Возможность высказать мужу всё, что она о нём думает,

представилась Анфисе уже на следующий день. Звонок Сергея оторвал её от

очередного перевода, который женщина выполняла на дому.

— Да, Зеленов.

— Здравствуй, Воробьёва, — процедил Серёжа.

— Чем обязана?

— Прости, что… Кхм, потревожил, но у меня срочное дело.

Скажи, пожалуйста, ты дома?

— Да.

— Сделай мне одолжение, сходи в кабинет, в верхнем ящике

секретера посмотри, есть зелёная папка?

— Есть, — отозвалась Анфиса через минуту.

— Отлично. Пришли её, пожалуйста, мне со всем содержимым

как-нибудь на днях.

— Ладно.

— Хорошо, спасибо.

— А, то есть единственным поводом для звонка стала ебучая

зелёная папка? О детях не спросишь, Зеленов?

— Вообще-то, я собирался, но ты начала наезжать. Ломка, что

ли?

— При чём тут мои ломки, отец года? Ты когда последний раз

детям звонил? Или что, я мужик — мне не рожать. Сунул, вынул и в Питер съебал?

— А ты с каких пор хорошую мать из себя строишь? — судя по

голосу, Сергей начал закипать.

— Да уж я мать получше, чем ты папаша! Я хотя бы знаю, что в

жизни детей происходит.

— Что ж там неожиданного происходит? Ежу понятно, что Полина

с Денисом учатся. Даже тебе, конченной наркоше, легко догадаться! Это ещё не

говорит о том, что ты заебатая мамка. Говорила мне всё-таки мать, что порода у

тебя Зинкина.

— А ты породу-то мою не трожь! Видел, на ком женился.

— Видел, видел, но думал всё-таки, что из тебя общение с

нами человека сделало. К тому же ты залетела.

Анфиса не могла поверить, что её ёжик изменился настолько

радикально. Ощущение было такое, будто муж старается ударить её как можно

больнее. А раз так, то и она в долгу не останется. Нет больше ёжика и

незабудки, есть двое полных ненависти людей, видимо, навсегда потерявших способность

слышать друг друга.

— А чё ж ты ждал столько лет, терпила? Я ж ведь даже не

очень и от тебя залетела.

— Дебилом был, благородным и рогатым.

— Что, блять?! — Анфиса сорвалась на крик.

Она никогда не изменяла любимому мужу, ни единого раза, по

крайней мере, пока тот окончательно не переехал в Питер, а она не ушла в

подполье.

— Только не надо трогательную ромашку корчить, ладно?

Думаешь, я не знаю, что ты по бабам бегала. Или чё, с бабой не считается? Тебя

небось даже Диана в койку затащила — всё-таки столько лет облизывалась. Спала

ведь с Князевой, скажешь, нет? — Сергей перешёл на фальцет.

— Слушай сюда, жертва прогрессирующей паранойи, я могу хоть

с половиной города переебаться…

— Не сомневаюсь в твоих способностях, — перебил Анфису

когда-то любимый муж.

— Но это не твоё, блять, дело! Ты давно съебал в свой Питер,

и я не спрашиваю, кого ты там трахаешь. Или, может, тебя трахают? А, Серёж? У

тебя всё-таки хребта недостаточно. Омежкой был — омежкой и помрёшь, — женщина

намеренно била по больному.

— С-сука! — зло процедил Зеленов.

— Пидор! — не осталась в долгу Анфиса.

— Шалава!

— Мудак!

— Наркоша ублюдочная!

— В жопу себе зелёную папку засунь! А нужна — так приезжай

сам. Дети хоть вспомнят, как ты выглядишь.

— Знаешь, а ты права, приеду, — как-то зловеще отозвался

Сергей. — Приеду, подам документы на развод и лишу тебя родительских прав к

ёбаным хуям! Ты права, я был очень хреновым отцом, но пора навёрстывать.

Анфиса похолодела. Она не может потерять детей.

— На каком основании ты собираешься лишить меня родительских

прав?

— Ой, а что, нет оснований? И наркотиков-то никогда не

принимала, и родительскими обязанностями не пренебрегала, — теперь Зеленов

растягивал каждое слово.

— Нет, не принимала. И если бы три года назад меня выслушал,

ты бы об этом знал, — весь запал разом улетучился — остался только страх.

— Дай угадаю, тебя заставили?

— Меня подставили, Зеленов, — тяжело вздохнула Анфиса.

