Путь от изолятора до колонии длился невыносимо долго. Автозак, в который посадили Брока и еще шестерых здоровых грязных мужчин, казалось, насквозь пропах потом и вонью давно не мытых мужских тел. Брок пытался не обращать внимания на подобные мелочи. С сегодняшнего дня в его жизни начиналась новая глава — глава, которую нужно было перетерпеть, чтобы потом перевернуть страницу и начать с нового лица.

Брок пытался не обращать внимания на подобные мелочи. Особенно, на лысого хрена на соседнем сиденье, пялящегося в его сторону. Краем глаза он видел, как тот пристально и оценивающе смотрит на него. Брок еще не до конца понимал, что и как устроено в мире подобных этому уроду, поэтому тупо смотрел куда угодно, но только не в его сторону.

— В который раз? — вдруг спросил лысый.

От неожиданного вопроса Брок как-то растерялся, отчего начал паниковать еще больше — теперь этот мексикашка подумает, что он какой-то мямля.

Машина резко остановилась и снаружи послышались жесткие приказные голоса. Брок силился разглядеть сквозь тонированное окно лица людей снаружи, хотя бы очертания местности, чтобы понимать, насколько далеко от города они оказались. Но было без толку. Лишь покатый холм вдалеке, на который Брок смотрел все два часа пути.

Тогда он постарался как можно незаметнее взглянуть на своих «братьев по несчастью». Всего их было восемь. Трое белых, латинос и четверо черных. Как минимум половина из них выглядела так, словно ездила сюда каждые каникулы. Лысый в полуметре от него был в их числе; расслабленный и уверенный, броские наколки на костяшках рук, предплечьях и шее только прибавляли уверенности. Сам же Брок был чист как попка младенца.

— Кажись, приехали, — довольно ухмыльнулся лысый.

Броку в отличие от него было далеко не так радостно. Он, конечно, пытался подготовиться к тюремной жизни; прочитал кучу статей и посмотрел не один десяток информативных видео, как вести себя по ту сторону решетки, но навряд ли человек, всю жизнь проживший свободным и вольным делать что хочется, будет хоть когда-нибудь готов лишиться целого мира.

Двери автозака резко открылись, и не менее быстро их всех, закованных в наручники и еще одетых в формы изолятора, вывели на улицу. Было два часа дня, и набравшее обороты солнце ударило в отвыкшие от яркого света глаза, на мгновение введя Брока в ступор. Выходивший следом за ним из автобуса мужик недовольно толкнул его в спину. Брок остановился, обернулся и резко толкнул плечом шедшего позади себя. Произошло все настолько быстро, что не успел толком взвесить все «за» и «против». Опомнился лишь только, когда пара недовольных охранников окружила его с двух сторон и, ругаясь, погнала колонну вперед.

Глаза уже привыкли к дневному свету, и перед выстроившимся рядом из прибывших предстало невысокое серое здание, раскинувшееся на несколько десятков метров в стороны. Казалось, ему не было конца. Бесконечная серая коробка, почти без окон и дверей — Броку тяжело давалась мысль, что в ней сейчас могут жить люди, а буквально через пару минут будет жить и он. В окружавшей их местности, тут и там усеянной зелеными холмами, территория тюрьмы казалось выжженной землей, безжизненной и выцветшей.

Один из тюремных надзирателей, самый коренастый среди них всех, стоял перед главным входом, гордо выпятив грудь, со сложенными за спиной руками. Оглядел новоприбывших и громко заговорил:

— Добро пожаловать в Атилла, девочки. Хотел бы я сказать некоторым, — бросил презрительный взгляд на лысого, стоявшего в шеренге по левую руку от Брока, — что рад их снова видеть, но думаю, вы и сами знаете, что ни хрена подобного. Прибывшим сюда впервые скажу лишь одно: мне насрать, где и сколько вы сидели до этого. Или если сидели вообще, — посмотрел на Брока, на что остальные весело хмыкнули.

После всех их повели внутрь, где осмотрели на случай контрабанды, выдали местную тюремную робу и здоровый пакет с вещами личной гигиены. Брок словно на автопилоте следовал указаниям сотрудников тюрьмы. Назвать свое имя. Открыть рот. Раздеться, вытянуть руки. Нагнуться и позволить досмотрщику ввести в себя ректальное зеркало. Стерпеть целую вечность, пока какой-то хрен копошится у тебя в прямой кишке. При нем же поссать в специальный контейнер.

