне уже никогда не стать тем резким, прямолинейным, упрямым парнем, который навсегда сумел покорить твоё сердце. И я это понимаю.… Я дам тебе развод. Ты снова станешь профессором Реддл. 

Я не мог поверить увиденному. Он… отпустил её. Отпустил ко мне. И она была готова оставить его, оставить свой единственный шанс на спокойную безоблачную жизнь ради меня. Но это было ещё не всё. Северус снова открыл своё сознание, и я увидел его личный кабинет, а точнее, чёрный массивный стол. И в этот момент воздух рассекли слова, произнесённые абсолютно забытым мной голосом:

— Авада Кедавра!

И зелёная вспышка промелькнула буквально на одну десятую секунды, попав в спину человеку, стоявшему прямо передо мной. Это случилось так быстро, так неожиданно, что я даже не сразу понял, что конкретно стряслось. Я неподвижно стоял и смотрел, как безжизненное тело моего друга упало на гравий подъездной дорожки, а в это время совсем неподалёку раздался леденящий душу дьявольский смех. Мне потребовалась минута, чтобы обработать полученную информацию и понять, что же всё-таки произошло.

А когда это всё же случилось, разум моментально затмила всепоглощающая ненависть. Но я не успел достать палочку, чтобы произнести ответное заклинание, потому что Невилл, вышедший вместе со мной на крыльцо, сориентировался быстрее и метко запустил сильное парализующее заклинание. И в этот же момент мы смогли наконец увидеть её. Беллатрису.

У Невилла был очень зоркий глаз, или ему просто повезло: парализующее заклинание попало этой безумной женщине прямо в сердце, заставив его навсегда замереть. А с её смертью исчезли и Маскирующие чары, под которыми она всё это время скрывалась. Растрёпанная, в неизменном чёрном платье до колена и чёрной мантии. С замершей гримасой безудержного смеха. Она лежала в десяти шагах от Северуса, смотревшего неподвижным взором на ярко-алый, кровавый закат, умиротворённо смотревшего, словно всё, что он хотел от этой жизни, — это увидеть напоследок этот самый закат.

Невилл побежал звать на помощь, а я на негнущихся ногах подошёл к Тине. Я не раз за свою бытность нейрохирургом наблюдал различные степени угнетения сознания. И сейчас я видел, как Тина погрузилась в ступор, который в любое время мог перейти в сопор. Я попытался взять её за руку, пять раз позвал по имени, потряс за плечи, вновь пару раз громко повторил её имя, но Тина меня не слышала. Она никак не реагировала на меня, на мои попытки вывести её из этого состояния. Она неподвижно стояла и смотрела перед собой.

Спустя десять минут вокруг нас стали собираться люди. Невилл что-то громко объяснял Дамблдору и МакГонагалл, кто-то с ужасом вскрикнул, увидев два неподвижно лежавших тела. И в этот момент очнулась Тина.

 — НЕТ! — вдруг закричала она и, оттолкнув меня от себя, опустилась на колени рядом с телом Северуса. — Нет!.. нет…

Тина потрясла его за плечи, потом обхватила руками его лицо, поцеловала в губы. Она не верила, что он был мёртв. Но против фактов было трудно поспорить, и через минуту Тина окончательно убедилась в этом.

 — НЕТ! — отчаянно закричала она, впадая в истерику. — НЕТ! ГОСПОДИ, НЕТ!

Сколько же боли было в этот момент в её голосе… Все, кто стоял вокруг, замерли от этого полного отчаяния крика, понимая, что сделать уже ничего было нельзя. Тина разрывалась от рыданий, её буквально трясло. А я стоял за её спиной и не мог ничего сделать. Я стоял за её спиной и ненавидел себя за то, что явился причиной того, что она стала вдовой. Именно я. Месяц назад я хотел сам убить его, своего соперника, а сейчас отдал бы свою жизнь, свою душу, чтобы воскресить его. Я готов был отдать всё, что у меня было, лишь бы не слышать этого полного боли крика. Но никому моя душа была не нужна.

