Я проснулся оттого, что кто-то с силой тряс меня за плечо. С усилием разлепив тяжёлые веки, я увидел отца, обеспокоенно смотрящего на меня из водительского кресла.

— Уже приехали? — спросил я. Конец вопроса некрасиво утонул в широком зевке.

— Да, уже приехали. — он ещë немного на меня посмотрел, а затем отвернулся, достал из кармана джинс пачку сигарет и закурил. Потерев слезящиеся после сна глаза, я честно пытался удерживать неподъëмно тяжëлую голову на непослушной шее. Едкий сигаретный дым стремительно пропитывал воздух.

— Мама тебе ещё вчера говорила при мне не курить, — вяло упрекнул я отца. В зеркале заднего вида отразилось его сморщившееся от раздражения лицо.

— Мама уже уехала обратно. — он выдохнул струю дыма в окно и туда же стряхнул пепел. Повернувшись обратно ко мне, он обвинительно ткнул в мою сторону сигаретой. — Да и нечего тебе теперь дыма бояться. Ты думал, что я не замечу пропажу?

В голове панически пронеслись воспоминания о том, как я, спрятавшись в своей комнате, курю папины сигареты. Мимолëтное баловство, призванное скрасить особенно унылый день в компании четырëх стен — я действительно рассчитывал, что он не заметит пропажу пары сигарет. Паника первых секунд сменилась досадой, а к ней присоединилось неожиданно глубокое чувство унижения.

— Думал. И что? — я с вызовом посмотрел на несчастную сигарету, с которой падал пепел прямо на пол машины.

— Ничего. — покачал отец головой, затягиваясь. — Ничего, Эрик. Ты уже большой мальчик, и не мне тебя судить. Я, мой мальчик, дымлю с четырнадцати, и не то чтобы это было хорошим примером для подражания, но я помню себя в твоём возрасте. Я помню, как я прятался от своего отца, твоего деда, потому что боялся, что он всыпет мне ремня или чего похуже придумает — а он мог бы. Мне просто хотелось бы, чтобы ты доверял мне больше, чем это. — вздохнул он.

Я растерянно замер, пытаясь придумать, как отреагировать на подобное заявление. Мне захотелось сказать что-нибудь резкое, но я одëрнул себя, вспомнив, что сейчас не время и не место для очередной ссоры.

— Сколько сейчас времени? — наконец, спросил я, зная, что если избегу ответа сейчас, мы уже не сможем продолжить этот разговор — возможно, когда-либо. — Мы ещё не опаздываем?

Папа испуганно перевёл взгляд на свои наручные часы и выкинул сигарету в окно, выдохнув последнее облачко дыма.

— Ещё нет. Без десяти восемь, даже немного заранее приехали. – он щëлкнул дверцей машины, открывая её. — Но рассиживаться всё равно некогда. Не будем заставлять нас ждать.

Он вышел из машины, и я поспешил разблокировать дверцу со своей стороны. Через секунду она распахнулась, и отец помог мне перебраться на сиденье моей коляски.

Я огляделся. Белое небо, серый асфальт парковки с неровными рядами мокрых после недавнего дождя машин, несколько деревьев во внутреннем дворике, отделëнные от пустыря, простиравшегося до самого горизонта, решетчатым забором. Всё это я замечал лишь мельком, не запоминая, потому что моё внимание сразу же привлекло оно. Место моего пребывания на весь следующий год.

Здание в три этажа возвышалось своей громоздкой тушей над всем остальным. Грязно-жëлтые, сырые стены были испещрены трещинами. Старое и изношенное, оно казалось нежилым и заброшенным. Трудно было представить себе, что внутри нас может ждать что-то кроме обвалившихся лестниц и пустых коридоров, испещрëнных пошлыми граффити.

— Ну что, поехали, — тихо пробормотал себе под нос отец, и, взявшись за ручки коляски, покатил меня внутрь. Колёса тихо зашуршали по мокрому асфальту, а я нервным жестом растирал открытую кожу предплечий. На улице было слишком холодно для начала июня, и это был неприятный контраст с теплом машины.

Подняв нас по пандусу, отец с трудом открыл тяжëлую железную дверь. С грохотом она захлопнулась у нас за спиной.