Алекс, адвокат Брока, рассказывал, как все может происходить первые дни. Будет непросто и морально тяжело, но Брок не из тех, кто боится трудностей. Однако ни один из них тогда и думать не думал, что тюрьма, куда его в итоге направят, может оказаться Атилла. В рейтинге самых комфортабельных тюрем страны Атилла занимала нешуточное третье место. Попади Брок за решетку по любой другой статье, он бы был одним из самых счастливых зэков в мире. Но жизнь любит насмехаться, и вот он — с тем, что имеет — оказался в Атилла.

— Сокамерник Лэсли выпустился две недели назад. Капитан всё думал, кого к нему подселить, кто окажется таким счастливчиком, — задумчиво произнес один из двух надзирателей, сопровождавших Брока. Чуть замедлился на секунду, обернулся и окинул Брока взглядом с головы до ног. — Ты выглядишь как человек, способный дать отпор.

Они шли по длинному узкому коридору, как понял Брок, из одного крыла, где их принимали, в другое, куда их теперь собирались поместить. Мимо мелькали простые, пронумерованные алюминиевые двери, пока в очередном зале их не сменили двери камерные, с открытыми решетчатыми окошками в центре. Из некоторых выглядывали мужские лица, довольно скалясь и завывая.

— Эй, офицеры, может вы его ко мне подселите? — один из них, самый шумный в этом секторе, обратился к мимо проходящему надзирателю. Брок в его сторону даже не посмотрел, однако по спине все равно пробежали мурашки. — Мне тут совсем одиноко.

— Не переживай, к тебе ведут Диего.

— Господи, только не снова. Его же выпустили полгода назад!

Очередной сектор сменил предыдущий, и в каждом Броку обязательно выкрикивали что-нибудь вслед. Что-нибудь унизительное и вульгарное. Брок пытался не обращать внимания, не позволить себе впечатлиться, разозлиться или, что гораздо хуже, испугаться, но мысль о будущем сокамернике настойчиво выедала все прочие. Кто этот Лэсли? Почему тюремщик говорил о нем так, словно худшее что может случиться с тобой в этой тюрьме — это соседство Лэсли? Если это какой-то здешний тюремный мафиози, то у Брока для самого себя плохие новости.

Наконец они остановились. В самом конце коридора, как можно дальше от главного входа в восьмой сектор.

— Лэсли, — заговорил первый надзиратель, пока второй отпирал камерную дверь. — Принимай новенького. Только, пожалуйста, без глупостей. Это его первая ходка.

Ответом ему была абсолютная тишина из камеры. Брок пытался разглядеть его обитателя в окошке в дверце, но всего пару мгновений — и вот он сам оказался внутри. Тяжелая дверь захлопнулась за спиной. Хлопок прозвучал словно приговор.

Первым, что заметил Брок, было окно. Узкое и маленькое, но достаточно большое, чтобы впускать в камеру лучи солнца. Завороженный, Брок проследил за солнечными зайчиками, бегающими по перегородке, отделявшую «спальную часть» камеры от санузла. В остальном же камера не была особо примечательна: прикроватная тумба, металлическая двухъярусная кровать, небольшой шкафчик, столик с двумя стульями у стены напротив. Не сказать, чтобы камера блистала признаками обжитости, но тут и там, с каждым беглым взглядом Брок замечал детали: небольшая стопка книг на полу у изголовья кровати, парочка — на прикроватной тумбе, у электронных часов; небольшое радио и пепельница на столике и перекинутый через спинку одного из стульев свитер.

Если бы только не новый сокамерник, сидевший сейчас на нижнем ярусе кровати, Броку бы было не на что жаловаться. Однако то, с каким взглядом его встретили, стоило едва переступить порог камеры, ничего хорошего не предвещало.

От волнения голову Брока покинули все проштудированные инструкции как поладить с сокамерниками. Он отдал бы что угодно за возможность незаметно пройти к кровати и забыться глубоким сном и проспать весь тот срок, который ему предстояло пробыть здесь. Но это было бы невоспитанно даже по меркам жизни на воле.

— Здравствуй, — все, что смог выдавить из себя Брок. От пота намокла спина. Взгляд же темных глаз в противоположной стороне комнатки пришибал на месте, не сулил ничего хорошего. Подобный взгляд Брок встречал в школьные времена, у местных задир, оценивавших нового ученика. — Я Брок.

Сокамерник никак не отреагировал на приветствие, медленно поднялся с кровати и подошел к новоприбывшему. Он оказался ниже Брока сантиметров на пять, что, конечно же, не умаливало мощности накаченных мышц и ощущения, что перед тобой тот, кому не составит труда засунуть кулак тебе в глотку.