Внезапно Тина вскочила на ноги и рванула в сторону Чёрного озера. Я сразу понял, что она хотела сделать, поэтому за три шага догнал её и крепко схватил за запястье. Тина резко, с небывалой силой, дёрнула рукой, но я уже успел подойти ближе и обхватил железной хваткой её грудную клетку.

 — Отпусти меня! — на пике истерики закричала она, изо всех сил пытаясь вырваться из моих силков. — ОТПУСТИ МЕНЯ! Я ХОЧУ К НЕМУ! ХОЧУ УМЕРЕТЬ! КАК ЖЕ БОЛЬНО!..

Тина со всей силы ещё раз махнула рукой, и мои рёбра предательски треснули. Я резко выдохнул от боли, но из последних сил держал её в руках. Я не мог позволить ей сделать то, что она собиралась сейчас сделать.

 — КАК ЖЕ БОЛЬНО! — опять закричала Тина, размахивая руками во все стороны, и мне опять прилетело по рёбрам. — УБЕЙ МЕНЯ, МНЕ НЕ ВЫНЕСТИ ЭТУ БОЛЬ!

 — Лестат, транквилизатор! — крикнул я, понимая, что смогу удерживать её ещё минуты две, не больше.

Но солнца уже не было в поле видимости, поэтому буквально через двадцать секунд он появился рядом с уже набранным шприцом.

 — В мышцу, быстрее! — скомандовал я, и Лестат, ловко вывернувшись, попал в бедро. — Ещё, ещё один!

Он тут же скрылся из виду, а я продолжал держать Тину, активно вырывавшуюся из моих рук. Спустя тридцать секунд был сделан второй укол, а потом уже Лестат мёртвой хваткой сжал сестру. Я, тяжело дыша, опустился на траву, тоже впадая в отчаяние, а Тина спустя пять минут истерики постепенно обмякла и впала в медикаментозный сон.

 — В лазарет, Лестат, — тихо обратился я к своему помощнику, с невыразимой болью смотревшего на меня. — Отнеси её туда, и надо убрать оттуда всё острые предметы. У нас ещё есть транквилизаторы?

 — Две упаковки, — так же тихо ответил он, подхватив сестру на руки.

 — Пока хватит. Я… я тоже сейчас приду к тебе.

 — У тебя рёбра сломаны…

 — Да, я знаю, — выдохнув, прошептал я, совсем не чувствуя физической боли. — Я сейчас залечу их, не беспокойся. Иди…

Лестат посмотрел на меня пронзительными, полными боли фиалковыми глазами, как бы говоря, что он понимал мою боль, но… он не понимал. Он не был в этом виноват. Виноват был я. Каким же я слепым был всё это время! Мне казалось, что наш треугольник был единственным, но… был ещё и второй, намного опаснее первого. И сейчас они оба были разорваны. Лестат поднял сестру на руки и в это же мгновение исчез, а я деревянными руками взял палочку и собрался пробормотать заклинание, но кто-то меня остановил.

 — В таком состоянии тебе лучше не трогать палочку, Том… — наклонившись, мягко обратился ко мне Дамблдор. — Позволь мне. Эпискеи!

Я сразу почувствовал, как мои рёбра, немного сместившиеся до этого, вернулись на своё место. Посмотрев на Дамблдора пустым взглядом, я молил его, молил, чтобы он сказал, что всё это можно исправить. Что он знает, как. Но, только встретившись с бледно-голубыми глазами, пристально, с невыразимой печалью смотревшими на меня глазами, я понял, что он тоже не знал как. Никто не может победить смерть. Ни обладатель Бузинной палочки, ни Воскрешающего камня.

 — Я буду в лазарете, — без единой эмоции в голосе произнёс я, скорее для того, чтобы что-то сделать, чем сообщить что-то, ведь и так было понятно, что я не оставлю Тину одну.

