Юэ Цинъюань встал посреди темного квартала, окончательно потеряв след ученика. Вдохнул ночной воздух, осмотрелся. Ноздри неприятно обожгла какофония различных ароматов: запаха духов, вина и дешевой косметики. Будь уровень его духовных сил чуть ниже, голова непременно закружилась бы с непривычки.
Из всех мест его нерадивого ученика занесло именно сюда — квартал красных фонарей!
Юэ Цинъюань прислушался: в полной тишине раздались шаги, быстрые, осторожные. Но как бы ни был высок уровень цингуна ученика, своего мастера он обойти не сможет. Спустя какое-то время шаги стихли, где-то скрипнула дверь; Юэ Цинъюань двинулся следом.
Едва он распахнул двери, запах косметики и дешевого алкоголя резко ударил в нос. Какофония ароматов превратилась в неприятный гомон смеха, пьяных разговоров и песен. Убранство дома, напротив, поразило своей яркостью: ярко-алый заметно выделялся среди золотого и пурпурного — напускное богатство — и на фоне цветовых великолепий сновали серые клиенты, совсем еще юнцы и уже дряхлые старики.
Хозяин дома оказался падким на деньги. Всего за несколько лян серебра он как на духу выложил всё, что знал о его глупом ученике, оказавшимся частым гостем этого заведения. «Приходит в одно и то же время к нашему лучшему мальчику». Юэ Цинъюань намеревался подождать ученика снаружи, успокаивая себя терпеливой медитацией, но последнее предложение хозяина натолкнуло на прекрасную мысль. Он попросил комнату по соседству с той, которую занял его ученик, заплатил вдвое больше положенного, чтобы заткнуть хозяину рот.
Позже он задаст хорошую трепку своему якобы лучшему ученику, но пока нужно набраться терпения и ждать.
Плотно зашторенные окна, не пропускающие ни единый луч луны. На столике горела лишь пара свечей; свет от них был столь слабым, что казалось, будто несколько неосторожных движений — и они погаснут. В дальнем углу маленькой комнаты, расположившись на высоких подушках, сидел юноша с пипой в руках.
— Трогать тебя я не собираюсь. Можешь быть спокоен, — Юэ Цинъюань впервые находился в подобном месте, но что-то подсказывало, что этот момент нужно разъяснить. Он дождется, когда звуки соседней комнаты стихнут, и выйдет, никого не потревожив. Лишний шум ни к чему.
Юноша от его слов рассмеялся. Хрипло, глубоко.
— Неужели этот ничтожный не пришелся даочжану по вкусу? М?
Юэ Цинъюань прошёл к низкому столику и присел на мягкую подушку, так и не подняв на юношу взгляд.
— Если тебя не затруднит, налей мне воды, — сказал он. — Больше мне ничего не нужно.
В полной темени сложно рассмотреть черты лица юноши, однако Юэ Цинъюань был уверен, что тот от удивления приподнял брови. Он не поверил ему.
— Даочжан уже заплатил за ночь. Значит, ему непременно что-то нужно.
Когда Юэ Цинъюань ничего не ответил, юноша отложил пипу в сторону и встал. Многослойные одежды мягко зашуршали от малейшего движения; он наклонился к столу, взял кувшин и налил ему воды.
При слабом свете свечи стало ясно: пред ним стоял не юноша — мужчина. Может, на несколько лет младше его самого. Волосы собраны в высокий объемный пучок с длинной золотой шпилькой. Одежды цвета цин еле держались на слабых завязках, так и норовя соскользнуть с белоснежных плеч. Взгляд пронизывающий, изучающий. Узкие глаза черны, словно сама ночь, подведены красной подводкой. Прекрасные, аккуратные черты лица, бледная кожа. Уголок тонких губ, лишенных цвета, чуть приподнят, и невозможно было понять, смеется над ним мужчина или кротко улыбается. Каждое его движение наполнено грацией, изяществом.
Он был идеален. Настолько, что Юэ Цинъюань задержал на нем взгляд дольше, чем следовало.
