Суббота Дианы была идеальной… Почти. Яся, вернувшаяся с тренировки в приподнятом настроении, Кирюша, всё утро помогавший маме с уборкой (хотя, скорее, вносивший нотку хаоса в происходящее), отсутствие необходимости идти в ночную смену — всё, в общем, было прекрасно. Кроме одного — в её холодильнике закончились творожки с изюмом. Добежать до супермаркета, в котором работала, Диана, конечно, могла, но там их расхватали ещё вчера, а новый завоз случится только в понедельник. Скрепя сердце и сжав зубы, Князева прогулочным шагом поплелась в «Магнит» в соседнем квартале.

Схватив последние четыре творожка и персиковый йогурт в литровом пакете, Диана направилась к кассе. Лениво оглядывая полки на предмет неожиданных вкусностей, Князева заметила красивую брюнетку, стройные ножки которой на высоких каблуках опасно заскользили по только что вымытому полу. Перехватив корзинку левой рукой, Диана придержала незнакомку за талию.

— Не падайте, милая девушка, — улыбнулась Князева, помогая брюнетке восстановить равновесие.

Выпрямившись, девушка подарила Диане ответную улыбку, настолько обворожительную, что теперь Князева не поручилась бы уже за собственное равновесие, по крайней мере, душевное.

— Ну, может быть, я, очарованная красотой ваших глаз, хотела рухнуть к вашим ногам, а вы галантно сорвали мои планы? — голос незнакомки оказался под стать улыбке.

— Что вы, это мне стоило бы пасть ниц перед такой красотой, — Диана слегка понизила голос, зная, какой эффект производят эти её интонации.

— Кхм, вы действительно очень галантны, я не ошиблась в своих предположениях. Давайте же сойдёмся на том, что ни одна из нас не будет падать. Ирина.

— Диана.

— Какое божественное имя, — новая знакомая Князевой, похоже, тоже умела пользоваться преимуществами собственного голоса. — Не думала, однако, что городской супермаркет может превратиться в охотничьи угодья.

— Что вы, это я боюсь, что меня постигнет участь несчастного Актеона, хотя робко уповаю на то, что вы не будете столь суровы.

— Даже если бы теоретически я хотела вас помучить, не смогла бы — ваши глаза, галантность и эрудиция обезоруживают.

— В таком случае позвольте проводить вас к кассам: меня, понимаете ли, очень расстроило бы, если бы вы проиграли сражение с коварным кафелем.

— С удовольствием приму вашу поддержку и компанию, — Ирина, не раздумывая, взяла Диану под руку.

Подхватив корзинку и тележку, женщины пошли рассчитываться. Диана улыбнулась, заметив среди покупок Ирины такие же творожки.

— Любите десерты? — уточнила Князева, когда они отошли к столику для упаковки.

— Дети любят и я люблю, поэтому закупаюсь ими в промышленных масштабах.

— Вот и у нас семья обожает, — Диана сложила собственные покупки в рюкзак.

Увидев в руках Ирины два туго набитых пакета, Князева мысленно закатила глаза. Диана высоко ценила женскую красоту, умение ухаживать за собой, но никогда не понимала, какая религия мешает прекрасным дамам разных возрастов надевать в супермаркет что-нибудь практичное и обзавестись рюкзаком, чтобы не обрывать руки. Потому что наблюдать за тем, как хрупких барышень перевешивают чуть ли не туристические баулы, а сами леди опасно балансируют с эдакими тяжестями на шпильках, при этом пытаясь удержать сумочку, соскальзывающую с плеча, было выше её сил и главное — выше её миропонимания.

— Ирина, разрешите вас проводить, если вы, конечно, не на машине? Потому что сил моих нет смотреть, как вы надрываетесь.

— Я бы и сама просила вашей компании, потому что во-первых, хочется отблагодарить вас кофе за то, что не позволили мне растянуться на полу, а во-вторых, ваша галантность, глаза и эрудиция — все эти чудесные качества заставляют меня желать продолжения нашего знакомства.

— С удовольствием приму ваше приглашение, — Диана аккуратно потянулась к более тяжёлому пакету и легко его подхватила. — Кстати, пока мы ждали нашей очереди, я взяла обалденный чёрный шоколад с миндалём, он прекрасно подходит к чёрному кофе без сахара.

— С радостью продегустирую в вашем обществе, — Ирина взяла второй пакет.

— Позволите? — Диана нацелилась и на него.

— Нет, хотя за помощь вам, безусловно, благодарна. Я, понимаете, буду чувствовать себя неловко, если вы понесёте свой рюкзак и оба моих пакета.