— Надо же, — голос прокуренно хриплый и низкий, ниже, чем Брок, честно говоря, ожидал услышать. — БарсукБрок (в переводе со староанглийского «brock») — барсук («badger»).

Брок не сдержался и удивленно вскинул брови — где-где, а в тюрьме он никак не ожидал встретить человека, который бы знал значение его имени.

— Зови меня Лэсли.

Они не пожали руки, лишь кивнули друг другу в знак окончательного знакомства, и каждый начал заниматься своими делами. Лэсли вернулся на кровать, достал книгу с прикроватной тумбы и принялся за чтение, напрочь забыв о присутствии сокамерника. Нужно было разобрать мешок, что ему выдали вначале, но мысль, что придется в лишний раз потревожить Лэсли вопросами о том, что и кому принадлежит в их камере, напрочь отбила все желание. Поэтому Брок бессмысленно топтался на месте, все там же у входа, и лишь рассматривал содержимое пакета, пока, наконец, Лэсли не выдержал.

Не отрывая взгляда от книги, он пренебрежительным тоном произнес:

— Не откладывай разбор вещей. Нам ведь тут не нужен беспорядок, верно, Барсук? Можешь использовать две нижние полки, — кивком головы указал на шкафчик у изножья кровати. — Свободный стул для тебя. Стол — общая зона, ровно как и туалет с раковиной, но можешь положить на перегородку свои средства гигиены, только не захламляй. Спать будешь наверху, — посмотрел на Брока, на его ноги. — И переобуйся в камере. Тебе должны были выдать тапки.

Брок соглашаясь кивнул, попутная доставая из мешка простые черные шлепанцы. Он уже понял и принял тот факт, что в этих четырех стенах главный Лэсли. Тот же, справедливости ради отметил Брок, властью пока не злоупотреблял, отчего о нем сложилось впечатление серьезного и рассудительного человека.

Следующие пятьдесят минут (спасибо часам Лэсли) они больше не разговаривали. Лэсли вернулся к чтению, а Брок пытался хоть как-то обжиться. Он сложил всю выданную ему казенную одежду в шкафчик, достал чашку, зубную щетку с пастой, несколько рулонов туалетной бумаги и одно полотенце.

Спустя час после пребывания в камере, Брок все-таки взял себя в руки и попытался подняться на свою кровать. Лэсли молчал, даже глазом не повел, но Брок ощущал на себе чужой взгляд, пока взбирался по убогой металлической лестнице. Наконец, он занялся постельным бельем и заправил постель.

К моменту, когда все «домашние хлопоты» были окончены, за дверью послышались голоса надзирателей и восклицания заключенных. В девятнадцать тридцать настало время ужина. Их вывели из камеры, присоединили к остальным заключенным, и ровной длинной колонной из бело-оранжевого повели в столовую. Брок старался не пересекаться ни с кем взглядом, и в вакханалии из ругательств, издевок и выкриков заключенных и тюремщиков ему удавалось оставаться незамеченным. Уже в столовой, большой, просторной комнате, колонна, наконец разбилась тут и там на большие и небольшие группки, быстро занявшие места в очереди у раздачи. Взгляд Брока зацепился за латиноамериканцев, которые в числе первых получили свои порции и теперь занимали столы. Среди них был тот самый лысый мужик с соседнего сиденья в автобусе. Судя по тому, как на него смотрели остальные в группе, и как он вел себя, он был здешним авторитетом среди латиносов.

Следующими были белые. По численности они едва уступали черным. В майках и почти все с набитыми наколками, те кучковались небольшими группами, но стоило Лэсли, шедшему впереди Брока, оказаться в столовой, они все вместе начали приветственно гудеть. Его окружило пятеро человек из толпы, с каждым из них он по-дружески пожал руки, некоторых похлопал по плечу.

— Мы думали, что ты в этом карцере уже с концами.

Значит, Лэсли являлся главным не только в собственной камере. Местные его уважали, пытались снискать его одобрение. Он, словно дохрена уверенный в себе лев в процветающей саванне, держался авторитетно и без колебаний.

***

Ужин прошел без происшествий, чем Брок был немало удивлен. Их развели по камерам, и почти сразу же за дверью послышались голоса надзирателей. Настало время вечернего обхода.

— Эй, Лэсли! — в окошке в двери показалось уже знакомое лицо тюремщика, еще сегодня днем сопровождавшего Брока. — Ну как Вы там? Не перебили еще друг друга?