 — Мы вызвали мракоборцев, — всё тем же мягким, печальным голосом пояснил Дамблдор, хотя я и не просил об этом. — Я думаю, они смогут прояснить… произошедшее…

 — Хорошо, я буду в лазарете, — повторил я, совершенно не осознавая, что уже говорил эту фразу.

Я посмотрел перед собой немного, а в голове было необыкновенно пусто. Ни одной мысли. Абсолютная пустота. А потом одна мысль всё же появилась: нельзя оставлять Тину одну. И только благодаря этой мысли я нашёл в себе силы встать и направиться в больничное крыло.

Опять та же картина: Тина лежит на кровати в больничном крыле. С раной. Но эту рану я зашить был не в состоянии. От простуды помогли антибиотики. От раны черепа — кровь Лестата. Ножевое в сердце — шовный материал, немного мастерства и противошоковая терапия. «А что мне делать теперь? Всю жизнь колоть ей седативные? Дать утопиться, выпрыгнуть из окна? Поможет? Или только отсрочит боль? Господи, что же мне делать?!»

Спустя десять минут в больничное крыло опять пришли Грюм и Бруствер в компании Дамблдора и МакГонагалл. Я, сидя у кровати Тины, насильно вогнанной в сон, поднял на них взгляд, не в силах произнести хоть одно слово.

 — Беллатриса Лестрейндж сбежала сегодня в обед, — тихо сообщил Бруствер, встретившись со мной взглядом. — Она как-то смогла убить нашего сотрудника, выкрала его палочку и покинула Азкабан. Но мы думали, что она пустится в бега, а не заявится сюда…

 — Аластор, кого она?.. — обеспокоенно спросила МакГонагалл, но не смогла закончить свой вопрос.

 — Этот парень пришёл к нам месяц назад, новенький, — тихо пробормотал Грюм, отведя взгляд в сторону. — Он не должен был подниматься на тот уровень…

 — Она трансгрессировала? — поинтересовался Дамблдор, не сводя полного грусти взгляда с Тины, лежавшей прямо перед ним.

 — Она не могла оттуда трансгрессировать, — тихо возразил Бруствер. — Из Азкабана нельзя трансгрессировать. Как и туда, впрочем. Видимо, она…

 — Она анимаг, — наконец я нашёл в себе силы, чтобы что-то сказать. — Видимо, переплыла залив в обличии лисы. Потому и прибыла сюда так поздно.

 — Почему ты раньше не сказал нам, что она анимаг?! — рассерженно воскликнул Грюм, но сразу затих, когда я опять посмотрел на него опустошённым взглядом.

 — Забыл. Не думал, что она… сможет сбежать… Я забыл про неё.

 — Это я во всём виноват, Альбус, — вдруг прошептал Грюм, и я немного оживился от такой новости, снова подняв взгляд на пришедших людей. — Мы как раз вчера с Кингсли были в Азкабане… И когда мы проходили мимо камеры Лестрейндж, она рассмеялась, сказала нам, что мы не сможем как-то причинить ей боль, ведь она отомщена. Она думала, что убила свою… соперницу. А я ей рявкнул, что твоя бывшая жена жива, и у неё ничего не вышло. Думал позлить её, а то уж больно эта сумасшедшая была радостна. Что же я наделал…

 — Я бы хотел сказать, что ты полный кретин, Грюм, но не скажу, — вздохнув, с горечью в голосе произнёс я, взяв в ладонь руку Тины. — Белла всё равно бы узнала обо всём, не от тебя, так от кого-нибудь другого. Это был лишь вопрос времени. Это из-за меня она пришла сюда мстить. Лучше бы убила меня, честное слово, всем бы сразу стало легче жить… Но она знала, как лучше сделать, как сделать больнее. Она в этом мастер. Да, теперь она отомщена в полном объёме.

