Светлые глаза гипнотизировали серебряный колокольчик.

Лань Ванцзи упорно игнорировал наставления дяди о расстановке приоритетов, вновь не давая отдыхать ни телу, ни духу. Он расположился на почтительном расстоянии от военного лагеря, дабы не отвлекать солдат и часовых непрекращающимися переливами гуциня. 

Мозолистые подушечки пальцев, израненные глубокими порезами, плавно с силой оттягивали струны. Звучание их было чистым, невесомым, точно первый снег, что тает, не успевая коснуться земли. Контрастно руки ощущались неимоверно тяжёлыми и неуклюжими — едва кисть замедлялась, тотчас усталость накатывала в двукратном объёме. Для такой воздушно-хрупкой мелодии требовалось немало сил. Спина горела от напряжения, даже широкий пояс на талии стал казаться чрезмерно увесистым. Но Лань Ванцзи ожидаемо игнорировал неудобства. Он сидел в одном положении несколько дней, но не достиг успехов — ни «Призыв», ни «Расспрос» не помогали услышать глас единственно-желанной души. Гуцинь денно и нощно плакал в поисках возлюбленного. 

Они расстались более двух месяцев назад, наскоро обменявшись отчаянно-солёным поцелуем и личными вещами, — в тот день Вэй Усянь вручил ему свой серебряный колокольчик, получив в безраздельное пользование лобную ленту с узором плывущих облаков. Лань Ванцзи с тех пор не мог унять тоску, выгрызающую брешь в доспехах души, был постоянно напряжён и слишком порывист, что могло в конечном счёте грозить искажением ци.

Кровь и грязь успели впитаться в некогда белые одежды — грязно-багровые кляксы на сером — единственные краски, которыми пишут сражения. Лань Ванцзи сидел вполоборота к водоёму. За последние два дня он не сделал ни единого шага в его сторону, упрямо продолжая играть на гуцине. 

По воде разошлись брызги, и вынырнула темноволосая макушка.

— Ханьгуань-цзюнь, не желаете окунуться? Вода чудесна! — зазывал голос.

Лань Ванцзи расположился аккурат под сенью молодой листвы и сквозь переливы гуциня и шелест ветра мог слышать восторженные вздохи и смешки, но продолжал безучастно смотреть перед собой, концентрируясь на мелодии.

Наконец, не дождавшись от него реакции, человек вышел из воды — то был один из внебрачных сыновей Цзинь Гуаншаня, Мо Сюаньюй. Его стройное тело проглядывалось сквозь тонкие нижние одежды, и он поспешил подхватить сложенное на поваленном дереве запасное ханьфу, чтобы переодеться. По его округлым мягким щекам скользнул трепетный румянец, когда он показался на глаза Лань Ванцзи. 

— М-м-м… Ханьгуан-цзюнь, этот Мо благодарен за то, что вы согласились сопроводить, — Мо Сюаньюй неуклюже поклонился, сложив руки перед собой. — Я… Мы можем возвращаться? — в голосе послышалось разочарование.

Лань Ванцзи помедлил с ответом. Мо Сюаньюй был здесь отнюдь не по своей воле. Будучи в деревне Мо под натиском надменно-презирающих соседей — те изводили насмешками его мать, что понесла по молодости вне брака от гулящего мужчины, и собственной родни — те душили ханжеством его самого после того, как вольной птицей разлетелась молва, дескать, он обрезанный рукав. Изгнанный собственным орденом, Мо Сюаньюй оказался неожиданно отвергнут всеми. Жизнь превратилась в ежедневное уничижение. Поэтому, когда в деревне Мо появился странствующий заклинатель в белоснежных одеяниях, Мо Сюаньюй не мог не увязаться следом, слёзно моля не бросать его на растерзание злых языков и тяжёлых кулаков.

Лань Ванцзи, стойко игнорировавший его первые несколько часов, уступил после череды стенаний и рыданий. Мо Сюаньюй не прекращал повторять, что не доставит проблем, сверкая наивными серыми глазами, словно забыв как ранее, едва не расшибая себе лоб, опускался на колени, прося не оставлять его наедине с родственниками, которые отыгрывались на нём за каждый пустяк.

В тот день Лань Ванцзи был в деревне Мо проездом, торопясь встретиться с братом в военном лагере. Он намеревался пополнить запасы еды и питья, прежде чем двинуться в путь. Но ему пришлось задержаться из-за внезапной активности лютых мертвецов. Когда он с ними расправился, то заметил, что за ним наблюдают в тени деревьев.