— Даочжану нравится то, что он видит?
Мужчина аккуратно наклонился. Ловкие пальцы скользнули к руке Юэ Цинъюаня, державшей чашу воды, мягко прошлись по запястью, намереваясь подняться выше. Однако Юэ Цинъюань вовремя перехватил руку и отодвинул ее. Улыбнулся предупреждающе:
— Не стоит.
Мужчина же выглядел так, словно вот-вот пинками выпроводит его из покоев. Вдохнув и выдохнув, он натянуто улыбнулся, взял пипу и провел по ней пальцами.
— Тогда этот ничтожный споёт, чтобы даочжан не заснул от скуки.
— Правда, не стоит.
Наигранная улыбка сползла с лица.
— Это моя работа. И я буду делать ее независимо от того, импотент ты или нет.
Юэ Цинъюань едва не подавился от этого выражения.
Кажется, его отказ сильно задел мужчину. Будто его посчитали недостойным касаться величественного и отреченного от мирских забот заклинателя. Будучи выходцем из самых низов, Юэ Цинъюань просто не мог испытывать ненависть к людям, продающим себя. Не от хорошей жизни эти юноши попали в бордель. И мужчина прав: такова его работа. Юэ Цинъюань заплатил за его компанию (хотя ясно выразился, что ему нужна пустая комната), и мужчине ничего не оставалось, кроме как развлекать его, отрабатывая полученные копейки.
Мужчина пел — то была какая-то глупая и до ужаса неприличная песнь о «братских узах»**Имеется в виду тесная любовная связь между мужчинами.. Но его голос был подобен пению птиц: мягкий, звонкий. Успокаивающий. Его невозможно было проигнорировать, таким чарующим он казался. Тонкие пальцы ловко лавировали между струнами, голос не стихал.
Мужчина был прекрасен. Прекраснее всех, кого когда-либо доводилось встречать.
Песнь закончилась, и Юэ Цинъюань вдруг вспомнил, зачем вообще заявился в подобное заведение. Он вскочил с места, удивив мужчину, открыл дверь соседней комнаты: та и впрямь пустовала. Поймать ученика ему не удалось.
***
Во вторую встречу мужчина запел, так и не обратив на него внимание.
Сказать по правде, Юэ Цинъюань был ему благодарен. Одно присутствие здесь — жирное пятно на его репутации. Однако его больше заботил глупый ученик, которому одного наказания, видимо, было недостаточно. Спустя месяц до Юэ Цинъюаня вновь дошёл слух, что его ученик под покровом ночи сбегает в увеселительное заведение и спускает все деньги на алкоголь и проститутов. На сей раз он надеялся поймать его — поймать и в наказание запереть в ученических покоях, заставив переписать книги по морали и дисциплине сто раз.
Во вторую встречу на столе его ждал теплый чай и пара закусок, непривычно сладких для языка.
Юэ Цинъюань медленно осушал чашу, изредка поглядывая на мужчину, расположившегося на подушках. На сей раз многослойные одежды плотно запахнуты, на лице нет и следа косметики. Брови чуть нахмурены; в глазах отражался свет свечи — сосредоточенный на пении, он был прекрасен.
Юэ Цинъюань готов был поклясться, что где-то видел этот взгляд.
Мужчина закончил петь, но, к удивлению Юэ Цинъюаня, звуки из соседней комнаты так и не стихли. Он прислушался, вперившись взглядом в стену; мужчина отложил пипу, проследил за его взглядом и усмехнулся:
— Ты извращенец? Эта парочка там долго будет резвиться, неужели собираешься сидеть тут и слушать?
Юэ Цинъюань посмотрел на него и натянуто улыбнулся. Он понимал, что своим присутствием наверняка доставляет мужчине неприятности. Однако пока он платил вдвое больше, чем все завсегдатаи вместе взятые, хозяину заведения было плевать.
— Если потребуется.
— Подобное тебя возбуждает?