— Как скажете, хотя мне и несложно, — Диана сдула со лба светлую чёлку и пропустила Ирину вперёд.

***

— Лосята, вы дома? — Анфиса вошла в квартиру и закрыла дверь на замок.

— Ма-а-ам, — Денис показался в коридоре.

Подойдя к Анфисе, сын слегка приобнял её за плечи.

— Лосёночек…

Полина вышла из своей комнаты и улыбнулась.

— Привет, мам. Ну что, как съездила?

Анфиса сняла рюкзак и принялась расстёгивать куртку.

— Сейчас переоденусь и всё расскажу.

— Дай угадаю, отец ни в чём не виноват, бедный несчастный страдалец, которого нам нужно будет понять и простить, — Денис передёрнул плечами.

— Отец, безусловно, виноват, но причины у него действительно были, — Анфиса почувствовала, как сердце камнем падает вниз, но внешне осталась невозмутимой.

— Ты его простила, — фыркнула Полина утвердительно.

Девушку одолевали смешанные чувства. Она не врала маме Ире, когда говорила о своих опасениях, связанных с Анфисиной болью. Но в то же время Полина чувствовала себя… Преданной? Не хотелось этого признавать, но, если бы мама таила на отца обиду, приехала злой или расстроенной, Полина чувствовала бы куда большее единение с ней. Не то чтобы примирение родителей её удивляло — результат более чем объяснимый — но всё же…

— Солнышко, Серёжина вина передо мной, скажем так, не то чтобы очень велика.

— Ну да, ну да, — скривился Денис.

— Слушайте, да что вы нападаете-то сходу? Дайте отдышаться!

— Та мы вообще молчим, — в унисон ответили близнецы и ушли в комнату Дениса.

Анфиса понимала, что у детей есть тысяча и одна причина злиться на отца, основания — обижаться на неё за упущенные четыре года, но Господи, она просто хочет немножечко спокойствия. Всё-таки воевать на территории дома, да ещё и с любимыми детьми — такая обстановка очень изматывает.

Интересно, долго ли ещё им с лосятами кататься на этих качельках? Во вторник доверительный разговор о болезни бабушки, а в субботу — кажется, снова конфликт, если, конечно, Анфисе не удастся погасить его в зародыше.

***

— Присаживайтесь, Диана. Я намерена вас очаровывать, — Ирина кивнула на турку, в которой варила свой фирменный кофе.

— Звучит заманчиво, но, право же, не стоит прикладывать усилий: вы уже меня очаровали, а кофе станет приятным бонусом, — произнося эти слова, Князева оглядывала кухню.

Небольшое пространство выразительно говорило о любви хозяйки к уюту и её отменном вкусе. Компактный круглый столик, накрытый бежевой скатертью и украшенный букетом из фиолетовых астр, несколько стульев с мягкими спинками, обитыми кофейного цвета тканью, вазочка с фруктами, кухонные шкафчики, расписанные цветочными орнаментами, судя по всему, вручную — хозяйке, похоже, не чуждо рукоделие. Современная газовая плита сияет чистотой, как и рабочая поверхность. Спокойная цветовая гамма разбавлена двумя яркими акцентами — люстрой в васильковом плафоне и лёгкими занавесками на окнах с теми же полевыми цветами.

— Ира, вы знаете, что ваша кухня — это воплощённая мечта об уюте?

— Спасибо, Диана, — Ирина поставила турку на огонь. — С тех пор как у меня появилась возможность оформлять интерьер в соответствии со своими вкусами, отрываюсь на полную. Я действительно очень люблю создавать уютные пространства. Вы предпочитаете кофе со специями?

— Если только пару зёрен кардамона, а вот корицу не люблю. У меня дочка её фанат.

— Моя старшая тоже обожает, — улыбнулась Ирина. — Но в кофе я добавляю корицу нечасто.

— А что предпочитаете вы?

— Кардамон, бадьян, но чаще пью просто чёрный.

— В этом наши вкусы практически совпадают. Только вот с бадьяном никогда не пробовала.

— Хотите поэкспериментировать? — Ирина бросила взгляд на ящик со специями, откуда минутой ранее вытащила кардамон.

— Знаете, доверюсь вашему вкусу. Не думаю, что хороший кофе можно испортить специями.

— И в этом вы абсолютно правы. Диан, насколько вы смелы в экспериментах? Ну, я имею в виду в кулинарном смысле, эксперименты с внешностью, чтением книг в жанрах, которые когда-то вам по тем или иным причинам не нравились?