— Неужели Вы такого плохого обо мне мнения, офицер Рон? — не спеша, лениво потягиваясь, Лэсли вернул неизменную книгу на место, встал и подошел к двери. — А мы ведь наоборот поладили, верно, Барсук?

— Окей, — не смог сдержать смешка Рон. — Достаточно на сегодня представлений. Выходите по-одному из камеры.

Они вышли в коридор и под бдительным присмотром второго надзирателя с пушкой на поясе и дубинкой в руке стояли там еще какое-то время, пока офицер Рон осматривал их камеру.

— Я смотрю, новенький уже разместился, — прокомментировал он на выходе. — Так держать, парни.

Они вернулись в камеру, и когда голоса и возня в коридоре утихли, Брок облегченно выдохнул. Он и не замечал, как весь вечер, начиная ужином и заканчивая осмотром, был напряжен, ожидая заточки в спину или плевка в лицо. В этом месте, полном убийц, воров и мошенников, нельзя было расслабляться. Конечно, Брок понимал, что рано или поздно какая-нибудь стычка да должна будет произойти. В здешних условиях это неизбежно. Поэтому нужно было как можно скорее расширить здешний круг знакомств, а именно — познакомившись с каким-нибудь авторитетом, заключить договоренность. Его защита в обмен на что-нибудь из передачек. Например, Алекса. Они это уже обсуждали. Адвокат хоть и не смог спасти Брока от срока, но за все время процесса они почти что сдружились.

А вот на роль крышующего авторитета мог подойти и собственный сокамерник. Лэсли уважали и смотрели в рот, но при всем этом тот не выглядел как кровожадный психопат.

Чистоплотный и аккуратный, все свободное время в камере он читал свои книги, а перед отбоем даже умылся и почистил зубы. Ходил он бесшумно, поэтому, лежа наверху, на своей кровати, и всматриваясь в серый потолок, Брок вслушивался в звуки: скрипнула дверца шкафчика, зашуршала одежда. Где-то вдалеке, дальше по коридору, кто-то из заключенных начал напевать песню, пока мотивы колыбельной не сменились ругательствами и угрозами смотрящих.

Лэсли переоделся в ночную одежду и — скрипнула кровать — улегся в постель как раз к тому моменту, когда в целом секторе погасили свет.

***

Броку снился момент вынесения приговора.

Суд, присяжные, с отвращением глядящие на него, сам судья, читавший окончательный вердикт, и адвокат Алекс по правую руку от него. Затылком ощущает прожигающие взгляды парочки надоедливых репортеров.

Брок заново переживал тот момент. То отчаяние и страх, вызвавшие в нем приступ тошноты.

— Только не паникуем, Брок, — нарочито медленно и спокойно шепчет Алекс. — Мы проиграли. Поэтому действуем по плану Б.

А у них был план Б? Что ему делать? Что говорить? В панике Брок пытается вспомнить хоть что-нибудь, умоляюще смотрит на Алекса в надежде, что, быть может, он подскажет, но чувствует как ему не хватает воздуха.

Легкие горят от нехватки кислорода. Грудную клетку словно сжимают в тисках. Брок пытается вдохнуть — без толку. Он хватается за горло, чувствует, как заходится спазмом гортань, пытается дышать ртом, — бесполезно, и с каждой секундой все отчетливее слышит шум в ушах.

Тогда он просыпается.

Но ничего не поменялось. Брок все так же задыхался, и нихрена не было видно. Лишь когда глаза привыкли к темноте, он увидел очертания человека над собой. И его руки на шее Брока, сжимавшие, душившие. Брок удивленно засипел, начал сопротивляться, брыкаться. Попытался скинуть с себя паршивца, но собственные руки были прижаты чужими ногами к матрасу.

— Неужели хочешь что-то сказать, Барсук? — Лэсли? Шипит зло и яростно. — Днем ты не особо изъявлял желание пообщаться.

Сознание медленно ускользало от Брока, вместе с силами потухали и попытки освободиться. Брок покачал головой, пытаясь сказать, задать один единственный вопрос:

— Почему...

Брок не понимал. Ничего не предвещало того, что ночью Лэсли накинется на него. Броку даже казалось, что они неплохо поладили.

— Чего же ты не сказал, за что загремел сюда, Барсук? — хватка на шее чуть ослабла, и Брок шумно задышал, закашлялся, чуть приподнявшись. — Что ты у нас-то, оказывается, насильник, подонок!

