Пуля навылет, сонная артерия не задета, три ребра и нога сломаны. Через три дня после катастрофы ему разрешают приглашать посетителей. Казалось бы, ну разрешают и что, кто теперь к нему придет? Оказалось, к нему пришел Лимон, все таки он не был предсмертной галлюцинацией. Все бинты, гипсы, повязки, боли, капельницы, все это сразу стало неважным по сравнению с тем, что его брат жив. Жизнь сразу становится практически безоблачной. Белая смерть не будет на них охотиться, а значит можно расслабиться, что Мандарин и делает: ест, часто спит, смотрит безумные японские шоу, не спорит с врачами и медсестрами, мечтает почесать ногу под гипсом, болтает с братом, который приходит каждый день. Надолго расслабиться не выходит.

      Десять с половиной дней безмятежности. После короткого, беспокойного медикаментозного сна он проснулся от того что луч полуденного солнца забрался на его лицо. Обогрел, а потом попытался залезть под веки. Тогда Мандарин проснулся окончательно и понял, что в палате уже не один.

      В кресле сидел Ледибаг. Нога на ногу, книга в руках, на носу очки. Лицо усыпано мелкими, поджившими ссадинами и несколькими желтеющими синяками. Он увлеченно смотрел в книгу и тихо посмеивался. Мандарину захотелось просто и незатейливо врезать по блаженной ухмылочке, но не будет ведь Ледибаг ждать, пока он сползет с постели и на костылях доковыляет до кресла.

      – Какого хрена ты здесь забыл?

      – О, проснулся наконец, – Ледибаг положил книгу на тумбочку.

      – Спрашиваю еще раз. Какого хрена ты приперся?

      – Я хочу извиниться.

      – Неужели? Ты меня чуть не убил! Одних извинений мало будет.

      – Твой брат стрелял в меня. Дважды.

      – Кажется, он извинился за это. Дважды, – Лимон разорялся добрых пятнадцать минут, – А потом еще и спас тебе жизнь, так что не жалуйся.

      – Как он кстати? Я рад что он выжил. Новости разносятся быстро, – пояснил Ледибаг, будто это должно удивлять.

      – Сшиб девчонку грузовиком, счастлив от свершившейся справедливости. Как его стрельба оправдывает мое почти убийство?

      – Никак. – признал Ледибаг, – Извини за то, что почти убил тебя. У меня было время поразмыслить. День был ужасный, всё это… я сорвался и вместо того чтобы слушать, начал действовать силой. Барри, мой психиатр, в таких случаях советует прорабатывать свою агрессию: найти причины, то что ее питает и поддерживает.

      – Синдром тупого идиота-спасателя, – пробормотал Мандарин себе под нос.

      – Что?

      – Ничего, ты продолжай, продолжай.

      И Ледибаг продолжает. Он, вдохновленный идеей психологического роста расхаживает по палате и добрых шесть минут, активно жестикулируя, вещает о принятии, прощении, барьере взаимопонимания, силовом решении конфликта. Мандарин же размышляет как лучше: долбануть его костылем по спине или кулаком по носу. Решает, что кулаком будет приятней. Ледибаг же в своей речи доходит до чертовой иллюзорной стены.

      – Нам надо открыть эту дверь, разложить эту проблему и решить все поэтапно.

      – О, та самая иллюзорная стена в которой есть не иллюзорная дверь, из которой ты меня выкидываешь. Какая прелесть. Ну что же, давай попробуем.

      – Что правда?

      Улыбается. Точно по зубам. Вот это отличное решение проблемы по мнению Мандарина.

      – Правда, – только принеси мне еще одну подушку, в том шкафу.

      – А что кровать? Тут в каждом третьем туалете умный унитаз, а кровать обычная?

      – Да. Неси подушку. Так значит, девчонка поимела и тебя.

      Ледибаг, раздражающе довольный, достал подушку.

      – Самая главная мерзавка во всем чертовом поезде. Была. Пока не появился ее папаша.

      Ледибаг подошел к кровати и несколько раз смял подушку загорелыми руками. Мандарин упирается правой рукой в кровать, готовится приподняться. Сейчас Ледибаг наклонится чтобы положить подушку ему под голову и получит свое. Должна же быть хоть какая-то моральная компенсация.

      – А я ведь пытался тебе это сказать. Твой Барри не учил тебя прислушиваться к окружающим?