На какое-то мгновение ему показалось, что в чёрно-алых одеяниях стоит Вэй Усянь, но иллюзия распалась стоило лишь моргнуть. Юноша по имени Мо Сюаньюй тогда сквозь рыдания просил забрать его куда угодно, а Лань Ванцзи не мог перестать думать о том, что когда-то давно с таким же гневным неприятием столкнулся и Вэй Усянь, который в силу мягкого характера не мог долго злиться на людей. Лань Ванцзи тогда отказал ему, осознавая, что не может подвергать опасности неподготовленного заклинателя.

Мо Сюаньюй не сдавался, взахлёб рассказывая о себе: болезненные воспоминания, тревожащие сердце, острая несправедливость со стороны людей, злость на собственное бессилие — в одном субтильном юноше бурлил целый котёл удушающей обиды. Лань Ванцзи при взгляде на бесформенные синяки на пальцах ощутил жалость по отношению к этому брошенному — и то при живых родителях — мальчишке. Предполагалось, что Мо Сюаньюю нужен лишь повод, чтобы скрыться, Лань Ванцзи решил, что с его стороны допустима небольшая уступка и позволил тому отправиться вместе до ближайшего населённого пункта.

Мо Сюаньюй счастливо щебетал первые несколько дней, пока не осознал, что вскоре им придётся разделиться, а значит одиночество и неприязнь окружающих вновь окутают, словно сырой плащ в промозглую осень. Будучи сыном именитого рода, по разумению неравнодушной людской массы, он был обязан проявить себя, оттого не мог принять предложение Лань Ванцзи остаться в окрестностях Цайи в качестве подмастерья книготорговца. Мо Сюаньюй, чтобы не бросать ещё бóльшую тень позора на свою матушку, отправился в военный лагерь. 

Ожидаемо его встретили пересудами. Ледяной взор светлых глаз пресекал громкие обсуждения, но Лань Ванцзи не мог находиться постоянно рядом, отлучаясь то на разведку, то на поиски некого друга. Мо Сюаньюй усиленно искал его компанию, чувствуя рядом с этим человеком незримую защиту и покой. Несмотря на то, что их разница в возрасте была ничтожно мала, Мо Сюаньюй воспринимал Лань Ванцзи как старшего брата, под эфирным крылом которого можно спрятаться. 

Последние несколько дней он, прихватив пожитки, смирно изучал военные трактаты, пока Лань Ванцзи беспрестанно музицировал. 

Глас гуциня стих. Лань Ванцзи прижал ладонью струны, словно чуть успокаивая. Кровь растеклась по корпусу инструмента, плавно скользя по узорам древесины. 

— Вернёмся к часу быка [1], пока не сменилась стража. 

[1] Время с 1 до 3 часов ночи.

Едва он перестал играть, как усталость бурной рекой растеклась по напряжённым мышцам. Было бы недурно смыть с себя грязь и немного помедитировать. Лань Ванцзи спрятал серебряный колокольчик в рукав ханьфу, очистил гуцинь от крови и налетевшей пыльцы и медленно оборонил:

— Отужинай и отдохни.

Мо Сюаньюй с готовностью кивнул, доставая припасы из мешочка цянькунь. Огненный талисман поддерживал жар в маленьком костре.

Лань Ванцзи отошёл чуть дальше, практически скрывшись под раскидистыми ветвями деревьев, снял с себя грязную одежду и погрузился в воду. Пальцы, до того момента неистово пульсировавшие от боли, притупленно заныли. Наливавшиеся синяки от долгой коленопреклонной позиции доставляли дискомфорт. 

Его называли одним из нефритов клана Лань, он с двенадцати лет привык как к повышенным ожиданиям людей, так и к хладнокровному контролю: все действия дóлжно тщательно обдумывать, а планы поэтапно расписывать. Он с детства был вышколирован одним из лучших учителей Поднебесной. Но сейчас Лань Ванцзи как нельзя ярко чувствовал свою юность и неопытность. Жизнь разительно отличалась от трактатов о надлежащем поведении и мудрости. Он не был готов в неполные восемнадцать столкнуться с кровавыми вестниками войны в лице карательного отряда Вэней, что сожгли его дом. Он не был готов хоронить отца, которого едва знал, но тем не менее почитал и уважал как родителя. Он не был готов отпустить возлюбленного в пылу войны. Учебные трактаты могли подготовить к проверочной работе, но не к жизни. 