Лэсли, сидевший у него на груди, зарычал, сжал руку на его горле пуще прежнего, другой же замахнулся. Удар по лицу на мгновение оглушил Брока, затмив собой мучения от наступавшей гипоксии. Крепкий кулак, словно вылитый из стали, прошелся по правой щеке, от нижней челюсти к скуле. От боли темноту камеры украсили искры из глаз. Брок громко застонал.

— Тише, Барсук, не скули, — все та же рука зажала ему рот. — Мы ведь не хотим, чтобы кто-то помешал нам? — Лэсли склонился над Броком. Тот почувствовал на своем лице чужое теплое дыхание и хлесткий запах крепких сигарет, ударивший в нос, как только рука на горле чуть расслабилась, позволив дышать. — Я не грохну тебя, а ты в благодарность за это будешь вести себя тихо, усек?

Брок не понимал, где и с кем находился. Голос Лэсли звучал отдаленно, еле слышно за шумом в ушах. Он ослабел настолько, что едва находил силы на вдохи и выдохи, но изголодавшийся по кислороду организм только и мог, что сипеть, жадно набирать ртом воздух и заходиться в кашле. Ему все казалось, что кто-то продолжает сжимать в тиски шею, перекрывая дыхательные пути, но Лэсли давно отпустил его, оставшись сидеть на груди.

Сокамерник — к удивлению их обоих — мягко погладил Брока по ушибленной щеке, и это было последнее, что Брок почувствовал перед тем, как сознание покинуло его окончательно.

***

На следующий день, во время завтрака группа белых зэков зажала Брока в угол. Он только получил свою долгожданную порцию с тостами и яйцами пашот, когда какой-то хер с банданой на голове толкнул его в плечо.

— Смотри, куда идешь, придурок!

Брока словно кипятком облили — вспышка ярости была настолько внезапной и быстрой, что он еле сдержался, чтобы не наброситься в ответ. От глупости сберег старый добрый Алекс и его неоднократные лекции о последствиях драк за решеткой. Брок был новеньким, а значит не имел ни веса, ни уважения среди здешних, начни он потасовку, на него бы тут же повесили вину за ошибки других и загребли в изолятор. И не было бы даже речи о возможном продлении срока отбывания.

Брок мысленно сосчитал до пяти, сильно сжал и разжал кулаки и, переведя дыхание, произнес:

— Прошу прощения.

Тогда-то он и оказался в углу, окруженный по меньшей мере шестерыми зэками. Руки двоих из них были по-боксерски обмотаны тканью. Брок умел постоять за себя, в школьные годы он занимался смешанными единоборствами, увлекался американским футболом, а до того, как оказаться за решеткой, довольно часто проводил время в тренажерном зале, однако против этих двоих у него не могло быть и шанса. Дай отпор хоть одному из них — и на него накинутся всей толпой. А что он мог сделать против целой оравы голодных до насилия мужиков?

Тот, что с банданой, выступил вперед.

— Мне от твоих извинений ни жарко, ни холодно.

— Чего тогда вам всем от меня надо? — Брок пожалел о сказанном уже после первого произнесенного слова.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Носок чужого кроссовка с размаху влетел в левое бедро Брока. Застонав от боли, скрючившись, прижавшись к стене, он чудом удержал в руках поднос с завтраком, но кто-то из окруживших взял с него яйцо и со всего размаху ударил им по голове. Яйцо разбилось, желток, жидкий и еще теплый, растекся по волосам, к лицу и шее, за воротник тюремной футболки, стекая вниз вдоль позвоночника.

— Будь осторожнее, лохматыйна тюремном жаргоне «насильник», — зло бросил человек с банданой, и вся его банка, наконец, отступила, вернувшись за свои столы.

Присутствующие в столовой презрительно пялились на Брока, охранники же делали вид, что ничего страшного не происходило. Среди них он заметил уже знакомое лицо, офицера Рона. Осторожно приблизился к нему, не желая вызвать защитной агрессии, и тихо, чтобы никто из навостривших уши не услышал, сказал:

— Офицер, мне нужно умыться.

— Не положено. Время туалета было до завтрака.

— Хорошо, а после завтрака?

— Утренний обход камер, — Рон обвел взглядом заключенного перед собой, в рабочих штанах и футболке, обделанный собственным завтраком, а еще насильник — такие, как он здесь долго не протягивали. Но этот экземпляр выглядел так жалко и растерянно, что Рон сжалился. — После обхода обычно бывает немного времени на личные занятия. Свожу тебя в душевую.

***

Надзиратель свое слово сдержал. Пришел за ним спустя пару минут после обхода. Бросил короткое «Брок, наружу» и принялся отпирать дверь. Лэсли, до этого не обращавший на своего сокамерника никакого внимания — что удивительно, учитывая прошедшую ночь, — впервые за все утро глянул на него.