— Ну, относительно кулинарии могу сказать, что я очень стабильна в своих предпочтениях. Если знаю, что какое-то блюдо для меня и моей семьи в том или ином варианте безупречно, модифицировать его не стану. Я как-то попробовала «Шубу» с яблоком и… Вот не понимаю я этого, — Диана развела руками. — Ну то есть есть же классический рецепт, салат прекрасен в первозданном виде — зачем? Но с другой стороны, что-нибудь новое и неизведанное приготовить никогда не откажусь. Что касается внешности, вы знаете, комплексов у меня на этот счёт нет, совсем, поэтому я абсолютно спокойно при своих габаритах могу в порядке эксперимента нацепить… Ну, если не обтягивающее платье, потому что чувство прекрасного никто не отменял, то платье выше колена — уж точно. То же касается каких-нибудь смелых синих волос или чего-то в этом роде. Когда дочке было четыре, я как-то сделала завивку, ну, химическую. Пришла, значит, домой, друзей спрашиваю: «Ну как?» Друзья хором: «Ты у нас красавица, Ди!» И я ж правда думала, что красавица, пока не вышла дочка и не разревелась, не узнав маму. Я к ней: «Солнышко, иди к маме!» А она за подругу прячется — тётя, мол, чужая, маму куда-то дела, голос её присвоила и вообще, беда-беда-огорчение. А потом у меня появился молодой человек, который увидел фотографию того периода и сказал: «Диана, ты меня прости, но выглядела ты тогда как баран».

Кухню огласил переливчатый смех хозяйки дома.

— Так я узнала, что мои друзья очень меня любят, но бывают неискренни, — закончила Диана, драматично сложив руки на груди.

— Вы, видимо, очень смелая женщина.

— ну, сделать химию — не то чтобы верх бесстрашия, но как пример, наверное, подойдёт. А что с вашей любовью к экспериментам?

Ирина сняла кипящую турку с огня и, дождавшись, пока пена осядет, снова поставила её на газ.

— Кулинарные эксперименты я люблю, как и положено восточной женщине.

При этих словах Диана с удивлением посмотрела на собеседницу. Белая кожа, светлые глаза.

— Простите, Ира, но я бы никогда не подумала, что вы…

— Спустилась с гор? — улыбнулась Ирина. — Именно оттуда, хотя я понимаю, что внешность моя об этом любезно молчит — всё-таки не хотелось бы, чтобы и в Москве меня окружали неудобные стереотипы.

— И один из них — умение варить вкусный кофе?

— Это не стереотип, это скорее генетический талант, тем более что в роду у меня действительно были турки. Скорее всего, я и внешностью в них.

— Обворожительной внешностью, в очередной раз замечу, — в голосе Дианы слышалась лёгкая хрипотца.

— Ну, знаете, слышать комплементы от такой красивой женщины вдвойне приятно. И, кстати, то, что вы сказали о габаритах, — Ирина показала руками кавычки, — несколько… Не соответствует действительности. Вы очень привлекательная женщина, и я не думаю, что платье выше колена с такими красивыми ногами — это какой-то прямо дерзкий эксперимент.

— Ирина, я не сомневаюсь в собственной привлекательности, хотя понимаю, что совершенно не соответствую, по крайней мере, фигурой современным канонам красоты.

— И вы правы, — Ирина начала разливать кофе по небольшим чашечкам. — Такую внешность нельзя прятать и сомневаться в её привлекательности.

— Благодарю. Так вернёмся к вашим экспериментам?

— Ну, с кулинарными всё просто. Загорелась идеей — воплощаю. Так, например, я начала добавлять в плов копчёный чернослив.

— А разве плов с черносливом — это не классика? — Диана недоуменно сдвинула брови.

— Классика, но никто из моих знакомых больше так не заморачивается, а для меня самой добавление чернослива стало именно что экспериментом. У меня однажды рагу подгорело и сын спросил: «Мам, ты туда чернослив кинула? Вкусно». Я не бросала, конечно, но на вооружение взяла. Сначала попробовала на всё том же рагу, а потом начала добавлять в рис. Дошло до того, что сейчас довольно часто готовлю детям сладкую рисовую кашу с яблоком, изюмом и черносливом.

— Вы меня заинтриговали. Надо будет как-нибудь своим предложить.

— Если что, я дам рецепт. Готовится просто, а радости море.

— Спасибо, Ира. А кофе, — Диана сделала маленький глоток, — действительно потрясающий, в чём я, собственно, не сомневалась.

— А чем ещё вас можно заинтересовать, кроме кулинарии?

— Поэзией. Вы вот спрашивали, экспериментировала ли я с литературой. В школьные годы ужасно не любила все эти рифмованные строчки, хотя довольно часто очаровывала ими девочек, — хихикнула Диана. — А уже годам к двадцати пяти, наверное, пришла к гармонии с этим родом литературы. Правда, привели меня к этой гармонии совершенно не традиционные представители.

