Детство помнится Вергилию теплым и светлым – как нагретый солнцем камень. Каждое воспоминание – и хорошее, и плохое – полнится чистой концентрированной любовью.

Вергилий помнит, как трепетно говорил отец. Любовь велика, любовь светла. Она пройдет все преграды, чтобы соединить два любящих сердца. И Данте радостно хохотал, когда Спарда изображал бравого рыцаря, а Ева смущенно подыгрывала. Вергилий, строящий из себя взрослого и серьезного старшего сына, далекого от этих ненужных чувств, хоть и тайно, но тоже верил отцу. Когда человек так пылает своей идеей, ему сложно не поверить.

Мама говорила по-другому – пока Спарда играл с маленьким Данте, они вдвоем сидели в библиотеке и делились секретами. Вергилий тогда эмоционально жаловался на очередную пустяковую драку с Данте. Мама печально улыбнулась. Любовь жестока, любовь болезненна. Необходима. Она может дать столько же боли, сколько и счастья. И что-то в ее взгляде, что-то в нежном прикосновении к щеке, заставило Вергилия повзрослеть на несколько лет.

Данте вваливается в агентство далеко за полночь и широко зевает. Он с Леди сегодня весь день натаскивал новенькую и сопровождал ее на первом заказе. Данте довольно улыбается и докладывает:

– Ты бы видел, как Триш там всех уложила. Настоящая фурия! Думаю, она тебе понравится. 

Вергилий кладет фотографию матери в коробку и заклеивает края скотчем. Улыбается коротко:

– Если она смогла произвести впечатление на моего брата, то, возможно, стоит с ней встретиться вживую.

– Конечно стоит! Но не сегодня. Они пошли в клуб, а меня отшили – говорят, вечеринка только для девочек, – Данте включает музыкальный автомат, а потом идет искать алкоголь. – И вот я здесь – одинокий брошенный красавчик в компании своего занудного братца.

Когда Вергилий не отвечает сразу колкостью, Данте тут же спохватывается и говорит непривычно серьезно:

– Не пойми неправильно. Для меня нет места лучше, – он наливает виски в два стакана и подкрадывается к брату. – Отметим?

– Я, пожалуй, откажусь.

Данте не сильно расстраивается и пьет за двоих.

Это их последняя ночь в старом здании «Devil may cry» – после неудачного покушения на Вергилия, Данте обзавелся шрамом на предплечье и паранойей. Он сам неохотно предложил перенести офис более охраняемое и многолюдное здание. Данте пьяно смеется, переключает пластинки, находит среди агрессивного рока какое-то инди и, красуясь, медленно неловко танцует. Вергилий видит только то, с какой напускной бравадой тот запрещает себе грустить, и решает все же не продавать это помещение. Пусть останется хотя бы складом, хотя бы памятью, с чего все началось. 

Вергилий опирается на стол, скрещивает руки на груди и смотрит, как брат двигается под только ему известный ритм. Вокалистка поет про несчастную любовь, пока он плавно качается из стороны в сторону. Это так естественно, так по-домашнему, что Вергилий утопает в непривычном уюте – и не замечает, как Данте приближается.

– Любовь, – напевает Данте, практически силком поднимая Вергилия, чтобы потанцевать, – Настоящая любовь – это улыбка в лицо расстрельному взводу, пока ты непоколебимо стоишь*.

Они вальсируют под чарующую мелодию, пока вальс медленно не перетекает в неуклюжие покачивания и топтания на месте. Данте тихо с заплетающимся языком подпевает, а потом, устав и подпевать, опускает голову Вергилию на грудь, расслабляется и позволяет вести.

Они танцуют пока не заканчиваются песни на пластинке. Вергилий прижимается щекой к светлым волосам и зовет тихо:

– Данте.

Тот сонно моргает и шепотом тоскливо отвечает.

– Давай так постоим еще минуточку. Пожалуйста, Верг.

Минуточка перетекает в пять, а потом и в десять. Данте уже практически спит, всем телом наваливаясь на брата. Вергилий зовет еще раз:

– Данте, тебе пора спать.

Он поднимает голову и непонимающе хмурится. В его взгляде мало осознанности – Данте уже давно на границе между сном и реальностью. 

– Пойду только если грозный старший братик поцелует на ночь, – нагловато ухмыляется он, лукаво наклоняя голову, пусть и внутри ни на что не надеясь – он прекрасно знает ответ.

Думает, что знает.

Вергилий позволяет себе воспользоваться состоянием брата, тысячей неубедительных оправданий, которые ему предоставил Данте, и целует сначала в лоб, потом в кончик носа. Склоняется к губам, облизывается и в нерешимости останавливается.

Данте берет часть вины за все на себя и смазано прижимается к уголку губ сам. 

Вергилий отпускает себя – и ныряет в омут с головой. Открывает рот, проходится языком по кромке зубов, встречает чужой и с наслаждением ловит низкий довольный стон. Делить одно безумие на двоих оказывается до боли приятно – он прижимает Данте к себе крепче, жадно ощупывая мышцы спины, опускает руки ниже, изучая рельеф бедра.

И едва успевает поймать ослабшего брата.

Он дотаскивает Данте до дивана, укрывает его пледом, убирает с его лица непослушные пряди. Ужасается тому, как быстро и легко потерял контроль – даже не попытался сопротивляться. Для них обоих будет лучше, если Данте к утру ничего не вспомнит.

Данте оглушительно всхрапывает и переворачивается на бок.

Грудь Вергилия лозами с острыми шипами опутывает нежность.

С годами он понял сам. Любовь – ответственность, любовь – слабость. И в каком-нибудь параллельном мире он мог бы себе ее позволить. Но не в этом. Не сейчас.

Поэтому Вергилий не будит брата лишний час, готовит отдельный завтрак к полудню. Лично проверяет снаряжение Данте, помогает убрать отросшие волосы в хвост, крепко сжимает чужую ладонь перед тем, как отпустить на заказ.

И на понимающую улыбку отвечает точно такой же.