— Куда это Вы его ведете, офицер?

Рон проигнорировал вопрос, вывел Брока из камеры и повел в душевую. Уже стоя под слабым напором едва теплой воды, Брок пытался собраться с мыслями.

Что ему делать? С самого начала было очевидно, что здесь ему не будут рады. Однако одно дело думать об этом в голове, а другое — переживать на собственной шкуре; волосы никак не хотели отмываться от вязкого яичного желтка. Брок бы мог попросить защиты у кого-нибудь. Но у кого? У Лэсли? Того самого сумасшедшего Лэсли, который еще днем казался таким нейтральным и спокойным, а стоило наступить мраку ночи, то словно с цепи сорвался? Лэсли точно не был лучшим вариантом. Может у лысого мексикашки? Его, вроде, звали Диего, и тогда, в автобусе он производил впечатление дружелюбного и мирного человека. А может напроситься в одиночку? Нет, тогда его бы точно лишили права подачи апелляции, еще и срок увеличили бы.

Мысли, совершив круг из цепочки идей в голове, в очередной раз вернулись туда же, откуда начинались — к сокамернику. С Лэсли нужно было что-то придумать — заключил Брок, уже после душа, стоя над раковиной и смотря на собственное отражение. На растекшийся почти по всей правой стороне лица синяк, на вспухшую нижнюю челюсть и скулу. Гематома была совсем свежая, болезненно темно-фиолетовая, из-за нее было больно говорить и открывать рот. Синяки по всей шее были менее яркими, но именно они раздражали глаза Брока больше всего. С ними его отражение в зеркале было больше похоже на отражение самой дешевой шлюхи после любящего по-жестче клиента.

***

Тем же днем, во время обеда, его подловили у очереди. Усадили за свободный стол в самом дальнем углу, где обычно никто не садился, и заставили съесть сэндвич, в который каждый из притеснителей по очереди плюнул. А вечером его зажали уже у входа в столовую и не дали даже получить поднос с ужином.

Брок с трудом держался весь день, чтобы не наделать глупостей. Это отнимало чертовски много сил, поэтому к моменту отбоя он без сил рухнул на свою кровать, но сна не было ни в одном глазу. Скорее наоборот: все напряжение, накопленное за прошедшие сутки, сейчас приумножилось, заставляя дыхание замедлиться, а тело напрячься.

Лэсли копошился внизу, ходил по камере, хлопал дверцами шкафика и шелестел одеждой. Он был наибольшей опасностью здесь. Все те подонки, что чморили его на протяжении всего дня, не пугали так, как этот Лэсли, с которым он в зловещей немой темноте ночи остался наедине. В столовой же были другие, были надзиратели, пусть и упорно делавшие вид, что не замечают притеснений, но они хотя бы были. В камере же не было никого, кроме него и чертова психопата.

Так Брок пролежал около часа, может даже два, пока, утомленный и измученный, не забылся на удивление крепким сном. А чуть позже, кажется, даже меньше чем через полчаса, его разбудила хлесткая пощечина и следовавший за ней спокойный, негромкий голос Лэсли.

— Спускайся, Барсук.

Брок не стал припираться. Уже внизу он достал со своей полки шкафчика первую попавшуюся футболку и быстро натянул на себя. Было максимально некомфортно находиться в одних лишь трусах в темноте, в которой по-хищному затаился Лэсли.

— Чего ты хотел?

— Поболтать, — Лэсли оказался сидящим за столом. — Видел, как тебя прессуют наши в столовой.

— Думаю, не ты один, — не сдержался Брок от едкого замечания, о чем сразу же успел пожалеть. Не ему в подобном положении было выделываться.

— Зато я буду единственным, кто предложит тебе защиту, — от удивления у Брока глаза на лоб полезли, но, к счастью, Лэсли видел лишь его силуэт, поэтому продолжил как ни в чем не бывало. — Будешь под моей защитой, никто на тебя даже взглянуть не посмеет.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

— Что взамен?

— Ты. В моем полном распоряжении, — в темноте — неожиданно для Брока — сверкнул огонек зажигалки и Лэсли медленно прикурил сигарету. Курить в камере ночью было запрещено, но его, судя по всему, это особо не волновало. — В качестве согласия можешь мне отсосать сейчас.

Брок вскочил с места так быстро и резко, что стул, на котором он сидел еще секунду назад, с оглушительным грохотом упал назад.