 — Альбус, но разве на Хогвартс не был наложен щит против Пожирателей?.. — подал голос Бруствер, но, услышав эти слова, я зло рассмеялся.

 — Да я же ей и помог в этой мести! — я не мог остановить душивший меня парадоксальный смех. — Это же я тогда разрушил этот чёртов щит! Ты ведь не накладывал другой, верно?..

 — Нет, Том, не накладывал… — ещё более сочувственно прошептал Дамблдор, впрочем, в абсолютной тишине его было прекрасно слышно. — Ты же раскаялся… мне казалось, что больше необходимости в нём нет…

 — Раскаялся! — от этого смеха у меня даже потекли из глаз слёзы, но больше никому в этом помещении смешно не было. — Чёрт возьми, раскаялся!

Смех продолжал вырываться из моей груди ещё какое-то время, а потом, когда моя нервная система совсем истощилась, я более спокойным тоном произнёс:

 — Если вы хотите найти виноватого, то посмотрите прямо перед собой. Не знаю, станет от этого кому-то легче или нет. Что мне делать, Дамблдор?

 — Просто будь рядом, Том, — мягко попросил он, подойдя ко мне и положив на плечо иссушенную возрастом руку. — Ты ей сейчас очень нужен. Я думаю, нам пора идти…

Возражать никто не стал. И больше никто в лазарет прийти в этот день не рискнул. Так мы и сидели неподвижно с Лестатом по разные стороны кровати, периодически добавляя транквилизатор, боясь повторной истерики. К сожалению, вечно колоть препарат мы не могли, тем более что мы и так превысили все допустимые дозировки. Поэтому на следующий день инъекции закончились.

Но Тина опять была в ступоре. Если я просил её сесть — она садилась. Если я подносил ей чашку с водой — пила. Есть — отказывалась. Что-либо сказать — тоже. Она целый день с восьми утра до десяти вечера неподвижно просидела на кровати, смотря в одну точку перед собой. Ни одной слезинки. Ни одного движения. В тот момент я понял, что истерика, которая была до этого, была намного лучше. В лазарет приходил Невилл. Луна. Близнецы Уизли. Но она ни на кого не реагировала. Она целый день неподвижно смотрела в стену.

На следующий день, шестого июня, состоялись похороны. Когда я тихо сказал об этом Тине с утра и спросил, хочет ли она пойти, то впервые за эти полутора суток увидел хоть какую-то реакцию на свои действия. Она повернулась ко мне и медленно кивнула. Я помог ей переодеться в простое чёрное платье, а потом повёл её за руку, не отпуская от себя ни на шаг.

Казалось, погода в тот день скорбела вместе со всеми. Серое пасмурное небо и мелкая морось. Но это обстоятельство вовсе не помешало присутствовать почти всем обитателям школы на берегу Чёрного озера, недалеко от опушки Запретного леса, где решили сделать могилу в знак искреннего уважения. Он всегда считал Хогвартс своим домом, и теперь он останется здесь навсегда.

Сначала трогательную речь произнёс Дамблдор, потом — профессор Слизнорт, затем каждый из преподавателей что-то да сказал. Даже несколько учеников добавили пару слов. И все ждали, что Тина тоже решится что-то сказать. Но она молчала. Просто смотрела на серый надгробный камень и молчала. Когда после непродолжительной паузы Дамблдор уже собрался уходить, показывая, что всё… закончилось, Тина вдруг встала со своего места, подошла прямо к простому надгробию и, упав на колени прямо на могилу, закричала от боли.

Этот крик, леденящий душу крик вряд ли кто-то сможет забыть из тех, кто его слышал в тот день. Он был красноречивее всех сказанных ранее слов. Наконец слёзы хлынули из её глаз, и Тина, пару раз ударив в мягкую землю кулаком, дала боли хоть немного выйти наружу. Это была не истерика. Это была именно боль. Осознанная боль от потери.

