Начнём с того, что деревня Вуото была не самым приятным местом.
Нет, даже не так — это было захолустье. Покосившиеся домики, сухое неплодородное поле, иссохшие растения и пустота на много километров кругом. Не внушает надежды, не так ли?
А на окраине этого поселения, будто на ребре почти пустого листа бумаге, стояла мельница. Такая же старая, такая же тихая. Тем не менее, она выглядела не так плохо, и жилая пристройка, хоть и с текущей крышей, была не столь похожа на покинутое логово, как остальные дома.
А дальше, в сторону уходящей за горизонт дороги, текла река с единственным в округе живым деревом на другом берегу. На поверхности воды плясали блики, отражающееся в воде небо почему-то окрашивало её в сиреневый цвет. Нежно-сонная река текла размеренно и бесшумно, пока по ней не пошли круги — что-то кинули с берега.
Маленький мальчик, лет пяти на вид, откинул угольно-чёрные, обгрызенные инструментом каким-то, неряшливые волосы со лба, и, закатав рукава, снова нагнулся к воде. Ощупывая пальцами камни, он вглядывался в воду, стараясь найти что-нибудь плоское. Как назло, всё, что пока удавалось найти, было тяжёлым и неподходящим, и, недовольно фыркнув, полез дальше. Рукава, чуть опавшие, уже насквозь промокли, но, кажется, цель почти достигнута. Пальцы уже цепляют подходящий камень, скользкий и мокрый, но плоский — наверное, далеко полетит…
— Эй, морской мальчик! Плывёшь домой?
От внезапного оклика парниша чуть ли не упал в воду, но, умудрившись как-то вцепиться в дно, встал. Оглянулся.
Детей в Вуото было немного. Бедные люди старались не размножаться, чтобы не тратить лишнюю еду, но у семей Чамполи и Бьянко было по сыну. Мальчики, конечно, быстро подружились, но не всё было гладко — таковы уж люди.
— Больше так не шути. — Ребёнок у реки встряхнул руками, высушивая их, и нахмурился. — И вообще. Меня зовут Польпо.
— Ну я и говорю же, возвращаешься на дно морское. Да ты не обижайся, сам же знаешь, что у тебя смешное имя!
Джакомо Чамполи всегда был довольно прямолинейным. Если что-то казалось ему смешным, он смеялся, а если что-то не нравилось, сразу об этом говорил. Он и вам не понимал, хорошая эта черта или плохая, но в восемь лет об этом и думать не приходится.
— А что домой не идёшь? Солнце уже заходит, скоро темно будет.
— А я рядом живу. Не потеряюсь.
Конечно, Польпо хитрил. Ему просто не хотелось возвращаться домой — нечего там делать. Отец, наверное, ушёл ставить ловушки для мышей, мать не может встать с постели… Да и ему наверняка скажут идти пугать птиц на лопастях. Неинтересно.
— Ну, ты как знаешь, а я пошёл. Не хочу получить нагоняй.
Тряхнув пушистыми светлыми волосами, Джакомо развернулся на пятках и побежал в сторону деревни. А Бьянко остался смотреть на закат. Вода из фиолетовой стала огненно-рыжей. Мальчишка прошёл чуть дальше, и, сев на перила расшатанного, но выдерживающего вес ребёнка моста, уставился на небо. Облака почти растворились, а их остатки путались в корявых ветвях старого сухого тополя вдалеке. Небо медленно темнело, появлялись первые звёзды, и луна застыла в небе полупрозрачным полукругом.
Иногда Польпо хотел убежать отсюда. Он прожил немного, но видеть все эти пустые поля, сухие и словно выжженные, эти кривые деревья, не менее кривые дома… Так надоело. Он знал, что трава на самом деле зелёная, а деревья — они все такие, как то, живое, которое шумит листвой совсем рядом. И это хотелось видеть. И хотелось знать других детей. И других взрослых. Тех, кто улыбается.
Небо почернело. Звёзды рассыпались на его полотне, как зерно из мешка. Пора домой.
Дверь заскрипела, когда Бьянко навалился на неё всем телом. Тяжело. Особенно для хрупкого маленького мальчика. Она захлопнулась, и теперь темнота в комнате нарушалась лишь небольшой лампой, тускло освещающей стены. Мальчик заглянул в одну из комнат — в ту, где, кажется, то ли спала, то ли просто лежала пластом его мать.
Её звали Самуэла. Чудесная, изящная девушка с волосами, похожими на лёгкие золотые нити, глазами цвета летнего неба и самой прелестной на свете улыбкой сейчас была посеревшей и высохшей, будто цветок, который давно не поливали. Неприятная бледность в сочетании с худобой делали её похожим на полуживой скелет. Польпо не знал, чем она болела — однажды она просто не смогла подняться, и с тех пор с каждым днём становилась всё тусклее. Она говорила сыну, что всё будет в порядке, заплетающимся языком проговаривала обрывки молитв, складывая костлявые руки. Она верила в то, что Бог поможет. Как-нибудь. Однажды.