— Да кому ты нахрен упала? — зло рассмеялся Сергей. — Ты

жертву-то не включай. Никакой жалости ты не заслуживаешь.

— Мать твоя подставила. Она, кстати, свихнулась. Ты не знал?

— Ты сторчалась, она свихнулась — точно детей заберу.

— Серёж, им до совершеннолетия год. Давай подождём и не

будем перетягивать их как канат, — Анфиса попыталась достучаться до мужа.

— Не, прости, любимая, у меня неодолимая жажда исправить

свои невинные отцовские промахи. А то знаешь, работа, дела, личная жизнь — не

мудрено и забыть ненадолго, что дети в нашей жизни самое важное.

— Тебе четыре года до них дела не было! Ты вообще не помнил,

что они есть! — эмоции Анфисы снова возобладали над разумом.

— А ты помнила? Это я с ними возился после смерти отца,

когда ты предпочла делать вид, что тебе хуже всех.

— Да я за матерью ухаживала!

— Ну да, ну да, ты забила болт на детей, которые тебя

любили, чтобы ухаживать за старой блядью, которой на тебя похуй. Всегда было —

от твоего рождения и до того дня, когда она сдохла. Она просто использовала

тебя как рабсилу и делала всё, чтобы напоследок ещё немножко тебе подосрать. А

ты и рада была съебать от детей и позволить себя использовать. Это крест такой?

У каждой уважающей себя бабы должен быть крест. С мужем-лошком не повезло — не

пил, не бил, не гулял — подружкам не пожалуешься. А вот больная блядовитая мать

— это повод, да.

— Что ты вообще знаешь о моей жизни, холёный папенькин

сынок?

— Ну, например, то, что ты сторчалась, бросив Дениса и

Полину, то, что сидела на моей шее вместе со своей мамашей, когда та подыхала.

Дай-ка подумать, что ещё… Тут область моего знания себя исчерпывает и

начинается дивный мир догадок и предположений. Я, допустим, предполагаю, что

зарабатываешь на дозу одним древнейшим и приятнейшим способом, завещанным ещё

маменькой, мудрейшей Зинаидой Андреевной.

— Сам так стартовый капитал нарабатывал? А говорил, папа

помог. Нехорошо, Серёж, жене врать, — ледяной голос Анфисы резал как ножом.

— Я приеду в Москву, дорогая, и тогда мы обо всём поговорим

в суде, где я добьюсь того, чтобы детей отдали мне. И я увезу их так далеко,

что ты никогда их не увидишь, — интонации Сергея, напротив, были елейно

сладкими.

— Им до восемнадцати год, снова напоминаю. Они от тебя

сбегут. Ко мне.

— Ну, это если будет к кому сбегать. Тебя же можно

определить в какой-нибудь наркодиспансер… Или психушку.

Женщина горько усмехнулась.

— Ты истинный сын своей конченной матери. Та мне тоже всё

психушкой угрожала.

— Говоришь, маменька свихнулась? — Зеленов будто не слышал

её. — Вот и будете рядышком отдыхать в каком-нибудь закрытом двухзвёздочном

санатории. Может, даже соседками по комнате окажетесь… Устроить тебе

по-родственному, чтобы скучно не было?

— Ну и гниль ты, Зеленов… Настоящая плесень… — потрясённо

выдохнула Анфиса и положила трубку.

Крыть ей больше было нечем.

***

Сергей приехал на следующее утро, болезненно худой, холодный

и с мрачной решимостью в потемневших глазах.

— Зеленов, давай, поговорим, — Анфиса зашла в кабинет, где

муж склонился над какими-то бумагами.

— Слушаю тебя, любимая, — в интонациях угадывался намёк на

истерику.

— Можешь мне объяснить, зачем ты хочешь калечить наших

детей? Ну хочешь ты развода — пожалуйста, но давай дождёмся их совершеннолетия.

Тебя ж четыре года штамп в паспорте нигде не скрёб.

— Да всё, знаешь, как-то не до того было, — ядовито

усмехнулся мужчина. — А тут ты мне так любезно напомнила.

— Серёж, это глупо, в конце концов. Тебе же дети не нужны.

Зачем превращать их в орудие мести? — Воробьёва очень старалась сохранять

спокойствие.

— Два маленьких орудия большой мести, — глаза Сергея

блестели.

На какое-то мгновение Анфиса подумала, а не сидит ли он на

каких-нибудь стимуляторах сам? Уж очень состояние мужа напоминало лихорадку.