Мужчина скривил лицо, и Юэ Цинъюань не смог сдержать смешок.
— Вовсе нет.
— Ты точно импотент, — фыркнул мужчина и откинулся на подушки, начиная новую песнь о «братских узах».
На сей раз ученика Юэ Цинъюань поймал прямо в длинном коридоре. Поймал, встряхнул за ворот наспех накинутых одежд цвета его пика и отвесил смачную пощечину. Он не злился. Просто не мог злиться. Но и спускать ученику всё с рук тоже не собирался.
Весь следующий месяц ученик под надзором старших отдраивал полы в главном зале до блеска.
***
В третью встречу Юэ Цинъюань узнал его имя.
Ученик после ряда тяжелых наказаний оставил привычку наведываться в бордель каждую ночь — теперь дело даже не в нем, не в его ученике. Загадочный чарующий голос, исполняющий неприличные до жути песни, всё не желал выходить из головы. Образ представал пред глазами каждую ночь — конец дня превратился в пытку. И однажды Юэ Цинъюань просто сорвался. Это последний раз, последний! Главе могущественной школы не пристало шастать по борделям, словно подросток в период полового созревания.
Пальцы мужчины застыли над струнами, взгляд темных, словно сама ночь, глаз поднялся, губы, подчеркнутые алой помадой, сложились в два слова:
— Шэнь Цзю. Но даочжан может звать этого ничтожного Шэнь-эр, если пожелает.
Юэ Цинъюань, сам не понимая, почему, сжал в руках чашу с дешевым вином так сильно, что по ней тут же побежали трещины. «Шэнь Цзю…» — прошептал он одними губами. Ощущение чего-то знакомого, слабое чувство дежавю не желало покидать. Шэнь Цзю… где же он слышал это имя?
— «Цзю» как «девять»?
Шэнь Цзю кивнул.
— Не желаешь спросить, как меня зовут? — после нескольких мгновений тишины спросил Юэ Цинъюань. Незнакомцами их теперь вряд ли можно назвать. Слишком невежливо было бы не представиться в ответ.
Шэнь Цзю рассмеялся.
— Ты такой забавный, даочжан, — губы его сложились в едкую усмешку. — Я же шлюха, а не куртизанка. Где ты видел шлюх, которые привязываются к своим клиентам?
Юэ Цинъюань немного подумал, опустошил чашу вина и пришел к выводу, что Шэнь Цзю прав. Он уже совершил ошибку, придя сюда в третий раз. По собственной воле.
***
В четвертую встречу Шэнь Цзю не пожелал для него петь.
Они долго смотрели друг на друга, сидя за столом и опустошая одну чашу вина за другой. Шэнь Цзю пил медленно, элегантно прикрывая рот широким рукавом цвета цин. Вероятно, алкоголь он переносил крайне плохо и в какой-то момент просто боялся потерять контроль. Благодаря высокому уровню совершенствования подобная проблема Юэ Цинъюаню, к счастью, не грозила, однако злоупотреблять он тоже не стал.
Шэнь Цзю подпер щеку рукой, едва не завалившись всем телом на маленький столик, взглянул на него пристально, прищурившись. Несколько прядей выбились из его обычно идеальной прически, и Юэ Цинъюань не сдержался. Медленно протянул руку, неосознанно сглотнул, задержавшись глазами на алых губах Шэнь Цзю, коснулся его румяной от вина щеки так, будто это был драгоценный нефрит, зачем-то задержал дыхание и наконец заправил прядь за ухо. Шэнь Цзю не смог сдержать смех, однако руку отбрасывать не стал.
— Даочжан, ты очень странный.
Юэ Цинъюань улыбнулся.
— Почему?
— Хах, а кто ещё с такой аккуратностью будет касаться обычной шлюхи?
Шэнь Цзю увернулся от очередного прикосновения, подхватил кувшин и вновь наполнил их чаши.