— Это какие же? — Ирина с интересом взглянула на собеседницу.

— Ну, футурист Владимир Владимирович и шестидесятник Владимир Семёнович.

— Меня восхищает ваша филологическая подкованность, Диана. Мало кто помнит, что лирика — именно род, а Маяковский и Высоцкий принадлежат к совершенно определённым течениям.

— Читать я любила всегда, просто не Пушкина в детстве мне надо было скармливать.

— Пушкина в детстве никому не надо скармливать, исключение, пожалуй, его сказки, — фыркнула Ирина.

— Ой, как мне нравится, что мы сходимся в отношении к нашему всю!

— Вот именно что наше всю!

Кухня в очередной раз наполнилась звонким смехом.

— Знаете, мне говорили, что я вот вырасту и обязательно Пушкина как пойму, как полюблю! — Диана всплеснула руками. — И вот тётеньке тридцать четыре годика, она полюбила поэзию в разных её проявлениях, успела начитаться самой разной прозы — и русской, и переводной — но Пушкина так и не поняла. Более того, он сейчас вызывает во мне куда более стойкое отторжение, чем в детстве, потому что в школе нам не рассказывали, какой он был, простите, гнидой.

— А в чём выражалась его… Гнидозность? Я настолько не прониклась, что за пределами школьной программы с его биографией не знакомилась, да и то, что знала, забыла, — Ирина отломила квадратик шоколада, который Диана заботливо развернула.

— Вот к примеру, помните эпиграмму на графа Воронцова?

— Это которая полу-милорд, полу-купец?

— Да-да-да, она самая. Вот в школе нам всем рассказывали, какой этот граф Воронцов был необразованный, как он Пушкина притеснял в его одесской ссылке. И я как-то зарылась в биографию даже не Воронцова, самого Пушкина, и обнаружила, что наше всё в своей одесской ссылке только и делало, что кутило, дебоширило и плодило долги, а, ну ещё, конечно, манкировало служебными обязанностями. А Воронцов его у себя очень хорошо принимал: открыл доступ к своей огромной библиотеке и вообще старался сделать всё, чтобы этому пижону было комфортно вдали от Петербурга, а в качестве благодарности получил домогательства к собственной жене, которая, разумеется, Пушкина отшила, и злую эпиграмму. И выслали его из Одессы, только после того как Воронцову надоело разбираться с его дебошами и вечными долгами.

— Чего не знала, того не знала, — нахмурилась Ирина.

— Я тоже не знала, но эта история меня окончательно отвратила от этого персонажа русской литературы.

— Да, стрелял в него этот белогвардеец, стрелял и тем обеспечил бессмертие, — улыбнулась Ирина.

Услышав знакомую цитату, Диана почти подскочила на стуле.

— Мы в восхищении, — широко улыбнулась Князева. — Вот Михаил Афанасьевич — действительно наше всё, по крайней мере, в масштабах одной семьи.

Внезапно женщин прервал настойчивый трезвон Дианиного телефона, который та оставила на полочке для ключей в коридоре.

— Простите, Ирина. Это, скорее всего, дочь. Предполагалось, что я всего лишь выскочила за сырками.

Идя в коридор, Диана чувствовала себя слегка виноватой — всё-таки нужно было Яську предупредить, что задерживается. Ребёнок, небось, уже невесть чего себе понапридумывал и не то чтобы безосновательно — всегда есть вероятность, что она сорвётся.

Мобильник замолчал. Видимо, Яська успела увериться в своих догадках и бросила трубку.

— Ди, ты где?! — раздалось в динамике после первого же гудка.

— Прости, солнышко, я познакомилась с прекрасной женщиной и ушла к ней пить кофе. Я так ею очаровалась, что забыла тебя предупредить. Так что придётся вам уж как-нибудь продержаться без сырков ещё пару часов, — неловко закончила Диана.

— Подожди, ты встретила девушку и сразу ушла к ней домой? Господи, почему не мужика?

— А ты что-то имеешь против девушек?

— Разумеется, нет, я сама немножко радугу излучаю, — рассмеялась Яся. — Просто это была бы такая возможность с акцентом Берты Моисеевны спросить, завёлся ли у тебя мерзавец.

— Ну можешь перефразировать.

— Не, девушки — это совершенно другой компот — фраза лишится колориту.

Диана звонко рассмеялась.

— Ладно, детёныш, я скоро приду. Люблю вас.

— Ждём тебя, — лаконично отозвалась Яся и положила трубку.