Не хотелось снова это слышать. Шмыгнув в свою комнату, тихо, как тень, мальчик лёг на кровать. Он не раздевался — и без того холодно. Завернулся в кусок грубой, но тёплой ткани, служивший одеялом. Зажмурился — перед глазами заплясали огненные искры, но они успокоились, как только веки стали расслаблены.
Может быть, завтра будет что-то интересное.
Он проснулся от того, что по лицу возили чем-то липким и мокрым. Горячим дыханием обдавало от щеки до лба, а когда Польпо приоткрыл глаза, он тут же зажмурился от звонкого лая.
— Вивальди? Как ты сюда залез?
Вивальди был большим уличным псом, бегающим по деревне уже около трёх лет. Никто не знал, откуда он взялся, но было всё равно — псину не любили. Были слухи о том, что он то ли блохастый, то ли бешеный, хотя они, очевидно, были не совсем правдивы, ведь Вивальди не то, что не кусался — он вовсе мало кого к себе подпускал, зная, что от большинства жителей ему попадёт. Однажды его ударили по голове, так сильно, что один глаз просто перестал работать, и к тому человеку пёс больше не подходил. Тем не менее, у мельницы всегда можно было поживиться мышами, да и оттуда его не гоняли, так что живущий в пристройке мальчик быстро нашёл в собаке друга. Даже дал «питомцу на полставки» имя, которое мельком видел в отцовской книге. Что оно значило? Да кто его знает. Главное, красивое.
— Слушай, я понимаю, что ты рад, но… Лезь-ка обратно. Папа не будет рад, если увидит тебя на кровати…
Пёс сел, высунув язык и непонимающе помахивая хвостом. Он был животным хоть и умным, но не настолько, чтобы понять, почему не стоит делать некоторые вещи. И не настолько, чтобы выскочить обратно в явно распахнутое им же окно. Как только по ту сторону двери заскрипели половицы и тяжёлое дерево противно зашуршало по полу, Вивальди свалился с кровати, как мешок пшена, и юркнул под неё, затаившись.
Не таскал бы ты домой эту шавку. — Голос из-за двери звучал спокойно, но словно громом раздавался в молчаливых стенах. — Блох ещё наведёт. И вообще, просыпайся давай, колёса опять заело.
Дориано был не самым дружелюбным человеком. Тем не менее, в деревне его любили, как единственного кормильца, как мельника, что помогал всему увядающему населению не затухнуть окончательно. В последнее время, правда, с урожаем всё было плохо — неплодородная почва не могла взрастить достаточное количество живого материала. Год от года всё становилось хуже, и порой даже начали проскакивать слухи о том, что в этот раз поле может и вовсе остаться пустым.
Да, пап, встаю.
Каждые несколько дней нужно было смазывать заедающую шестерню в мельнице, большую и скрипучую, и такую надоедливую своим вечным капризным застоем. Польпо стоял с маслёнкой в руках каждый раз так, будто держал свечу у гроба, и наблюдал за тем, как отец возится с механизмом. Скучным, сложным механизмом, который порой так хотелось просто вычеркнуть из жизни.
Его знали как «ребёнка Бьянко». Ну, Того Самого. Который должен заменить отца, раз уж появился на свет. Которого стыдятся называть по этому глупому, смешному имени.
Только Джакомо не стыдился. Смеялся порой — и на том спасибо. Не зря же он всё-таки друг.
Вернувшись домой лишь на пару минут, парниша зарылся в небольшую тумбочку, шурша рукой по ящику. Положив в карман потёртый ножик с красной ручкой и выдвижным лезвием, он снова отправился на берег реки.
Вивальди уже был там, и он поприветствовал почти-хозяина звонким лаем, уставившись на него единственным здоровым глазом.
— Хочешь, покажу тебе фокус?
Ответа от пса не ожидая, Польпо развернул нож в руке. Подбросил его, ухватил пальцами вновь, и исчезло в ручке лезвие, а в рукаве ручка. И, засунув ладонь в собачью шерсть, мальчик двинул рукой раз, второй, и вот уж нож снова здесь, словно достали его прямиком из свалянного ворса.
— Жаль, что Джакомо болеет, я б ему тоже показал.
На обучение подобным забавам времени было предостаточно. Пустая, выжженная степь не была местом, где можно играть, а в одиночку и вовсе грустно. Зато фокусы — это весело, и несколько, включая предметы в рукаве, шляпу с двойным дном и две верёвки на пальце Польпо уже неплохо знал. Ещё немного — и он, может быть, даже сможет заставить скептичного обычно Чамполи поверить в магию на момент.
— А знаешь, Вивальди… — Растянувшись на сыром берегу и уставившись в серое небо, проговорил тихонько Бьянко. — Иногда мне правда хочется стать осьминогом и уплыть отсюда далеко-далеко.