Расширенные зрачки, сбивчивая речь, будто слова толкались, спеша перегнать друг

друга, подрагивающие руки, порывистые движения и подозрительно звенящий голос —

всё это настораживало и пугало. Но эту мысль женщина от себя отогнала. Будь

Сергей наркоманом — весь его бизнес давно бы схлопнулся, да и за местью он бы

не гнался. Зеленову вообще всё было бы до сиреневой звезды, как говорит Яся.

— И чё вылупилась?

— Да вот думаю, зачем ты убил того мальчика, которого я

когда-то любила. Ты детей хотя бы спросишь, хотят ли они с тобой остаться?

— Хм-м, спешу и падаю. Ты же наверняка им уже наплела, что

папка-то их — козёл, а ты несчастная, оболганная, третируемая, возможно,

оступившаяся, но любящая мать.

— Зеленов, ты меня не слышишь. Я ничего не принимала.

Никогда, — Анфиса услышала в собственном голосе мольбу.

— Ну да, ну да. Знаешь, Воробьёва. Открою тебе маленький

секрет: мне похуй, — мужчина сжал кулаки так, что костяшки побелели.

— То есть я не ошибаюсь, и ты действительно просто хочешь

отомстить мне через детей?

— Ну, у каждого свои маленькие слабости и постыдные желания.

— Давай, всё-таки спросим Деню и Полинку. Ещё раз прошу

тебя, подожди немного, тринадцать месяцев всего до их совершеннолетия, — не

дожидаясь ответа, Анфиса вышла из кабинета и направилась к детям.

Собрав подростков у себя в комнате, женщина описала им

ситуацию.

— Сергей весело ебанулся, — флегматично подытожила Полина.

— Я ебал с ним жить! — взвился Денис. — Он четыре года

шароёбился непонятно где!

— Ну и какого хуя ты истеришь? — Полина оставалась

невозмутимой.

— Тебя, блять, не спросил!

— Тише, дети, тише… — Анфиса беспомощно развела руками, понимая,

что вообще не контролирует ситуацию.

— Пусть не орёт мне на ухо, это всё, чего я хочу.

— Так отсядь! — зло огрызнулся Денис.

Полина картинно закатила глаза, преувеличенно громко

вздохнула, встала и отошла к письменному столу, чтобы устроиться в компьютерном

кресле.

— Слушай, мам, — Денис пробуравил сестру взглядом, — может,

пускай папенька её забирает? Они поладят, определённо. Или позвони вашему

третьему, скажи, что подарочек оставил, пусть, мол, с дочерью налаживает

отношения. Если он такой же весело ебанутый, как моя сестрица, то я не понимаю,

чё ты в нём нашла.

— Мам, как тебя вообще угораздило связаться с этими

мужиками? Один — бесхребетная истеричка, второй — в кусты убежал, — с некоторым

намёком на заинтересованность добавила Полина, показав брату средний палец.

Анфиса устало вздохнула.

— Поль, День, если мы пересрёмся, это проблемы не решит. Вы

оба мои любимые дети, и я не хочу терять никого из вас, — женщина закрыла лицо

руками.

— Ладно, — процедила Полина сквозь сжатые зубы. — Прости,

мам, — девушка поднялась со своего места. — Чё лежишь, ушлёпок, пошли

разговаривать с Сергеем. Может, нас он послушает, хотя сомневаюсь.

Денис мрачно кивнул и слез с кровати.

Анфиса первая подошла к двери, не желая оставлять детей один

на один с чудовищем в кабинете.

— Не, мам, ты не пойдёшь, — Денис взял женщину за плечо и

легко отодвинул на середину комнаты. — Вы друг друга триггерите. Может, нам и

правда будет легче с ним договориться.

— Согласна с предыдущим оратором. У братца всё-таки есть

мозг.

В очередной раз зло переглянувшись, подростки вышли в

коридор.

***

— Пап, — Полина осторожно заглянула в кабинет.

— Можно с тобой поговорить? — дополнил Денис.

— О, с челобитной к Владимиру Ильичу? — Сергей развернулся в

крутящемся кресле. — Чего вам, белые ходоки?

— Где мой обсидиановый клинок? — прошептал Денис на ухо

сестре.

Девушка осталась серьёзной.

— Пап, вы с мамой хотите разводиться?

— Зачем спрашивать, Полина, если ты и так знаешь ответ? Но

неужели Анфиса вам не сказала? Папа я только Денису.

Полина прикусила губу и почувствовала на языке вкус крови.

— Спрашиваю я затем, Серёж… Или тебе больше нравится Сергей

Николаевич? Чтобы… — она замялась.