Постепенно все разошлись, а спустя двадцать минут начался сильный дождь. Но ни Тина, ни я так и не сдвинулись со своего места. Тина сидела на сырой земле и пыталась дать дождю смыть ту чёрную печаль, что полностью поглотила её, а я стоял за её спиной и скорбел вместе с ней. По-своему, но не менее сильно. Через два с половиной часа силы покинули Тину, и я поднял её на руки, насквозь промокшую и истощённую, и отнёс обратно в лазарет. И опять она вернулась в состояние ступора, ни на кого не реагируя, не двигаясь, молча.

Так прошло два дня, а на третий после обеда в лазарет зашёл Дамблдор. Он попросил меня зайти к нему в кабинет, и я, оставив Тину на Лестата, послушно выполнил его просьбу и сел напротив рабочего стола директора Хогвартса.

 — Том, я бы хотел поговорить с тобой, — спокойно произнёс Дамблдор, и я безучастно уставился на него, ожидая конкретики. Угадав мои мысли, он открыл ящик своего стола и достал оттуда небольшие песочные часы, посаженные на ось, а потом протянул мне: — Ты знаешь, что это?

 — Это… маховик времени? — немного удивлённо предположил я, поскольку вживую никогда их не видел, но многое слышал.

 — Ты действительно очень одарённый человек, Том, — мягко улыбнувшись, заметил Дамблдор. — Всё верно, это он.

 — Откуда он у тебя? — задал я вполне логичный вопрос, и на его лице появилась бледная тень улыбки.

 — Кингсли Бруствер смог подменить один из этих очень опасных устройств на муляж и одолжил на несколько дней мне.

 — Ты хочешь, чтобы я вернулся в прошлое и спас его? — в лоб спросил я, прекрасно понимая, к чему всё шло. — Я согласен.

 — Не всё так просто, Том, — улыбка тут же сползла с лица Дамблдора. Он положил часы передо мной на стол и пояснил: — Первое, что я хочу тебе сказать, будет то… что ты должен прекрасно понимать, что Тина — абсолютно удивительная девушка, и изменить прошлое с помощью магии так, чтобы она о нём не помнила, — у тебя просто не получится. Я думаю, что она будет помнить оба варианта развития событий…

 — А что второе? — спросил я, уловив первую мысль.

 — А второе… — вздохнул Дамблдор. — Том, неужели ты действительно собирался всю оставшуюся жизнь оперировать в госпитале?

 — Нет, конечно, — усмехнувшись, что меня так легко раскусили, ответил я. — Я бы убедился, что у Тины всё хорошо, сделал бы видимость, что уезжаю куда-нибудь подальше, а сам бы пустил себе цианистый калий по вене. Без неё в моей жизни смысла просто нет…

 — Знаешь, вы на самом деле очень похожи с Северусом… — туманно заметил он, но я, моментально обо всём догадавшись, воскликнул:

 — Чёрт! Хочешь сказать, что он тоже собирался покончить с собой после нашего отъезда?!

 — Даже яд приготовил, — подтвердил мои догадки Дамблдор.

 — То есть в тот день кто-нибудь точно должен был умереть?

 — Да, Том, — с нотками грусти ответил он. — И я даю тебе этот маховик не для того, чтобы ты что-то изменил. Я даю тебе его для того, чтобы ты… Ты же понимаешь, кто должен сделать этот выбор в итоге?

 — Я всё понял, Дамблдор, — тихо произнёс я, встав со своего места и взяв в руки песочные часы. — Спасибо.

И с этими словами я положил маховик в карман пиджака и направился обратно в больничное крыло.

***

Я словно потеряла чувство времени. Словно эта дьявольская мельница остановилась для меня. Остановилась вместе с его сердцем. Я смогла дать волю слезам только тогда, когда лично увидела его могилу. Кто-то что-то говорил, но я не понимала ни единого слова. Мной полностью завладела боль.