Лань Ванцзи тщательно вымывал из волос ссохшуюся кровь и придорожную пыль, обдумывая дальнейшие действия. Он должен был утром выдвинуться с Цзян Ваньинем на разведку, чтобы собрать как можно больше сведений об отрядах ордена Вэнь. В последнее время стали происходить странные убийства, словно к и без того кровопролитной войне решила присоединиться третья сторона. Лань Ванцзи сомневался, что причастен кто-то из военной кампании: заклинателей высокого уровня было не так уж и много и они, определённо, не пошли бы по тёмному пути — все ведь знают, что тьма разрушает, а не созидает, верно?..

Кто бы то ни был — этого человека следовало остановить до того, как он разрушит свою душу. На войне и без того хватает жертв, важно спасти хоть кого-то.

Лань Ванцзи был задумчивым и уставшим, когда вернулся к поваленному дереву, на котором восседал Мо Сюаньюй, шустро жевавший яблоко.

— Ханьгуан-цзюнь, этот недостойный слышал, в-вы скоро отбываете?.. Я… Мне… Дозволено ли сопроводить вас, если… ес-сли это, конечно, удобно?.. 

Лань Ванцзи качнул головой — мокрые пряди, собранные в привычную причёску, неприятно оттягивали кожу головы, но разве мог он показаться простоволосым перед посторонним? Хватало того, что ходил без ленты. Лицо Мо Сюаньюя резануло сердце жалобной гримасой — то длилось лишь миг, но Лань Ванцзи счёл нужным добавить:

— Это займёт чуть больше суток.

Вскоре они в молчании потушили костёр и зашагали обратно к военному лагерю. Успели аккурат до смены стражей. Проводив взглядом Мо Сюаньюя, юркнувшего в свою палатку, Лань Ванцзи двинулся к себе. Через несколько часов у него будет шанс вновь продолжить поиски возлюбленного.

***

Лань Ванцзи двигался навстречу Цзян Ваньиню, кожей чувствуя чужое нетерпение. Едва они пересеклись взглядами, как тот взорвался:

— Что? Неужели нас снова опередили? И ради этого мы скитались весь день? Чтобы снова найти эти искажённые символы и трупы от неизвестного героя? — ему не требовались ответы, чтобы сделать выводы.

Лань Ванцзи буквально на волосок нахмурил брови — впрочем, это прошло без внимания.

— Человек, что их оставляет, отступник.

Невысказанное «Его полагается судить» повисло в воздухе. Цзян Ваньинь в ответ тонко улыбнулся:

— Пока он убивает псов из клана Вэнь, я готов закрывать глаза на природу его заклинательства. 

На языке Лань Ванцзи скопились ядовитые змеи сомнений, отчего-то хотелось поспорить, даже зная, что это бесполезная трата времени. Чем больше погибших они находили, тем усиливалась тревога в глубине сердца. Было что-то в корне неправильное — нечто могущественное и необузданное стояло по третью сторону фронта. Не верилось, что настолько жестокие деяния свойственны человеку из крови и плоти. 

Люди способны на беспощадность. Кто, кроме них, изобретает всё более изощрённые устройства и орудия для убийства себе подобных? Дело не в принадлежности к ордену или семье. Дело в самой природе сердец — у кого-то слишком много варварской свирепости, которая не дозволяет хранить мир и порядок, а требует больше боли и страданий условных врагов.

Опираясь на донесения лазутчиков, они с Цзян Ваньинем нашли два лагеря ордена Вэнь: где-то в неестественных позах лежали усопшие, где-то — их оторванные конечности. Но их было катастрофически мало для такой большой территории. Количество пустовавших палаток озадачивало, словно остальная часть войск была кем-то — чем-то? — похищена.

Возможно, угнана в рабство?.. Взята в военный плен?.. Но тогда какой смысл так жестко расправляться с другими? Показательная кара?

Лань Ванцзи отказывался возвращаться к теории о том, что некто нашёл способ подчинять себе мёртвых — и в таком-то количестве! — это выглядело до смехотворного жутко. Во сколько жизней должен обходиться такой путь? Становилось не по себе. Догадку подтверждал искажёный талисман, задачей которого было приманивание иньской энергии, а не отваживание. И всё же, кто был смог решится на такой тяжёлый шаг и добровольно отсечь себя от светлой широкой дороги, чтобы во мраке брести по тёмной тропинке?..