— Чтобы поставить тебя в известность, — подхватил брат

девушки, — что жить с тобой мы желания не имеем — ни я, ни Полина.

— О-хо-хо, — с деланной усталостью вздохнул Сергей. — Как

сложно быть отцом двум строптивым оболтусам. Кто вам сказал, отроки неразумные,

что ваши хотелки кого-то интересуют? Вы мне ещё спасибо скажете.

— То есть нас ты спросить не хочешь? — на удивление спокойно

уточнил Денис.

— Не-а.

— Тогда мы вынуждены сообщить тебе, что дольше года с тобой

не проживём — уедем, как только исполнится восемнадцать.

Сергей расхохотался, и хохот этот звучал жутко.

— Наивные чукотские дети! Видишь ли, Полина, я ведь всё

спланировал. Я увезу вас в Питер, Денис пойдёт в военное училище, оттуда его

сразу заберут в армию. А тебя пристроим замуж, как только ты станешь

совершеннолетней. А будешь очень упрямиться — купим справку о твоей беременности,

и никуда от мужа не уедешь, даже если очень захочешь. Хотя кто тебя знает.

Вдруг будущий супруг так понравится, что справка окажется вполне настоящей?

Мамку вашу только чудом пронесло от залёта в семнадцать.

Полина побледнела. Ей было страшно, больно за мать, но

больше всего — противно. Противно, что вот это она когда-то называла папочкой,

по этому тосковала, этим болела, разрыв с этим оплакивала ночами.

— Потому что думать надо, прежде чем малолетке присовывать,

— зло выплюнула девушка.

— Так она сама охотно давала. А кто бы в двадцать лет

отказался?

Денис, терпение которого оборвалось, с яростным рыком

бросился вперёд и, схватив Сергея за грудки, саданул головой ему по переносице.

На воротник и грудь светло-голубой рубашки брызнула кровь.

Полина отчаянно закричала:

— Деня, Деня, пусти его! Как за человека сядешь!

Сергей коротко размахнулся и ударил сына в скулу.

На шум прибежала Анфиса. Вдвоём с Полиной они растащили

разъярённых мужчин. Взгляд, которым Денис наградил отца, был полон испепеляющей

ярости:

— Я его всё равно убью.

— Зубы отрасти, щенок, — прогнусавил старший Зеленов. — Я

тебя точно в военное училище определю — мамкину породу вытравлять и прививать

понятие о субординации. А то дури много, а приложить некуда.

— Ты его не увезёшь, — Анфиса упрямо нахмурилась.

— Киска моя непокорная, любой суд оставит мне обоих щенят —

вопрос только в цене. Но я тут подумал, что твоей гнилой породы в моей жизни

как-то дохуя. Поэтому знаешь, что? Я, пожалуй, заберу этого космонавта…

— А почему космонавта? — растерянно уточнил Денис.

— Потому что в военном училище ты будешь летать, как

космонавт.

— А Полину оставлю тебе, — Сергей снова обратился к жене.

— Серёж, ну что ты делаешь? Мы же когда-то друг друга

любили. Давай хотя бы ради этого не ломать детей, — говорила Анфиса,

рассматривая уже начавший наливаться на скуле сына синяк. — Полин, принеси,

пожалуйста, лёд из холодильника.

Полина нехотя оторвалась от брата, которого обнимала, чтобы

уже через секунду исчезнуть за дверью.

— Кто же говорит про «ломать»? — зло усмехнулся Сергей, с

ненавистью и каким-то отвращением глядя на сына. — Его воспитывать надо. Сам я

уже, наверное, не наверстаю упущенное время, но точно знаю, куда обратиться за

помощью, чтобы из вот этого вот сделали что-то хотя бы отдалённо похожее на

человека.

— Пожалуйста, не надо… — Анфиса понимала, что мольбы тщетны,

более того, они доставляют мужу какое-то садистское удовольствие, но удержаться

не могла.

Зеленов наградил тяжёлыми взглядами поочерёдно жену, сына и

вернувшуюся со льдом дочь.

— Ну, семейка, я вас, пожалуй, оставлю — тошно здесь. К

адвокату пойду завтра. Жди уведомления об инициации бракоразводного процесса, а

там и дело об опеке подоспеет. Попытаешься отстаивать Дениса — отсужу и Полину.

Попробуешь их увезти — поставлю всех на уши, вплоть до ФСБ, и закроют тебя в

психушку до конца твоих жалких дней, — с этими словами Зеленов вышел из комнаты

и громко хлопнул дверью.