Диана отправила мобильник в карман джинсов и пошла на кухню. Конечно, она скоро вернётся и у Яси отпадёт повод переживать, главное — не забыть о времени в обществе такого обаяния, интеллекта и красоты.

***

Денис и Полина упорно делали вид, что поглощены сюжетом «Доктора Хауса». На деле же тяжёлые мысли не позволяли сосредоточиться на диалоге Элисон и Грэгори. Денис гадал, какую лапшу отец наплёл маме, что та, судя по всему, не послала его нахуй. Полина недоумевала — неужели мать настолько себя не уважает, чтобы простить Сергея спустя столько лет? Всё-таки любовь зла. В последней мысли близнецы были единодушны.

Анфиса тихо приоткрыла дверь в спальню сына.

— Я войду?

— Ты уже, — угрюмо буркнула Полина.

— Присаживайся, мам, — Денис подвинулся на кровати.

Анфиса воспользовалась приглашением сына, взяла пульт от DVD и остановила серию.

— Ребят, есть кое-что, что нам нужно обсудить.

— Пепел, равномерно рассыпанный по волосам папеньки? — Полина скептически сдвинула брови.

— Думаю, о своём пепле папа сам вам расскажет… Да что думаю, уверена. Закончит неотложные дела, приедет и попросит вас о разговоре. И вы поговорите.

— А если мы не хотим? — плечи Дениса напряглись.

— Денечка, всё равно придётся.

— А, то есть нашего мнения никто не спрашивает, — уточнила Полина, исподлобья глядя на мать.

— Прости, но в этом случае я бы очень настаивала на вашем разговоре. Вы можете его хотеть или не хотеть, но он необходим и вам, и отцу, вам — в первую очередь.

— Актуальность разговоров с папенькой рассосалась года три назад, инфа сотка, — не сдавалась Полина.

— Полин, ты меня не слышишь. Вы поговорите, а уже после этого разговора решите, продолжать общение с отцом или нет. Если решите всё-таки не продолжать, никто вас принуждать к взаимодействию не будет, но один разговор вы ему должны, как и он — вам.

— Охуеть, он нас бросил, а мы ему чё-то там должны! — голос Дениса взлетел на октаву.

— Да, должны, как минимум, потому что он вас растил, содержал, потому что он ваш отец, официальный опекун и мой муж. И, лосят, я вас очень люблю, но в данном случае даже не прошу — требую, — тон Анфисы был спокойным и не особо выразительным.

— Что? — глаза Полины округлились в изумлении.

— Ты слышала меня, Полинка. Вы должны вспомнить, что мы ваши родители, семья, а в семье есть обязанности. И если бы мы с папой после каждого вашего косяка падали на мороз, семьи бы уже не было.

— То есть ты считаешь, это косячок? — голос Дениса сочился сарказмом.

— Я считаю, Денис, это обстоятельства, которые оказались сильнее нас. К почти семнадцати годам вам придётся как-нибудь пережить тот факт, что родители не всесильны и обстоятельства порой бывают сильнее их. Это обстоятельства, которые поставили и меня, и отца в очень неприятную позу зю и с которыми, к сожалению, ни один из нас не мог справиться. Поэтому после этого разговора — ещё раз акцентирую ваше внимание — вы вольны прекратить общение со мной, с отцом или с нами обоими.

— То есть тебе всё равно?! — вскричал Денис.

— А мы ему что-то должны, только потому что он нас растил? Но это, мамочка, на минуточку, была ваша ответственность — привести нас в этот мир, ваша же ответственность — обеспечить нам достойные условия, — Полина почти шипела.

— Отвечаю последовательно, — Анфиса устало прикрыла глаза. — Во-первых, мне не всё равно. Если наше общение прервётся, мне будет очень-очень больно и, скорее всего, я не соберусь. Если вы не захотите видеть отца, мне тоже будет больно, как и ему. Но это будет ваш выбор, ваш, а не чей-нибудь ещё. Во-вторых, да, Полин, вы ему должны, потому что он вас растил. Ты права, это была абсолютно наша ответственность, и мы с ней справились: вы не выросли запуганными, голодными, холодными, на вас ни разу никто не поднял руку, на вас крайне редко повышали голос, вы никогда ни в чём не нуждались, вы никогда не знали, как это — бояться возвращаться домой, мы поддерживали все ваши увлечения, не навязывали собственных нереализованных мечтаний, поэтому мы справились с тем долгом, который приобретают родители, приводя детей в этот мир, и справились гораздо лучше, чем многие другие.

— Ну да, в Африке вообще дети голодают, — зло огрызнулся Денис.