С его губ так легко срывалось грубое «шлюха», что сердце каждый раз отчего-то болезненно сжималось. Он был прав. Юэ Цинъюаню каждая их встреча приносила такую радость, что порой он забывал, куда и к кому идёт. Это бордель. А Шэнь Цзю ему не принадлежит.
Юэ Цинъюань положил откинутую руку на колено, невольно сжал кулак.
— Не говори так о себе.
Шэнь Цзю отодвинул чашу от губ и взглянул на него так, словно он был самым необычным и странным человеком, которого он когда-либо встречал.
— Даочжан, ты приходишь раз в месяц, платишь за меня вдвое больше, чем обычные посетители, отрицаешь, что ты импотент, но при этом не прикасаешься ко мне. У тебя с головой все в порядке?
И Юэ Цинъюаню хочется сказать, что нет, он не в порядке, не в порядке с тех пор, как впервые увидел его. Но он лишь молчит и залпом опустошает свою чашу.
Последний раз.
***
В пятый приход Юэ Цинъюань так и не увидел Шэнь Цзю.
— Шэнь-эр принимает клиента, — прозвучало как гром средь ясного неба. Юэ Цинъюаня словно окатили ушатом ледяной воды, возвращая в жестокую реальность, где Шэнь Цзю — не более чем один из многих проститутов этого заведения. От одной мысли, что касаться его будет другой мужчина, на душе тягостно и горько. Гнев накрыл с головой, но он сдержал себя в руках, напоминая: Шэнь Цзю ему не принадлежит; в прошлый раз он обещал ему, что больше не переступит порог борделя.
Через пару дней Юэ Цинъюань наведался снова; Шэнь Цзю по-прежнему никого не принимал. Однако, едва узнав, что «загадочный даочжан», несмотря на свои слова, все же пришёл, он привел себя в надлежащий порядок и встретил его, лёжа на подушках.
Юэ Цинъюаню от одного взгляда на него становится больно. Он не просит Шэнь Цзю встать, налить вино или сыграть на пипе. Он не подходит ближе, чем нужно. Шэнь Цзю дрожит, хоть и пытается скрыть это всеми силами.
— Шэнь-эр, — он сглотнул, имя звучало до странного непривычно. Будто это и не его имя вовсе, — почему ты не уйдешь из этого места?
Шэнь Цзю смеется громко, ядовито, наигранно смахивая слезы из уголка глаз.
— Даочжан, ты и вправду странный. Я могу выкупить себя, но куда же я пойду? Устроюсь в винную лавку? Стану выращивать овощи и продавать их? — он вновь рассмеялся, наигранно и холодно. — Даочжан, ты забавный. Всё, что я умею, это играть непристойные песни и воплощать грязные фантазии старых извращенцев в жизнь. Кому я вообще такой нужен? Ты, может, и не знаешь, но некоторым людям на улице приходится выживать. А «это» всяко лучше, чем просить милостыню и питаться объедками. Да и стар я стал. В детстве хотя бы жалость у глупых дамочек мог слезами вызвать, а сейчас что?
Юэ Цинъюаню хочется прервать его и ответить, что он знает, каково это. Знает, как никто другой. Но это было так давно. Выходцы из одной канавы, но один поднялся, подобно фениксу, а второму до сих пор приходится выживать, как крысе.
В пятую (удавшуюся) встречу Юэ Цинъюань наконец вспомнил, где ему доводилось слышать это имя.
***
В шестую встречу Юэ Цинъюань узнал, почему Шэнь Цзю начал продавать себя.
Воспоминания прошлого начали преследовать его во снах. Он винил себя, свою слабость. Винил за то, что не успел, не пришёл вовремя. Более того — поверил в эти глупые слухи и в какой-то момент перестал искать. Будто драгоценный друг детства и не нужен был ему вовсе.
Юэ Цинъюань хотел наконец признаться, спросить, помнит ли Шэнь Цзю того мальчика-раба по имени Юэ Ци. Но внутренний голос вовремя заставил сменить тему. Сяо Цзю наверняка в сердце уже похоронил его, их общие воспоминания — и так будет лучше. Лучше, чем он узнает его, прогонит, проклиная всеми хорошими и нехорошими словами. Ведь он не явился за ним. Не только не явился — опустил руки и прекратил поиски.