— Пиздец, мам, — Денис отчаянно заплакал и уткнулся носом в

блузку матери.

— Это всё… — выдохнула Полина. — Мам, что с ним? Он же таким

не был! Никогда не был! Он как будто с ума сошёл!

— Может, и сошёл, лосята, — Анфиса притянула Полину в

объятья.

Через секунду плакали все трое.

***

Сергей вышел из дома, кипя от ярости. Шлюха и её выводок.

Ничего, он сделает всё, чтобы этого кутёнка сломали через колено. Что будет с

девкой, плевать. Но из своего сына он ещё воспитает человека, чего бы ему это

ни стоило.

Пока Зеленов ехал к гостинице, ярость утихла, словно пелена

кровавая с глаз упала, уступив место всепоглощающей, какой-то парализующей

усталости.

Как всё заебало. Как всё адски заебало. Стоит ли вообще

распыляться на блядский суд, тягомотину с опекой? Кому всё это надо?

Воробьёва права: её щенки Сергею не нужны. И сама она не

нужна — ни женой, ни в качестве объекта мести. Пусть катится к чёрту и делает,

что хочет. Ему просто всё надоело и он устал. От них, от жизни и себя самого.

Пора заканчивать.

Заселяясь в номер, он вежливо улыбался девочкам на рецепшене

— нечего пугать людей, их ждёт ещё мно-о-ого потрясений. Пока пускай щебечут

себе — не такой уж и неприятный фон.

Нужно просто подняться в номер, найти, где закрепить ремень,

а дальше мужчине будет уже всё равно. Обнаружат его довольно быстро, сообщат

Воробьёвой, установив имя супруги по паспорту, та спляшет на костях и сможет

дальше портить своих ублюдков.

Нужно просто найти крюк попрочнее, чем он сейчас и займётся.

Достаточно скоро Сергей отыскал подходящую лампу, подтащил

под неё тумбочку, сверху взгромоздил стул. Вытащив ремень из брюк, Зеленов влез

на сооружённую конструкцию и застыл.

На какой-то момент мужчиной овладело жгучее раскаяние. Это

ведь он, он всё проебал: детей, от которых бежал, потому что ему как всегда не

хватило сил; , жену, любимую незабудку, которую однажды не захотел выслушать;

мать, душевную болезнь которой пропустил; вторую мать, с которой просто из

страха почти разорвал отношения; лосика, бесценного лосика, которого потерял

давным-давно. Ему просто не хватило блядской смелости и сил.

Из пучины самоедства его выдернул некстати раздавшийся

телефонный звонок. Надо же, так и не вытащил мобильный из кармана брюк. А зря.

Если выпадет, обязательно разобьётся. А остался бы целым — у работников отеля

не было бы проблем с тем, чтобы связаться с Анфисой… В конце концов, в его

телефоне она всё ещё Незабудка.

Ладно, он послушает напоследок, что ему хотят сказать.

— Папа, папочка, — раздался в трубке перепуганный голос

дочери.

— Что, Полина?

— Пап, тут Эмилия с ножом. Мы в маминой комнате. Она с

замком. Она в дверь ломится.

— В смысле, ломится в дверь? — не понял Сергей.

— Пытается чем-то расковырять замок. И колотится, колотится…

Она на маму с ножом кидалась… Мы убежали, все трое! — в голосе Полины послышались

рыдания.

Сергей тяжело вздохнул. О Господи, даже повеситься не дадут

по-человечески.

— Сейчас приеду.

Домой он летел, нарушая все правила дорожного движения.

Только бы успеть… Только бы успеть… Успеть… Успеть… Может быть, мать удастся

отговорить, а если нет, то так… Что «так», Зеленову думать не хотелось.

Он взбежал на седьмой этаж ласточкой и обнаружил, что дверь

квартиры открыта. Ни за кем из его домочадцев никогда не водилось такой

невнимательности.

— Серёженька? — Эмилия вышла сыну навстречу с безумной

улыбкой и окровавленным ножом в руке.

Сердце Сергея упало к пяткам.

— М-мам? Что здесь случилось? — очень спокойно произнёс

мужчина.

— Сыночка, я отомстила. За тебя отомстила.

— Кому? — Зеленов всё ещё держал себя в руках.

— Фиске шалаве. Она скоро сдохнет. У неё в животе во-о-от

такая дыра, — женщина показала руками ширину. — Я постаралась. Очень, знаешь

ли, удачно попала. Правда, у тебя хорошая мама, сынок?