— Мимо, День. Я не обесценивала вашей боли, вы имеете на неё право, на такую сильную, какую испытываете. Но если Полина попрекает меня ответственностью за достойные условия, я обращаю ваше внимание, что условия, в которых вы растёте — более чем достойные. Поэтому не вспоминай про африканских детей — меня этим не проймёшь. Я, если честно, подустала посыпать голову пеплом и ожидать, пока вы соизволите услышать, обдумать и простить. Поэтому сейчас слушать меня будете вы, а что делать с этой информацией — исключительно ваше решение. Первое, мы с отцом вас любим и вы всегда можете к нам прийти с любыми вашими проблемами или вопросами. Никто не ограничивает вас во времени, в течение которого вы можете переваривать эту ситуацию, мы ждём вас в любой момент. Второе и это важно, настолько, что это требование вы будете выполнять как двое несовершеннолетних, за которых мы отвечаем. У отца проблемы с бизнесом, инициированные человеком, который хочет пустить нас по миру, насколько мы знаем, человеком со связями и без принципов. И поскольку этот человек опасен, то от вас требуется: во-первых, не разговаривать с незнакомцами, не садиться в чужие машины, не ходить в одиночку в незнакомые места, сообщать мне, если вы где-нибудь задерживаетесь — грубо говоря, я должна знать, куда пошли, с кем и когда будете дома, вы также обязаны всегда держать телефоны включёнными и заряженными, обо всех подозрительных субъектах тоже сообщать мне: если кто-то трётся возле школы, пытается вас разговорить, спрашивает о родителях… Кроме того, вы обязаны отвечать на звонки отца. Мы не требуем от вас длительных разговоров, но ни один его звонок не должен быть проигнорирован, достаточно просто взять трубку и сказать, что вы в порядке. Смс не подойдёт, смс может написать кто угодно, если, к примеру, у вас отберут телефон. Вы либо исполняете то, что от вас требуется, либо уходите на домашнее обучение, пока проблема не разрешится. Но в таком случае, разумеется, никаких тренировок по плаванью, показов, выездов к клиенту с полетевшей мамкой, развлечения только в моей скромной неприятной компании. Я понятно излагаю?

Близнецы ошеломлённо молчали. Они никогда не видели маму такой… Собранной и деловой? Анфиса бывала разной: гиперактивной, расстроенной, холодной, ласковой, но деловой с ними не бывала никогда.

— Это всё, что я хотела сказать. Я приготовлю лазанью, оставлю её в духовке. Не сидите голодными, лосята, — договорив, Анфиса вышла из комнаты с прямой спиной и поднятым подбородком.

Добредя до кухни, Воробьёва тяжело опустилась на табуретку и закурила. Разговор дался ей нелегко, но своих детей она знала хорошо — никакие аргументы, просьбы и завывания о том, как они с Серёжей виноваты, результата не дали бы, а сегодня ей нужен результат — и моментальный, и на перспективу. Результат, а не минутное одобрение любимых детей. Есть сантименты, а есть необходимость, и сейчас эта необходимость заключается в том, чтобы обеспечить лосятам безопасность и донести до них мысль, что обязанности — штука обоюдная: не только они с Серёжей должны им перманентную любовь, понимание и шансы, но и дети иногда бывают должны родителям — не пресловутый стакан воды, нет, но осознание того, что мать и отец — обычные люди и тоже имеют право быть услышанными.

***

— А ещё мы вчера на рисовании пытались рисовать всяких там динозавров и мамонтов. У Мишки здорово получился велоцираптор, но он у нас в принципе немножко повёрнутый на этой… Как её… — запнулась Маргоша.

— Палеонтологии, — подсказал Вася, беря со стола детский альбом для рисования, который дочь притащила в кухню пятью минутами ранее.

— Во, она. У меня получилось вот что, — девочка забрала из рук отца альбом и пролистала до нужного рисунка.

— Симпатичный, на носорога похож.

— Ага, Мишка говорит, что это… Три-це-ра-топс, — по слогам произнесла Маргоша. — Я ему верю, он в этом разбирается.

— Маргошка, ты папу совсем затарахтела, — в кухню вошла улыбающаяся высокая брюнетка. — Знаешь, как он на работе устаёт? Приходит в гости, а тут ещё ты выдаёшь триста слов в минуту.

— Как Эминем?

— Хуже, того на паузу поставить можно.

— Маргошка, не слушай маму. Мне очень интересно всё, что ты рассказываешь.

— Вот! — Маргоша упёрла руки в боки и победно воззрилась на мать. — Я же говорила, что папочке интересно!

— Очень, радость моя. А мама перестанет бухтеть и вот чаю нам сделает да оладушков разогреет. А ты, солнышко, вытаскивай Юльку из её бумажек и тащи к нам.