— Черта с два! Я тебе не какой-нибудь зэковский гомосек, чтобы долбиться в жопу, лишь бы меня не трогали такие же пидорасы! Хочешь чего-то взамен? Отлично. Я могу предложить деньги или что-нибудь из внешнего мира, а отсасывают у тебя пусть те, кто в этом преуспел.

Лэсли на сказанное никак не отреагировал, и Брок, не сказав ни слова больше, вернулся на свою кровать. Больше он в ту ночь не спал — лежал наготове с зубной щеткой в руке, напряженный и вслушивающийся в каждые шорохи одеяла уснувшего (или желавшего казаться таким) соседа.

***

Следующая пара недель показалась Броку адом на земле, полным пыток и издевательств. Его лишали обедов и ужинов, а на завтрак заставляли есть подпорченную другими заключенными еду. По началу Брока подлавливали в комнате отдыха. В первый раз его загнали в угол между стеной и стеллажом с настольными играми и отпинали ногами. Во второй — отлупили кабелем телевизора. Однажды повалили на диван и стали запихивать в рот бумажные полотенца до тех пор, пока Брок не начал задыхаться. В тот раз, в порыве стихии издевательства, один из них велел остальным перевернуть Брока на живот и уже стянул штаны, когда в комнату вошли надзиратели. К счастью, больше он того озабоченного среди преследователей не видел. В надежде скрыться от неприятелей, Брок начал ходить в библиотеку, но вскоре его нашли и там. Поймали и заставили съесть несколько страниц первой попавшейся книги.

И это не говоря о душевой, где вся жестокость и отбитость зэков обычно достигала своего апогея, если сравнивать с другими «нелюбимчиками» их сектора. Для этого Брок высчитывал минуты и очередь, чтобы зайти последним. Пытался разжалобить офицера Рона, чтобы к нему никого не подпускали хотя бы на время принятия душа, но тот, так же как и остальные надзиратели, все равно оставался равнодушен.

Однако сегодня все было иначе. К моменту, когда Брок зашел в душевую, внутри еще оставался один человек. Брок, кажется, не видел его до этого, хотя чужое лицо, вытянутое, с грубыми чертами лица казалось отдаленно знакомым. Он уже собирался покинуть комнату, когда незнакомец обратился к нему.

— Мужик, я уже ухожу, поэтому оставайся, если хочешь.

И это была самая большая ошибка за тот неполный месяц, что Брок провел за решеткой, — он поверил и остался.

Разделся и отложил вещи у самого дальнего от входа душа. Включил воду, и пока та нагревалась, бегло взглянул на себя в отражении зеркала. Выглядел он ужасно. Если бы его в нынешнем состоянии увидела покойная матушка, она бы очень долго заливалась горькими слезами. На плечах и бедрах были синяки. Грудь, плечи и спину украшали не желавшие сходить болезненные, темно-красные, местами кровоточащие следы от провода. Левый висок с ссадиной от удара о шкаф в библиотеке. Костяшки рук, сбитые при попытках защититься. Брок больше не пытался перетерпеть; теперь на кону стояла его жизнь, и переживания по поводу апелляции или УДО отошли на второй план.

Он встал под воду, едва теплую, но бодрящую. Раны по телу неприятно щипали. Брок так устал. Так чертовски устал. От издевательств и избиений. От страха быть пойманным, быть побитым и униженным. Устал от боли и голода, недосыпа и стресса. Его решили не зарезать, пока он спит, быстро и разом, а мучить медленно и долго.

«Только не расклеивайся», — словно мантру повторял про себя Брок, намыливая тело. На днях его навестит Алекс, он подскажет, как ему быть. Может, они попросят о переводе в другую тюрьму, где отношение к заключенным вроде него более щадящее. Или у Алекса есть связи в местных стенах.

— Эй, лохматик, — раздавшийся из-за спины голос отвлек Брока от мыслей. Он обернулся, а в следующее мгновение в лицо ему прилетела керамическая мыльница.

— Ох!

От боли перед глазами вспыхнул белый свет и зашумело в ушах. Брок привалился к кафельной стене, чувствуя во рту металлический привкус крови, стекавшей из носа. Кто-то грубо схватил его за плечо, резко вывернул за спину руку, чудом не вывихнув, и заставил прижаться лицом к холодному мокрому кафелю. Сморгнув, краем глаза Брок увидел одного у входа в душевую и еще троих возле себя, среди них — тот самый незнакомец с вытянутым лицом.

Брок узнал его только сейчас. Тот придурок с банданой. Кажется, его звали Джим.