— Да, мамочка. А дети где?

— В комнате с ней. Они поплачут, конечно, немного, но я их

утешу. Я ведь очень люблю внуков, — голос Эмилии был непривычно высоким и

каким-то надтреснутым.

— Мамочка, а дай мне ножик, пожалуйста, — Сергей сделал

осторожный шаг по направлению к матери. — Он тебе больше не нужен. Ведь правда?

— Думаешь, не нужен?

— Ну ты же уже отомстила, мам?

— Да, — улыбка стала ещё безумнее, а взгляд забегал по

коридору.

— Значит, не нужен.

— Нет, сына, прости, я не могу отдать тебе ножик.

— Почему? — мужчина чувствовал, как сердце выпрыгивает из груди

— удерживать ровный тон становилось всё сложнее.

— А вдруг Фиска всё-таки выживет? Мне надо дождаться, пока

она сдохнет… Или добить… Да, ты знаешь, наверное, лучше добить. Ты бы,

Серёженька, детей увёл, а то они спасать её кинутся. А дети порезаться не

должны. Я здесь закончу, не переживай. И даже пол отмою.

Зеленов понял, что переговоры бессмысленны. Он стремительно

бросился вперёд и повалил мать на пол. Она зло вскрикнула и начала отбиваться.

Но Сергей, даже похудевший почти до измождённости и невероятно усталый, всё

равно был сильнее, хотя, к своему удивлению, и ненамного. Он не знал, что

Эмилии предавал энергии бурлящий в крови адреналин шизофреника в обострении.

В какой-то момент Зеленов понял: мать ему не удержать. Он

схватил Эмилию за волосы и сильно приложил головой о паркет. Женщина обмякла в

его руках, её глаза закатились — она потеряла сознание.

Тяжело отдуваясь, Сергей встал и побрёл в комнату жены.

Анфиса, не шевелясь, лежала на полу. Полина плакала, зажимая рану на животе

матери руками.

— Дышит? — хрипло выдохнул мужчина.

Денис, гладивший Воробьёву по голове, поднял на отца глаза.

— Па-а-ап… У тебя нож…

— Чего? Дети, я безоружен.

— У тебя нож в животе, — с ужасом повторил мальчик.

— Папочка… — прошептала Полина, едва шевеля непослушными

губами.

— Денис, Эмилия лежит в коридоре в отключке. Твоя задача —

её связать. Как можно крепче. Не только запястья, но и локти, лодыжки и колени,

— Сергей схватился за дверной косяк и медленно сполз по нему. — Потом вызови

скорую, три бригады, и ментов. Скажи, двое с ножевыми, одна — без сознания,

предположительно, шизофреничка в обострении, с травмой головы.

Денис схватил с тумбочки телефон матери.

— Куда, свяжи сначала, д-дебил! — прохрипел Сергей, уже

осознавая, что истекает кровью, и понимая: второй раз он безумную мать не

скрутит.

Проводив брата пустым взглядом, Полина посмотрела на

брошенный им телефон.

— Нет, держи руки, как держишь. До приезда врачей… — Зеленов

закашлялся, чувствуя, как лопаются на губах кровавые пузырьки.

— Папочка, не умирай, пожалуйста…

Сергей тихо истерически хохотнул.

— Не переживай… Теперь… Вы… С ней останетесь… Оба… Только б

выжила… Слышишь, Воробьёва… Должна выжить…

Но Анфиса не слышала, она была без сознания.

***

Скорая приехала на удивление быстро. Погрузили родителей,

разобрались с Эмилией, сказали, что отвезут Сергея и Анфису в Склиф.

На это Полина деревянно кивнула и пошла собираться. Они с

Денисом поедут следом.

Оказавшись в приёмном покое, дети обессиленно опустились на

стулья.

— Как думаешь, выживут? — голос Полины был до одури спокоен,

и если бы не его бесцветность, Денис заподозрил бы, что сестре всё равно.

— Не знаю, Полин, не знаю, — губы парня были искусаны в

кровь.

Денис придвинулся к сестре и обнял её. Полина тихо заплакала

в дрожащих руках брата. Щека Дениса тоже была мокрой.

— Им, наверное, кровь понадобится, — сквозь слёзы выдавила

девушка. — Я Яське позвоню.

— А я своих из секции могу попросить.

В распоряжении ребят был телефон Анфисы, которым они по

очереди и воспользовались.

На призыв откликнулись все: Яся, Диана, Ирина, парни, с

которыми Денис тренировался в бассейне. Отец Леры пообещал привести

сослуживцев.