Этому человеку тьма будет кружить голову. Она не будет явственно шептать что-то на ухо, а начнёт медленно точить его разум изнутри, напитывая своей разрушительной ци — то будет продолжаться до тех пор, пока тело не станет очередным пустым сосудом. Без души. Без тяги к жизни. Балансируя на тонкой нити над пропастью отчаяния.

Будь рядом Вэй Усянь, определённо, он смог бы выдвинуть нестандартное решение проблемы и разобраться в том, что происходит — тому зачастую удавалось сооружать логические звенья, оперируя недостаточным количеством информации.

Лань Ванцзи чуть крепче стиснул в руках меч. Нельзя было отвлекаться и думать о Вэй Усяне. Он жив. И Лань Ванцзи обязательно его найдёт.

«Я буду рядом с Вэй Ином. Совсем скоро» 

Цзян Ваньинь кивнул влево:

— В сорока ли [2] отсюда видели небольшой отряд вэньских отродий, — Цзыдянь яростно заискрил, выдавая чувства хозяина. — Думаю, мы ещё успеем их застать. Возможно, у них есть вести о Вэй Усяне.

[2] Стандартизированное метрическое значение: 1 ли — 500 метров.

Лань Ванцзи не вздрогнул только благодаря самоконтролю. Когда они оказывались на очередном поле брани, он постоянно боялся наткнуться взглядом на знакомую алую ленту, увидеть бездыханное тело возлюбленного. Переворачивая трупы в тёмных одеяниях, он каждый раз мысленно возносил молитвы всем богам, которых помнил, чтобы это оказался не Вэй Усянь. Руки всякий раз наливались свинцом от проклятого чувства облегчения, когда оказывалось, что это снова другой человек. Не его Вэй Ин. 

Цзян Ваньинь каждый раз смотрел на Лань Ванцзи со смешанными чувствами, когда тот хватал очередного полумёртвого человека среди кучи трупов. Смотрел, но молчал. Лань Ванцзи предполагал, что Вэй Усянь не станет рассказывать Цзян Ваньиню о том, что они обменялись символами принадлежности к орденам — лентой и колокольчиком. Лань Ванцзи не знал, что того останавливало: общение с будущим деверем, безусловно, несколько напрягало, но не более того. Поразмыслив, он решил, что если Вэй Усянь решил умолчать, то это что-то да значило.

Лань Ванцзи не посмел бы сомневаться в Вэй Усяне — всем действиям с виду беззаботного повесы можно было найти обоснование. 

— Там старая почтовая станция, насколько я помню, — словно сквозь туман услышал он свой отрешённый голос.

Холодный взгляд и малоподвижное лицо излучали уверенность, которой на самом деле практически не было. Цзян Ваньинь коротко кивнул — наметившиеся морщинки у бровей чуть разгладились. 

— Посмотрим, что нам подбросит жизнь на этот раз.

 Цзыдянь хищно сверкнул, соглашаясь со своим хозяином.

Они не рискнули лететь на мечах и пользоваться цигуном — противник мог расставить ловушки. 

Продираясь сквозь ветви деревьев да по полузабытым тропам, Лань Ванцзи умудрился не проставить на одежде ни единого пятна. Его высокая изящная фигура в закатном солнце казалась воздушной, точно бесплотный дух, а семиструнный гуцинь, неизменно завёрнутый в холщовую ткань, якорем удерживал его тело на бренной земле. Он отличался молчаливостью и холодным выражением лица, что обычно добавляло ему несколько лет в восприятии окружающих. И сейчас он негласно шёл первым, следя за тем, чтобы не зацепиться о хитровыдуманный талисман или зачарованное орудие.

Лань Ванцзи слышал, как то и дело вполголоса чертыхается Цзян Ваньинь, и в целом понимал его: сумерки с каждым шагом сгущались, слово плотная вуаль, наброшенная сверху, а они по-прежнему не обнаружили никого из вражеского отряда. Возможно ли, что те уже успели встретить подкрепление и переместиться на лошадях? 