— В десять меня продал мой бывший хозяин, — Шэнь Цзю отхлебнул вина, вальяжно раскинувшись на подушках. Он перестал делать вид элитного проститута после третьей чаши вина, вёл себя раскованно, свободно. Нисколько не стеснялся в выражениях. — В какой-то момент я надоел этой семейке — и треклятому спятившему господину, и его безвольной сестре. Они продали меня за гроши какому-то дряхлому извращенцу, а тот сделал из меня постельного раба. В скором времени я достал и его. Так я и оказался здесь, — Шэнь Цзю рассмеялся, заметив, что Юэ Цинъюань совсем на него не смотрит. — Не делай такое лицо, я же не жалуюсь! Тут не так уж и плохо. Впрочем, — залпом опустошил чашу, — тебе, родившемуся с серебряной ложкой во рту, меня не понять.
Юэ Цинъюаню отчего-то стало смешно. Серебряная ложка, да?.. Сточная канава — их дом родной, место, где они оба родились. Он знает эту жизнь так, как никто другой. Вот только из этого болота ему посчастливилось выкарабкаться. А Шэнь Цзю нет. Он погряз в этой пучине бесконечного ада и, в конце концов, смирился со своим положением. И Юэ Цинъюань в том винил только себя.
Он хочет ответить, что понимает его, но стоит только открыть рот, как вылетают совсем не те слова.
— Ся… Шэнь-эр, не хочешь пойти со мной?
Шэнь Цзю застыл. Он медленно опустил чашу с вином, приподнялся на локтях, чтобы взглянуть ему прямо в глаза — и не заметить ничего, кроме решительности. Подобная серьезность вновь его рассмешила.
— Хочешь стать моим покровителем? Хочешь, чтобы вместо постелей других мужчин я грел твою? Ха-ха! Даочжан, оставь своё предложение себе. Шлюха, подобная мне, стоять рядом с тобой не может.
— Я могу… — Юэ Цинъюань мнётся, почти срываясь на крик, но в итоге успокаивает себя. Импульсивность всегда причиняла лишь вред. Необдуманные решения, принятые сгоряча, ни к чему хорошему не приводили. — Могу обучить тебя боевым искусствам. Тебе необязательно делать то, что ты не хочешь. Я лишь предлагаю тебе помощь.
— Даочжан, кого ты хочешь обмануть? Себя или меня?
Шэнь Цзю нахмурился. Ловко соскользнув с подушек, он в мгновение ока переместился к столу. Не прерывая зрительный контакт, он подполз ближе к Юэ Цинъюаню, решительно протянул руку и коснулся широкой груди. От одного прикосновения табун мурашек побежал по спине, Юэ Цинъюань выпрямился, внимательно следя за движениями легких пальцев. Шэнь Цзю перебрался на чужие колени — от неожиданности Юэ Цинъюань чуть не свалился, однако вовремя взял себя в руки. Он чувствовал чужое дыхание на своей щеке. Алые губы Шэнь Цзю сложились в ухмылку. Юэ Цинъюань нерешительно коснулся чужой талии и обомлел — таким худым и хрупким оказался мужчина по сравнению с ним.
Юэ Цинъюань вздрогнул, когда совсем рядом раздался тихий смешок.
— Твоя помощь мне не нужна, — прошептал Шэнь Цзю и легонько коснулся губами мочки его уха. Чужая рука вновь скользнула по груди, остановилась в районе сердца. Юэ Цинъюань застыл, боясь лишний раз даже вдохнуть. — Так быстро стучит. Даочжан, да ты у нас девственник, а?