А потом я снова погрузилась в оцепенение. Передо мной раз за разом крутились его последние минуты, его последние слова, его касания, поцелуи, его дыхание на моей коже… Раз за разом я с самого утра переживала этот день, раз за разом просила, умоляла, чтобы это был всего лишь сон. Но это был не сон. Раз за разом всё заканчивалось одинаково.

Я не знаю, сколько прошло времени со всех этих событий, но меня внезапно окрикнул Том. Сначала раздался резкий хлопок дверью, потом он прогнал Поппи и Лестата, а затем пододвинул стул к моей кровати, насильно развернул меня к себе лицом и сел напротив.

 — Так, всё, хватит, мне это надоело! — рассерженно воскликнул он, пристально посмотрев на меня чёрными, словно два бриллианта, глазами. — Я не дам тебе заморить себя голодом. И я не собираюсь дальше сидеть сложа руки и смотреть, как ты угасаешь на моих глазах. Держи.

Том насильно взял меня за правую руку и, разогнув мои, словно восковые, пальцы, положил туда что-то странное. Я медленно опустила взгляд и обнаружила в руке причудливые песочные часы, нанизанные на ось.

 — Что это? — охрипшим голосом без единой эмоции спросила я, скорее по привычке, чем испытывая какое-то любопытство.

 — Маховик времени, — коротко ответил Том, не отрывая от меня взгляда. — Ты знаешь, зачем он нужен?

Я медленно повернула голову сначала вправо, потом влево, а после вновь посмотрела на странные часы.

 — С его помощью можно перемещаться во времени.

 — Я не могу им воспользоваться, — хрипло ответила я, не понимая, зачем он дал мне эту вещь. Я бы вернулась, сразу же вернулась и спасла его, но… магия на меня не действовала. Так что этот маховик был просто маленькими часами, которые к тому же не показывали время.

 — Я могу, — твёрдо заявил Том. — Тина, послушай меня, послушай внимательно. Мне надоело это враньё! Оно повсюду, мы потонули в нём! Но я хочу прекратить всё это. И я это сделаю. Может, это прозвучит жёстко, зато будет правдой.

Он облокотился о колени и, всё ещё пристально глядя мне в глаза, продолжил свой монолог:

 — Тридцать восемь лет назад ты соврала мне, пытаясь спасти меня. Северус врал тебе полгода, скрывая, что я жив. Я всё это время врал Беллатрисе! Я никогда не говорил ей, что люблю её, никогда не говорил, что я к ней чувствую что-то, но… я никогда и не говорил, что это не так. Я спал с ней, пытаясь забыть тебя, и этим давал ей надежду. Я ей врал, и ты сама видишь, во что это всё вылилось. В Малфой-Мэноре ты соврала и мне, и ему, пытаясь опять всех спасти. Я соврал тебе неделю назад! Соврал и он…

 — Что?.. — мозги начали немного шевелиться, а потом появилось возмущение. — Он отпустил меня! Ты отпустил меня! Неужели ты?..

 — Я соврал тебе в другом, Тина, — резко перебил меня Том. — Я отпустил тебя, но я не собирался жить дальше после своего отъезда. Он действительно отпустил тебя, но он не собирался жить дальше так же, как и я…

 — Это ложь! — закричала я, вскочив с кровати, но Том всё так же продолжал сидеть на стуле и смотреть мне в глаза. — Он сам попросил меня приезжать к нему, хотя бы раз в год или два!..

 — На могилу, Тина, — выдохнул Том, и его слова заставили меня снова осесть. Внезапно в сознании всплыла та самая фраза.

Я знаю, что это будет очень странная просьба, но… вдруг у тебя возникнет желание приехать сюда и навестить меня, хотя бы раз в год или два… Я всегда буду рад тебе, Тина… 

Вспомнив её, вспомнив тот тон, которым Северус произнёс эту фразу, я вдруг осознала, что Том был прав: Северус всего лишь попросил навещать его могилу. Он не собирался жить дальше. Я опять безучастно посмотрела в чёрные, полные спокойствия глаза, словно говоря, что он может продолжать.