— Мне её в комнате подождать, папочка? Ты когда так смотришь, это значит, сейчас кто-то получит по жопке, — Маргоша сгребла альбом с карандашами и спрыгнула с высокого табурета.

— Ну, по жопке никто, положим, не получит, но Юльку ты и правда проконтролируй, чтоб не слишком засиживалась, а то остынет всё.

— Хорошо, — девочка кивнула рыжей головой и унеслась в комнату матерей.

— Машка, ну чё ты всё бухтишь и бухтишь? — Вася посмотрел на подругу, набиравшую воду в чайник. — Я ребёнка и так редко вижу — прихожу, а ты её всё одёргиваешь. Не хочешь, чтобы мы общались — так и скажи, я понятливый. Только уведомлять меня об этом нужно было до рождения Маргоши, а сейчас как?

Маша отвернулась от плиты и посмотрела на отца своего ребёнка круглыми от удивления глазами.

— Ч-ч-то? Васька, ты же мой лучший друг! Ты её отец! Они с Юлькой и ты — моя семья!

— Ну так а в чём дело тогда? Знаешь, я ж тупой и раньше думал, что мне мерещится. Но чем Маргошка старше, тем чаще я замечаю, что ты её осаживаешь, когда она ко мне льнёт, и вроде как не очень рада моему участию.

— Ой, бля-а-а, — протянула Маша, прикрывая глаза. — Васенька, я не думала, что с твоей точки зрения это так выглядит.

— Поясни.

Маша помолчала с полминуты и заговорила, осторожно подбирая слова.

— Вась, просто я же понимаю, что ты нам с Юлькой… Ну, практически оказал услугу — подарил нам Маргошку. Пока мы к тебе не обратились, у тебя вообще в планах дети не значились, а нам ты пошёл навстречу и стал, если хочешь, суррогатным отцом.

— Каким-каким? — Вася поперхнулся воздухом.

— Ну, суррогатным… — растерянно пролепетала Маша. — Но это же не значит, что на тебя нужно вешать все обязанности, которые к ребёнку прилагаются… Это было наше решение, наша просьба, но тебя-то это ни к чему не… — под недоуменным взглядом Васи женщина смешалась и замолчала.

— Машка, ёб твою мать! — не зная, то ли смеяться, то ли злиться, протянул Золотов.

— Нет, ну а что? К тебе вон и так каждый месяц приводят юных наследничков обоих полов.

Вася передёрнулся. Машка говорила правду. Примерно раз в пару месяцев в его офис залетали нимфы разной степени свежести в компании разновозрастных отпрысков, и большинство более или менее убедительно пыталось напомнить ему: «У нас с тобой, Васенька, любовь великая была, а это вот — результат. Чего стоишь, результат, поздоровайся с папой!» Чуть более наглые и отбитые про великую любовь не рассказывали, а с порога обвиняли в изнасиловании, которое он, пьяная скотина, совершил над невинной беззащитной и далее по тексту.

По молодости лет Вася пытался дамочкам что-то доказывать, мол, не знаю тебя, не помню, а в Орле и не был никогда. Годы, однако, принесли Золотову некоторый печальный опыт: чем активнее что-то доказываешь, тем крепче матримониальная пиявка норовит уцепиться своими щупальцами за твой хуй и присосаться к кошельку. Поэтому теперь Вася выслушивает каждую, говорит, что с годами стал слаб памятью, но готов признать отпрыска, если анализ ДНК подтвердит родство. Процентов пятьдесят горячо любящих отваливается сразу, ещё примерно треть какое-то время пытается Васю убедить, что настоящей семье не нужны мелочные формальности, была даже парочка в отчаянии выдавших под конец дискуссии: «Отец — не тот, кто зачал, а тот, кто воспитает». Оставшиеся двадцать процентов, видимо, очень верили в свою удачу и соглашались на тест. Ещё ни один анализ за последние лет десять не выдал совпадений.

— Ты. Марусь, голова, прям голова и два уха. Сравнила, тоже мне, рандомных детишек и нашу Маргошу. Других причин у тебя нет? Ну, не хотеть, чтобы я с дитём общался?

— Нет. Вась, я вообще за и материнские, и отцовские родительские фигуры, просто… Ну, сама-то я в детдоме выросла, поэтому знаю, насколько нужны родители, но нагружать тебя не хотелось, — Маша развела руками.

— Нагружа-а-ать, — передразнил Вася. — Грей вон оладушки. И перестань третировать ребёнка!

— Прости, пожалуйста, Васенька, — Маша подошла к Золотову со спины и крепко его обняла.