Они с Цзян Ваньинем практически никак не взаимодействовали за это время, отдавая силы на то, чтобы продолжать путь. Порой казалось, что они даже забывали друг о друге, пока не приходилось останавливаться перед очередным оврагом или бродом.

Когда они достигли заброшенной почтовой станции, уже была темень. Они устроились неподалёку, чтобы понаблюдать за тем, что происходит, не решаясь сразу бросаться в бой. Противников — Вэньские воины редко передвигались по одному — явно было много.

Долгое время ничего не происходило. Затем в окне мелькнули силуэты — буквально несколько мгновений, но Лань Ванцзи и Цзян Ваньинь успели беззвучно ахнуть: израненный Вэнь Чжулю держал в руках странное скукоженное существо, что было напрочь лишено кожи на лице. Затем окна накрыло плотной стеной тумана.

«Талисман для отвода глаз», — понял Лань Ванцзи и перевёл взор на Цзян Ваньиня. Свои эмоции он пока не решался охарактеризовать. 

Лицо Цзян Ваньиня в этот момент казалось неверяще-одухотворённым, словно он переживал в своём сердце незримую драму, которая обещала покой его истерзанной душе. Ещё никогда на памяти Лань Ванцзи эти резкие черты лица так явственно не оживали, демонстрируя жар молодости. Цзян Ваньинь словно очнулся от кошмарных сновидений и увидел рассвет. Эти перемены отчасти были закономерны, но не становились менее беспокоящими. Ни один из них не должен сейчас терять голову, полагаясь на травму врага — хищники опаснее, когда их жизням что-то угрожает.

Лань Ванцзи не сумел вымолвить ни слова, когда в какой-то момент серебряная рукоять Бичэня задрожала от предчувствия тёмной энергии. Судя по россыпи искр, пробежавших по Цзыдяню, нечто опасное было совсем рядом. Они вновь неподвижно замерли. 

К почтовой станции приближалась колонна людей. Шли они несколько неровным строем, точно имитируя марш, но ожидаемого топота сапог не было. От толпы отделилась одна тень — то была именно тень, нежели человек — и плавно вошла в здание. 

Цзян Ваньинь неестественно выпрямился, но Лань Ванцзи не стал заострять на том внимание. Куда больше его интересовало странное сборище. Он заметил, что не у всех имелось при себе оружие: некоторые выглядели так, словно их только подняли с постели, их нижние одежды чуть трепетали на ветру. Стало понятно, что их шаги были тихо слышны, потому что на ногах не было вовсе обуви. Лань Ванцзи смог разглядеть странные застывшие лица воинов: неподвижные, пустые с голодными глазами — то были лики мертвецов.

Цзян Ваньинь, словно читая мысли Лань Ванцзи, одними губами произнёс:

— Сейчас.

Они, пользуясь цигуном, обошли здание, чтобы проникнуть через вход для слуг. К их удивлению, внутри царила тишина: не было ни вооружённых воинов Вэнь, ни лютых мертвецов, ни той странной тени. Они прошли дальше и замерли у одной из приоткрытых дверей — оттуда донёсся болезненный едва различимый скулёж. Словно издеваясь, некто шире распахнул дверь — Лань Ванцзи застыл.

На полу лежал Вэнь Чжулю, невидяще глядя в угол. Его грудная клетка была разорвана, словно из неё в прямом смысле вырвали сердце. Пузырящаяся кровь застыла на тонких губах. Его тело покрывали раны разной давности: на запястьях виднелись старые шрамы, словно от кандалов, на шее красовались ссохшиеся отметины, напоминающие пальцы. Труп был узнаваемым, несмотря на то, что лицо застыло в серой плоской маске смерти. 

Неподалёку тихонько, даже загнанно, дышало скрючившееся лысое существо, не имеющее на лице кожу. Это его оберегал Вэнь Чжулю.

«Человек, — с запоздалым ужасом осознал Лань Ванцзи. — Это живой человек. Быть не может… Вэнь Чжао?..»    

Над человеком возвышалась в окровавленном платье хрупкая фигурка, в которой не без труда удалось опознать Ван Линцзяо. 

Что потрясло более всего — в углу комнаты стоял живой и невредимый Вэй Усянь, словно в саван, окутанный облаком иньской энергии. Он приветливо махнул сумрачной бамбуковой флейтой:

— Давно не виделись, гэгэ, шиди.

Лань Ванцзи почти почувствовал, как у него дёргнулся глаз.