      – Я над этим работаю.

      – Кого еще из этой семейки принесло на поезд? Мать, отца, кто там у них?

      Мандарин мешкает, вспоминает что рукой нужно работать осторожно, ранение у основания шеи едва начало зарастать, нельзя его беспокоить. Он отводит голову назад, чтобы резким движением выбросить ее вперед и ударить Ледибаг в нос, минимум движений - максимум пользы, но тело слабо и движения заторможены. Ледибаг успевает воспринять все по-своему. Он молниеносно усаживается на кровать, наклоняется, прижимается к груди Мандарина своей и подсовывает руку под спину, выпрямляется, крепким объятием утягивая Мандарина за собой и уничтожая весь боевой запал.

      – Мать убили незадолго до этого, собственно, поэтому вы все оказались там. Успели так или иначе насолить Белой смерти и он решил, что будет прекрасно, если вы все друг друга поубиваете, – Ледибаг свободной рукой поправляет подушки за спиной у Мандарина.

      – Вся блядская семейка сдохла, – отстраненно комментирует историю Мандарин. Его сердцу в груди тесно, колотится, пытается вырваться. Может и получится, несколько прутьев клетки уже надломились.

      – Ну а у меня просто удача с прибабахом. Нарвался на заказ, от которого отказался Резчик.

      Мандарину кажется, что время замедлилось. Теплое дыхание щекочет кожу около уха, светлые волосы слабо пахнут ментолом. Подушки никак не могут уложиться, дыхание опустилось на шею, а рука, обхватившая торс, сдавливает все сильнее.

      – Потише, у меня три ребра сломаны, так что, если не хочешь добить меня, отпусти.

      – Извини, не подумал. Готово, – Ледибаг отстраняется и укладывает Мандарина на подушки, поправляет тонкое одеяло, но с кровати не встает.

      – Да, думать тебе пора бы научиться, – сказал Мандарин.

      – О чем ты?

      – Например, о том, что ты меня почти застрелил.

      – А не ты ли перед этим хотел порезать меня на кусочки и цитирую «засунуть в сраного Мамомона»?

      – Я был готов выслушать предложения, – и Мандарин не врет. Правда был готов. Стал бы он тогда рассказывать Ледибаг что собирается делать? Слушал бы его психологическую чушь? Да ни за что. Замешкался бы, когда мелкая падла начала вопить? Пытался бы что-то сказать? Да нихрена. Сейчас он видит, что и Ледибаг это понимает.

      – Если все еще готов, предлагаю перестать выяснять кто больше друг другу нагадил и начать конструктивное общение. Все мы совершили много ошибок, сказали много неприятных вещей. Я постараюсь проявить больше доверия к тебе.

      – Наконец что-то дельное. Договорились, – Мандарин протянул ладонь Ледибаг и тот пожал ее в ответ. – Только давай без этой хипстерской херни про задетые нежные чувства. Все просто: ты не убиваешь меня, я не убиваю тебя и… не знаю, что ты успел обо мне надумать, но я не никого не убиваю просто так, потому что рожей не вышел, и не хватаюсь за первую попавшуюся работу. Я профессионал и у меня есть принципы.

      «Давай не будем нести херню про нежные задетые чувства», – говорил он. Они смотрят друг на друга. Глаза Ледибаг смеются. Он хочет что-то сказать. Открывает рот, набирает воздух... Дверь в палату распахивается. Входит медсестра и говорит, что Ру Домасу-сан пора перевязывать. В ее руках поднос с белым свертком. Перевязка должна быть завтра, но Мандарину это на руку. Ему нужно немного подумать.

      – Я подожду в коридоре.

      – Не надо, это надолго, – говорит Мандарин, – Иди.

      Медсестра готовит бинты и препараты для обработки.

      – Я зайду завтра. Ру Домасу-сан?

      – Ле Домас.

      – Может и имя есть?

      – Есть.

      Ледибаг смеется и встает с кровати. Легким шагом идет к двери. Оборачивается и говорит:

      – Кёрлиш. Хм, а тебе подошла бы эта фамилия.

      Мандарин улыбается в ответ и показывает ему фак. Просто, потому что должна же быть хоть какая-то моральная компенсация.

      Ледибаг усмехнувшись выходит из палаты. Рядом медсестра гремит чем-то на подносе. Неясное чувство тревоги трепещет на краю сознания.