Хитрая улыбка расцвела на бледном, покрытом пудрой лице. Черные, словно сама ночь, глаза горели, чуть прищурившись, и Юэ Цинъюань провел одной рукой по чужой щеке, второй всё еще придерживая Сяо Цзю за талию. Взгляд невольно приковали к себе приоткрытые губы — хотелось целовать их, целомудренно, нежно, чтобы именно эти губы стонали его имя.
«Сяо Цзю, я же лучше, лучше всех этих грязных развратников?!»
И едва он сократил расстояние меж ними, ладонь аккуратно накрыла его рот. Шэнь Цзю медленно помотал головой, встал и вновь переместился на подушки.
— Шэнь-эр…
— Даочжан, — строгий голос перебил его. — Мы оба знаем: это не то, что нам следует делать. Уходи.
— Я хочу выкупить тебя! Хочу забрать тебя, ведь я..!
— Какая жалость, — усмехнулся Шэнь Цзю. — Да только я этого совсем не хочу.
***
Седьмая встреча чем-то смутно напоминала первую.
Плотно зашторенные окна, пара свеч, горящих на столе; в воздухе стоял резкий аромат вина и косметики. Молодой мужчина лежал, распластавшись на подушках, прижимал к оголенной груди пипу. И в полной тишине раздавался сладкий, чарующий голос:
— Неужели этот бедный Шэнь-эр не пришёлся даочжану по вкусу?
Юэ Цинъюань сглотнул.
От неожиданности он позабыл о том, что всегда садился за маленький столик, пил чай или дешевое вино, слушая непристойные песни в исполнении прекрасного мужчины. Он встал у двери, не понимая ничего. Юэ Цинъюань ведь шёл по пустым улицам квартала, твердо уверенный в том, что его вышвырнут при первой же возможности.
Шэнь Цзю вышвыривать никого не собирался.
Он элегантно поднялся с подушек. Слабо завязанный пояс еле держал слои громоздких одежд, так и норовивших соскользнуть с гладких плеч. Губы подведены алой помадой, лицо бело, словно зимний снег, в глазах блеск, страсть.
Развязный, охваченный желанием Сяо Цзю столько раз являлся ему во снах — но то лишь сны! Гадкое чувство вины оставляло лишь на те несколько мгновений, когда он закрывал глаза. Наутро возвращалось вновь, но и грезить о счастье было достаточно. Но вот, казалось бы, грёзы наяву — Сяо Цзю тянется к нему, желает его, нужно лишь подойти, впиться в алые губы долгим поцелуем и…
И всё же это было неправильно.
— Шэнь-эр, не стоит, — Юэ Цинъюань закрыл глаза, медленно вдыхая воздух, пропитанный неприятной какофонией запахов. — Я не хочу.
— Я заставлю тебя передумать, — прошептал Шэнь Цзю в приоткрытые губы и резко потянул его к постели, усыпанной объемными подушками.
Юэ Цинъюань сел, не понимая, что он творит. Уклонялся от желанных поцелуев, пытался отодвинуть Шэнь Цзю от себя — но разве он мог применить силу? Стоило Шэнь Цзю прикоснуться к нему, как все принципы куда-то испарились, словно их вообще не было. Юэ Цинъюань чувствовал слабое, сбивчивое дыхание на своей шее; Шэнь Цзю подрагивающими руками медленно, слой за слоем распахнул его одеяния, словно определяя грань, через которую ему переступать не дозволят. Юэ Цинъюань позволял ему всё.
Шэнь Цзю усмехнулся, когда хватка на запястье ослабла. Оставил мимолетный поцелуй на подбородке, затем спустился ниже, покусывая открытые участки кожи. Провел языком по оставленным следам укусов, пока руки ловко расправлялись с поясом штанов.
— Ха-ха, гляди-ка, у тебя уже встал, — прошептал Шэнь Цзю ему на ухо. Юэ Цинъюань вздрогнул, стыдясь собственной реакции, и чуть не задохнулся, когда Шэнь Цзю схватил его руку и положил на свой член. — Смелее, даочжан, потрогай и мой.
Голос разума кричал, что это ошибка.