«И как ты мог не вспомнить, идиот!»

— Только попробуй рыпнуться, лохматик, — заговорил Джим. В шуме включенного душа Брок почти не слышал его. — Ты ведь не хочешь заточкой в спину?

— Я хочу лишь спокойно пережить положенный мне срок и тихо-мирно разойтись, — Броку было тошно от того, насколько жалко звучал его подрагивающий голос. Но жалким был не только голос; исхудавший, в ссадинах и синяках, и собственной крови, голый и мокрый, прижатый к холодной стене душевой тремя здоровыми мужиками. Какова вероятность, что сюда придут надзиратели, если он завопит во весь голос?

— Встань на колени.

— Нахрена?

Превозмогая острую боль в плече, Брок попытался повернуться лицом к Джиму, на что тот в ответ со всего размаху пнул его в бедро, сначала в левое, затем — правое. У Брока подкосились ноги, но — каким-то ебанным чудом — он смог устоять. Тогда Джим ударил еще раз, сильнее и яростнее, а затем еще и еще раз, до тех пор, пока Брок, не вскрикнув, не рухнул на пол.

— Я сказал, на колени!

Он не чувствовал ног, вместо них была лишь боль, то стреляюще острая, то с ума сводящая тупая. Он зациклился на ощущении пульсации в переносице и на том, как с носа не останавливаясь текла кровь, как та стекала на грудь и живот, попадала на стену и пол, смешиваясь наконец с водой у стока. Джим приказал открыть рот, и один из них схватил Брока за нижнюю челюсть, сильно надавил пальцами на челюстной сустав, щеки и уголки рта. Джим достал оранжевый пузырек с таблетками и заставил Брока проглотить несколько штук — сколько именно, он не знал.

— А теперь будь послушным мальчиком, лохматый, и отсоси мне, — Джим, успевший перед этим надеть трусы, оттянул резинку вниз, и вывалил привставший член перед Броком, оказавшимся на одном уровне с чужим пахом.

— Не… — невнятно запротестовал Брок.

Сам черт бы разобрал, что его заставили принять пару минут назад, но именно от этой хрени перед глазами сейчас все кружилось и двоилось. Брок словно со стороны наблюдал за происходящим. Вот его схватили за голову и нижнюю челюсть, сильно сжали и в две пары рук открыли рот. Джим провел уже совсем вставшим членом по чужому лицу, не встречая помимо вялых брыканий никакого сопротивления.

— Только попробуй укусить, кусок ты говна, я тебе шею сломаю.

Брок не понимал, где находится. Чувствовал, как капли остывшего душа попадают ему на спину и плечи, как человек перед ним пытается впихнуть свой член ему в рот. При всем желании, откусить чертову Джиму его самое ценное никак не получилось бы — притупленная боль под ухом напоминала Броку, насколько сильно и крепко его держали. Кажется, ему вывихнули нижнюю челюсть.

Со временем боль отступила, словно укрытая пеленой эффекта неизвестной наркоты, она маячила где-то вдалеке, на задворках сознания; остался лишь запах пота и разгоряченного мужского тела и ощущение колющихся жестких лобковых волос, когда Джим проводил яйцами по лицу.

До Брока медленно доносились заглушенные голоса: возбужденные, взволнованные, злорадствующие. Почувствовал тяжелые горячие капли у себя на лице и запах спермы. Брок попытался стереть ее рукой, но коснулся губ и почувствовал что-то мокрое и теплое. Взглянул на пальцы. Лишь спустя, кажется, целую вечность дошло, что на них пена, белая, густая и вязкая.

Затем щелчок — и что-то изменилось. Брок понял, что колени больше не держат его, как и те два ублюдка по обе от него стороны, и он повалился на пол подобно тряпичной кукле. Воздух из душевой куда-то разом испарился, кислорода не хватало, но не было даже сил начать чаще дышать. Кафельный пол был слишком холодный. Брок начал дрожать. Дрожь вскоре перешла в судороги.

Джим и остальные трое быстро переглянулись. Поняли, что происходит, и поспешили покинуть душевую. Но прежде, чем сбежать, Джим склонился над лежавшим и громко прошипел:

— Только попробуй кому-нибудь ляпнуть о сегодняшнем, ублюдок. Я заберусь к тебе в камеру и вспорю брюхо. Поверь, это не пустые угрозы.

Брок, наконец-то, остался один. На холодном полу, задыхающийся и захлебывающийся пеной из рта, в судорогах и чужой сперме, обдолбанный не пойми чем.

Он пережил этот день.