— Нужно бабушке позвонить, — тихо пробормотал Денис,

утыкаясь сестре в волосы.

— Деня, я не могу… Как я ей скажу?

— Дай телефон.

Полина не представляла, откуда брат взял силы на короткий

тяжёлый разговор, даже скорее монолог.

Бабушка примчалась через час, а с ней — незнакомый высокий

рыжеволосый мужчина, бледный, с залёгшей меж бровей глубокой вертикальной

складкой. Видимо, их третий. Он обнимал бабушку огромными дрожащими руками.

— Вы Вася? — выдохнул Денис.

Полина ничего не смогла сказать. Вот он какой, значит, её

родной отец.

Мужчина судорожно кивнул и выдавил:

— Как они?

— В операционных, — переборов себя, односложно отозвалась

Полина.

Вася усадил мать в кресло для посетителей и рухнул рядом.

Большие зелёные глаза были сухими, но плечи отчаянно тряслись.

Полина не знала, сколько прошло времени, прежде чем к ним

наконец вышел врач, усталый и собранный. И девушка не понимала, как истолковать

выражение его лица.

— Мама? — дрожащим голосом спросил Денис.

— Выживет. Селезёнку, конечно, удалили, но без неё живут.

Диета только нужна будет, но об этом пока рано.

— А лосик… Серёжа? — Золотов испуганно посмотрел на доктора.

Тот виновато развёл руками:

— Простите, я не знаю… Им занимается другая бригада.

— Спасибо, — придушенно отозвалась бабушка.

— Ваша родственница пока в реанимации, но это нормально.

— Да, мы знаем, я… Детский хирург… — снова подала голос

Марина.

— Тогда больше пока ничего сказать не могу.

Семья синхронно кивнула и снова погрузилась в молчание.

Из тяжёлых мыслей их вырвал звонок Анфисиного телефона. Не

задумываясь, что делает, Полина приняла вызов:

— Да.

— Анфиса Владимировна! Ну где вы? У нас тут Соснов

буйствует! Требует вас! Нам же проект закрывать… — зачастил в трубке молодой

женский голос.

— Мама в реанимации с ножевым, — бесцветным голосом ответила

Полина.

— Г-г-де?

— Я думаю, вам нужно сказать Соснову, что он её не дождётся,

по крайней мере, сегодня.

— Куда увезли Анфису Владимировну? — голос в трубке будто в

секунду постарел.

— В Склиф.

— Я сейчас приеду, — отозвалась девушка и положила трубку.

Примерно через полчаса в приёмном покое показалась

взволнованная встрёпанная светловолосая девушка лет двадцати-двадцати трёх. Она

с растерянным видом оглядывалась по сторонам. Полина нашла в себе силы

подняться навстречу незнакомке:

— Наверное, вы маме звонили, да?

— Д-да, я Лана. Как она?

— В реанимации. Ей удалили селезёнку, но жить будет.

Лана рухнула на стул рядом с Денисом и облегчённо

разрыдалась.

— Вы… С мамой работаете? — уточнил парень.

Девушка, похоже, не услышала его вопроса.

— Всё будет хорошо, девочка, с Анфисой всё будет хорошо, —

Марина встала, подошла к Лане и присела перед ней на корточки.

— Пусть только выживет… Пожалуйста, пожалуйста, пусть

выживет…

— О, Денька, понятно, для кого наша мама настоящей мамой

была в эти четыре года, — вздохнула Полина.

Слова прозвучали не зло, а как-то… Обречённо.

— Два… Два года… — плечи Ланы сотряс новый приступ рыданий.

— Она действительно мне как мама…

— Ну, повезло, — пожала плечами Полина.

— Поль, ну зачем ты?

— Денька, я ведь не злюсь, просто констатирую.

Тяжёлый разговор подростков прервало появление доктора,

лечившего их отца.

— Как папа? — вскинулась Полина.

Мужчина тяжело вздохнул.

— Подключён к аппарату жизнеобеспечения.

— Там всё плохо? — голос Золотова звучал глухо и как-то

механически.

— Ну, мы его подлатали, сердце запускали два раза. Ему в

печень попали, сами понимаете, потерял очень много крови.

— Нужна кровь? — лаконично осведомился Вася.

— Ваша семья нам и так месячный запас обеспечила, —

улыбнулся врач одними уголками губ.

— Он выживет? — тихо спросил Денис.