— Хватит. Перестань. Ты этого не хочешь.
Шэнь Цзю выпрямился и прижался бедрами к твердому члену, плотно стянутому тканью штанов. Совершенно нагой, раскрепощенный, страстный, жаждущий его, он целовал его, пуская в ход зубы, подобно упрямому коту, причиняющему боль любящему хозяину.
— Разве для даочжана я недостаточно хорош? — прошептал он и провел влажным языком по приоткрытым губам.
Да. Да, да, да! Черт возьми, Сяо Цзю прекрасен. Лучше всех, кого когда-либо доводилось встречать. Но этого он не хотел.
Юэ Цинъюань чувствовал его дрожь, улавливал неуверенные движения рук — Шэнь Цзю для проститута действовал крайне осторожно, неторопливо, словно…
— Ты же этого хочешь, так возьми меня!
— Не хочу.
— Так ты считаешь, что для тебя низость переспать с дешевой шлюхой?!
— Нет. Прошу тебя, просто перестань.
Шэнь Цзю толкнул его на подушки и навис сверху, заглядывая прямо в глаза.
— Ты не бессилен. А я не против этого. Тогда что тебя останавливает? Возьми меня!
Юэ Цинъюань нахмурился, схватил его за плечи, быть может, чуть сильнее, чем требовалось, ибо Шэнь Цзю на долю секунды зашипел, жмурясь.
— Только ты этого не хочешь.
Шэнь Цзю вырвался из хватки и вцепился в ворот помятых одеяний.
— Да какая разница, чего хочет шлюха?! Тебе-то какое дело до моих чувств?!
— В прошлый раз ты отказался идти со мной. Уверен, с тех пор ничего не изменилось, — вздохнул Юэ Цинъюань. Главное — не действовать импульсивно, не поддаваться эмоциям.
— Но я ни разу не был против того, чтобы переспать с тобой! Возьми меня, давай! Почему ты такой упрямый?!
Юэ Цинъюань, в конце концов, не выдержал:
— Потому что я не трахнуть тебя хочу, а любить, Сяо Цзю!
— Чт… Что?..
Шэнь Цзю вскочил, прикрывая наготу сброшенными одеяниями. Юэ Цинъюань, успокоившись, сел на постели и вздохнул.
— Прости. Ты не любишь прикосновения. Ни мои, ни чьи-либо ещё. Всё твоё тело в синяках — они причиняли тебе боль, а ты всё молчал. Такой жизнью ты вовсе не доволен, Сяо Цзю.
Шэнь Цзю удивленно смотрел на него, открывая рот, чтобы что-то ответить, но тут же закрывая, ибо отвечать ему было нечего.
— Почему… почему ты так отчаянно хотел переспать со мной?
Шэнь Цзю усмехнулся, накинул на себя верхний слой, крепко затянул пояс.
— Потому что только после этого ты бы перестал таскаться сюда, тупица.
Сердце Юэ Цинъюаня отчего-то пропустило удар.
— Ты думал, что мне от тебя нужно только это?
— Да. Думал. Кто же знал, что ты один из тех влюбленных придурков, потерявших от чувств голову?
— Я… — Юэ Цинъюань протянул руку, но тут же отдернул себя, когда Шэнь Цзю сделал шаг назад.
— Уходи.
— Сяо Цзю…
— Сказал же, проваливай! — крикнул Шэнь Цзю. — И не возвращайтесь, Глава Школы Юэ, иначе ваша репутация пострадает.
Юэ Цинъюань дернулся, словно от звонкой пощечины.
— Так ты знал…
— В отличие от кое-кого, — фыркнул Шэнь Цзю, — голова на плечах у меня имеется. Не смею задерживать Главу Юэ. Прощайте.
В седьмую встречу Юэ Цинъюань признался Сяо Цзю в любви. И был отвергнут.
***
Восьмая встреча происходит через несколько месяцев. Юэ Цинъюань дарует Шэнь Цзю полную свободу, выкупив его из борделя.