— Ты чудик, Терентьева, но я тебя люблю. И дочь нашу люблю, — выдохнул Вася, чувствуя, как с сердца падает огромный камень.

***

Близнецы лежали, тесно сплетясь в объятьях.

— Поль, чё это было? — Денис прижимался к сестре и гладил её по спине.

— Кажется, нам отсыпали родительских пиздюлей.

— Это понятно… А делать-то что?

— Хм, ты знаешь, Денька, я тебе щас озвучу весьма непопулярное мнение…

— А-а-а?

— Мне полегчало. Всё-таки родительские пиздюли иногда необходимы, не ради самого факта опиздюливания, а… Чтобы… Мы понимали, что мы родителям нужны и им важна наша… Безопасность, что ли? А то, если честно, я уже порядком подустала: мы эти четыре года сами да сами, ну, в том смысле, что бабуля нас не воспитывает, а думает исключительно о каких-то бытовых вещах: чтоб мы поели, оделись тепло, за коммуналку вот платит… А вот так, чтобы нам говорили что делать или чего не делать — этого нет и мне лично этого очень не хватает.

— А Каримова как же?

Полина нахмурилась, обдумывая ответ.

— Понимаешь, братишка, мама очень добрая, терпеливая, она всегда выслушает и совет даст, в проблемы впряжётся, если нужно. И за это мы с Яськой очень ей благодарны, очень любим её. Но… Это взаимодействие — оно всё-таки не совсем родительское. Возможно, мама, не чувствуя полноты родительских прав, если хочешь, не решается что-то нам запрещать или рявкнуть, где это нужно, сказать «Я мать и не ебёт!» Вот если бы у неё такие права были, ну, где-нибудь не в нашей вселенной, конечно, тогда другое дело. Мама… Я знаю, что она бы и рада действовать как родитель в полном смысле, но есть обстоятельства, которые этого не позволяют.

— Ну, чтобы у неё были полноценные права, ей нужно жениться на Диане, или на нашей маме, или за отца замуж выйти…

— Вот я и говорю, не в нашей вселенной, — вздохнула Полина. — А жаль — я была бы совершенно не против.

— Чтобы наша мама женилась на Каримовой? — хихикнул Денис. — А почему нет?

Полина прыснула.

— Они обе слишком девочки, Денька. Так что знаешь, — Полина снова стала серьёзной, — мама сейчас нам пиздюлей отсыпала и мне хорошо, потому что впервые за долгое время спокойно.

— Ну да, не хватало всё-таки того, чтобы пришёл взрослый и всё решил. И никакой тебе подвешенности, — кивнул Денис. — Потому что, систер, одно дело — зарабатывать на свои хотелки и всё такое…

— А оказаться в тринадцать взрослым и один на один с проблемами — совсем другая трава, — подхватила Полина. — Эх, как будто в углу постояла, — с наслаждением протянула девушка.

— Слушай, оказывается, фраза «Вот что живительные пиздюли делают» имеет под собой основание.

— Ага, надо будет запомнить этот экспириенс на тот случай, если у нас будут дети.

— Не если, а когда, хотя я ближайшие лет десять никого не планирую.

— Аналогично, братик.

— Пойдём к маме, подбочиться?

— Ну а чё б нет? — Полина села на кровати.

***

Когда лосята открыли дверь в её комнату, Анфиса приготовилась отражать новые атаки и внутренне подобралась.

— Можно? — робко подала голос Полина.

— Можно, лосята, — Анфиса отложила телефон на тумбочку.

— Мам, мы пришли обниматься, — провозгласил Денис и плюхнулся на кровать, пружины которой жалобно заскрипели.

— Денька, как бы тебе сказать… Ты уже немножечко слишком большой, чтобы запрыгивать на кровать с разбегу, — улыбнулась Анфиса.

— Я отказываюсь жить в мире, в котором можно стать слишком большим, чтобы запрыгивать на родительские кровати, — Полина последовала примеру брата.

После атаки восьмидесяти лосёнковых килограммов прыжок пятидесяти ложе перенесло стоически.

Анфиса рассмеялась, притянула детей к себе и мысленно облегчённо выдохнула.

— Значит, маленькие? — Воробьёва потрепала Полину по волосам и погладила Дениса по спине.

— Твои маленькие, — Денис прижался к боку матери.

— Но папенька — всё равно мудак, хоть ты его и любишь, — пробурчала Полина, кладя голову Анфисе на плечо.

Реплику дочери Воробьёва оставила без ответа. Сейчас детям ничего не докажешь да и не хотелось доказывать, хотелось просто радоваться, что каким-то образом лосята пришли если не к пониманию ситуации, то к потребности в ней, Анфисе и, кажется, готовности слышать.