— Ничего не могу обещать. Дважды остановку давал, но большой

вопрос, хочет ли твой папа жить. Потому что, пока не потерял сознание, как

заведённый повторял: «Не реанимируйте». Поэтому не знаю… Если пациент жить не

хочет, его не заставишь.

***

Анфиса пришла в сознание на следующий день. Подкупив

медсестру, Золотов добился того, чтобы детей пустили в реанимацию.

— Ма-а-ам, — выдохнула Полина.

— Мы так волновались… — хрипло подхватил Денис.

— Лосята… Как вы, лосята?

— Молчи-молчи, тебе нельзя говорить.

— Мы сами всё расскажем.

— Папу ведь тоже ранило? Это я помню ещё. Как он? — Анфиса

делала большие паузы между словами.

— Он в реанимации, как и ты. Пока в себя не приходил, —

пояснила Полина.

— Мам, с бабушкой пришёл Вася. Очень ждёт, когда вы

очнётесь. Мы все ждём, — Денис подавил подкатывающие к горлу слёзы.

— Васенька… — непослушными губами прошептала женщина.

— А ещё к тебе пришла девочка. Из издательства.

— Лана… Лосята, она как вы…

— Мы знаем, — слегка улыбнулся Денис.

— Вот что значит тихо родила в уголочке, — хихикнула Полина.

— Дочь, мне ржать больно…

— А ты не ржи, — отозвалась Полина.

— В руках себя держи, — дополнил Денис.

Дети склонились над матерью и по очереди поцеловали.

— Мам, нам совсем недолго можно тут. Поэтому мы пойдём.

— Мы тебя очень любим, — в унисон сказали двойняшки.

— И я вас, Лосята.

***

Открыв глаза, Сергей подумал, что, наверное, уже сдох. Но

адская боль, разрывающая брюшину, развеяла его надежды. Страшно хотелось пить.

Во рту пересохло как в пустыне, и он был готов убить за глоток воды.

Зеленов с трудом повернул голову и снова подумал, что

всё-таки сдох.

— Тебя здесь не может быть… — прохрипел Сергей, глядя на

мужчину, сидевшего у его кровати.

— Ну, я здесь, — Вася слегка пожал плечами. — И ты здесь,

лосик, ты здесь. Ты в себя пришёл…

— Не могу сказать, что я этому рад, — каждое слово давалось

с трудом. — Пить хочу. Васька, воды.

— Серёжка, тебе нельзя, — противореча своим словам, Золотов

взял с тумбочки небольшую бутылку минералки, слегка смочил белоснежный платок,

который достал из кармана, и провёл тканью по потрескавшимся губам любимого. —

Вот, лосик, это пока единственное, что можно сделать без вреда для тебя.

— Васька… Я жить не собираюсь, так что без разницы. Я просил

этих сук не реанимировать… Я ж их просил.

— Что ты такое говоришь? — по щекам Васи побежали слёзы.

— Я ж всё проебал… Детей, мать, Анфису проебал… Нашу

незабудку… Так нахрена мне жить, скажи, пожалуйста? Тебя тоже проебал.

— Лосичек, любимый лосичек, дети очень ждут тебя, и Анфиса

тебя ждёт, она очнулась. И мы с мамой… Пожалуйста, живи, лосик! Я для тебя всё,

что хочешь, сделаю.

— Лосик, да не стою я того. И жить очень устал.

Золотов заплакал ещё отчаяннее.

— Очень устал… — повторил Серёжа. — Поэтому глоточек воды

мне бы не повредил.

Вася понимал, о чём его просят, видел по глазам своего

лосика, что, даже если врачам и семье удастся вытащить его сейчас, он всё равно

с собой что-нибудь сделает, не останется с ними, как бы он, Вася, ни просил.

Золотов не знал, что настолько страшное случилось в жизни

бесценного лосика, но понимал — мужчины с ними уже нет. Лосик ушёл

давным-давно. Осталась оболочка, смертельно усталая оболочка.

— Послушай, Лосик. Позаботься о них. Завещание я написал.

Давно. Им просто нужна будет помощь… Научиться управлять бизнесом… Ты ведь их

не бросишь?

Вася помотал головой. На слова сил не осталось.

— И незабудка… Она не наркоманка. И она всё ещё тебя любит.

И я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — прохрипел Золотов и поднёс к губам

любимого бутылку с водой, чтобы через несколько секунд от неё не осталось и

половины.

— Спасибо, лосик, — Серёжа улыбнулся и прикрыл глаза.

Раздался длинный протяжный писк кардиомонитора.