***

Воспитатель первой — я был уверен, что он представился, но не мог вспомнить его имя —, разливался соловьëм о том, как мне повезло оказаться здесь, как они рады пополнению в моём лице и что-то ещё в этом роде. Я слушал его вполуха. Моё внимание было занято другим — я рассматривал стены. Стены в ответ изучающе рассматривали меня глазами своих бесчисленных надписей и рисунков. Бестолковое, в сущности, взаимодействие — в надписях на стенах было ещё меньше смысла, чем в монотонном официозном бубнеже воспитателя у меня над ухом. Жуткая каша из объявлений, цитат, рисунков разной степени похабности — казалось, что каждая следующая надпись была нелепей, чем предыдущая, и этот поток бесполезной информации угрожал захлестнуть меня с головой. «Я, наверное, мог бы догнать отца, если бы захотел, — пришла мне в голову мысль, — может быть, он ещё не успел уехать.»

Подумав об этом, я почувствовал острое отвращение к реальности, в которой мне предстояло жить — но ещё большее отвращение я ощутил к себе. В конечном счëте, я не оказался бы здесь, не будь мне здесь самое место.

— Циммерман, ты меня слушаешь? — прорвался сквозь мои мысли громкий и недовольный голос. Я испуганно повернулся. Воспитатель неодобрительно уставился на меня, скрестив руки на груди.

— Извините, я задумался, — смущëнно выдавил я из себя под его взглядом. Он кивнул с отчëтливым снисхождением и продолжил идти, а я не рискнул больше отвлекаться на свои мысли во избежание новых неловких ситуаций.

— Нам ещё долго идти? — вспомнив, что это не просто экскурсия по коридорам, спросил я.

— Уже пришли. — воспитатель махнул рукой на ближайшую к нам дверь, и я почувствовал себя идиотом. Он прокашлялся и продолжил. — О чём я хотел тебя предупредить… Видишь ли, — он замялся на долгих несколько секунд. — Здесь, в Доме, воспитанники используют клички, чтобы называть друг друга, вместо данных им с рождения имён. К сожалению, эта дурацкая привычка не обошла стороной и первую группу. — досадливо поморщился он.

— Клички… Как на стенах? — часть из увиденных мною надписей неожиданно приобрели некоторое подобие смысла. Он скривился, как будто не первый заговорил об этом.

— В остальном первая группа — образцовая группа, и ты должен знать, как сильно тебе повезло попасть сюда, а не в остальные группы. Чей предел способностей, — выплюнул он, — заключается в том, чтобы малевать всю эту дурь на стенах раз за разом, сколько бы их не закрашивали.

Постучав в дверь, он распахнул её, жестом показывая мне проехать вперёд, и я поспешил именно это и сделать.

Впереди меня ждала маленькая комната. Кровати, плакаты — и чужие глаза, уставившиеся на меня сразу, как только я появился. Под этими любопытными взглядами я почувствовал себя ещё более неловко, чем уже чувствовал до сих пор.

— Здравствуйте, ребята. — начал он, и, подождав, пока нестройным хором ребята поздороваютсч в ответ, продолжил. — Рад познакомить вас с пополнением в вашей группе. Доверяю его вашему попечению. — он снова кивнул мне, развернулся и ушёл. Я растерянно моргнул ему вслед.

— Эм, привет. — поздоровался я. — Я почти представился, но вспомнил слова воспитателя и задался вопросом: как они меня будут называть, если у меня нет клички? Как это вообще работает? Концепция кличек была новой и неожиданной и требовала осмысления. И, честно говоря, она казалась такой нелепой, что я просто не мог себе представить, как это должно работать, а потому умолк.

Мне навстречу выкатился парень в школьной форме. Белый верх и темный низ — он выглядел так, как будто мы прервали какой-то урок, а не вошли в спальню. И сейчас было лето, в любом случае. Покрутив головой по сторонам, я с недоумением понял, что все остальные выглядят абсолютно точно так же.

— Здравствуй! Я Джин, староста первой группы.— он поправил очки нервным жестом и обвëл рукой комнату.

— Мы рады приветствовать тебя в первой. У нас нечасто бывают новички.