 — Я больше не буду тебе врать, так что слушай внимательно. Сейчас, именно сейчас перед тобой стоит тот самый выбор. Я больше не буду стеречь тебя здесь, больше не буду давать тебе седативные. И ты можешь сделать то, что считаешь нужным. Ты можешь выпрыгнуть в окно или вскрыть себе вены, сделав тем самым несчастными трёх человек. Ты можешь отдать маховик времени Дамблдору, попытаться отпустить Северуса и дать второй шанс мне. Я не буду врать тебе, что наша с тобой жизнь будет спокойной и безоблачной. Это не так. Будет всякое. Хорошее и плохое, ссоры и обиды. Но я готов поклясться тебе, как в той клятве у алтаря сорок четыре года назад, что всегда буду с тобой, в горе и радости, в болезни и здравии… Я готов преодолевать все проблемы вместе с тобой, а проблемы будут точно, в этом можно даже не сомневаться.

Том замолчал буквально на одну минуту, а я потрясённо смотрела на него, пытаясь осознать услышанное. Набрав побольше воздуха, он вновь заговорил:

 — Или ты можешь отдать этот маховик мне, и тогда я верну тебе Северуса. Я умру в тот день вместо него, а ты будешь счастлива с ним. Ты будешь помнить об этом, Тина, но тебя это не должно останавливать. Всю жизнь я боялся смерти, бежал от неё. Но теперь я её не боюсь. Единственное, о чём я прошу тебя, — это дать мне шанс умереть достойно. Смерть Северуса именно такая. Он заслужил её. Я нет, но пусть это будет… твой последний подарок мне. Не надо жалеть меня, не надо из жалости пытаться что-то построить со мной, если ты хочешь быть с ним. В этот раз поступи честно, честно по отношению ко всем. Ложь во спасение не работает, и мы все уже десять раз убедились в этом.

Произнеся эти слова, Том с минуту смотрел в пол, как бы собираясь с мыслями, а потом поднялся на ноги и снова обратился ко мне напоследок:

 — Я тебя не тороплю, думай столько, сколько тебе будет нужно. И я попрошу остальных не беспокоить тебя. Как только примешь решение — найдёшь меня, думаю, это будет не очень сложно, особенно если ты попросишь о помощи Лестата.

До меня донёсся хлопок входной двери, и я опять осталась одна. Впервые за всё это время я встала с кровати и на негнущихся ногах, взяв в руки тот самый стул, на котором до этого сидел Том, подошла к окну. Поставив стул прямо перед огромным оконным пролётом, я села на него и стала смотреть вдаль.

Через несколько часов пошёл дождь. Струи воды смывали с сочной зелени всю пыль, накопленную за предыдущие две недели солнца. Капли ударялись в окно одна за одной, то яростно стуча, то мягко шелестя. Потом наступила темнота, но дождь продолжал лить до самой полуночи. После полуночи тучи рассеялись, и меня почти что ослепил яркий лунный свет, заливавший окрестности замка, а звёзды, бездушные, далёкие огни, светили словно сотни драгоценных камней, рассыпанных кем-то давным-давно.

Постепенно луна зашла, и начался рассвет. Прекрасный, невыразимой красоты рассвет. Чернота ночи отступала, прогоняемая золотистыми солнечными лучами. Солнечный свет превращал страшную темноту в бледно-розовый, оранжевый, в прекрасную летнюю лазурь, такую глубокую, какая может быть только в жаркий июльский день. Начинался новый день, новый летний день.

Наконец, спустя несколько часов после рассвета я нашла в себе силы встать, взять в руки маховик и выйти из лазарета. Наконец выбор был сделан. Осталось только озвучить его.