Мори ужасно хочется пить.
В помещении душно, даже несмотря на то что из четырнадцати присутствующих человек дышать способны только двое, в горле сухо, а собственная кровь оставляет во рту отвратительный привкус.
Ботинки прилипают к полу, и доктор делает шаг туда, где, как ему кажется немного чище.
— Зверствуете сегодня, Фукудзава-доно.
Его на самом деле удивляет почти полное отсутствие эмоций у мечника в момент убийства и обязательная раздражённость сразу после. Сколько бы раз Мори не пытался наблюдать — всегда с ошеломлённым любопытством — он никак не мог понять, где заканчивалась отстранённость наёмника и начиналась участливость праведника.
— Вы не сказали, что их будет так много. — недовольно ответил Фукудзава, убирая оружие в ножны.
"Но тем не менее вы убили каждого."
— Разве? — Мори переступает через трупы и подбирается совсем близко. В руке у него три скальпеля, каждый из них он тщательно вытирает о рукав больничного халата. В голосе игривость и совсем немного от фальшивого недоумения. — Видимо, решил, что вы справитесь, и не счёл это нужным. К тому же, я ведь помог вам.
Фукудзава открывает рот и однозначно собирается сказать не то, что выходит в итоге. Его брови сдвинуты к переносице, а во взгляде сквозит ледяное презрение.
Последнее время всё чаще.
Мори, видите ли, играет не по правилам.
А Фукудзава не убивает людей, на которых ему показали.
— Какой врач станет использовать скальпель в качестве оружия?
— Тот, который собирается обороняться, я полагаю?
Мори равнодушно пожимает плечами. Он не отрывает взгляда от коротких серебристых волос и поджатых губ, но больше всего его интересует отвратительно безвкусный шафрановый шарфик с узором и тёмное пятно прямо под ним, расползающееся от левого плеча.
— У вас кровь на одежде. — говорит он так, словно сообщает прогноз погоды.
"Знаете, сегодня ветрено, Фукудзава-доно."
— Царапина. — отмахивается мечник.
— Надо же. Не думал, что эта кровь ваша.
— Способность думать изменяет вам последнее время всё чаще. Не подходите ко мне. Я не в настроении убивать сегодня кого-то ещё.
Лёгкая сутулость плеч выдаёт боль и напряжение, которые Мори распознает однознаночно. Он знает, что мечник никогда — даже сам себе — не признается в чём-то настолько, по его мнению, недостойном, как ранение.
Но это весело.
Это, чёрт возьми, просто великолепно.
Мори позволяет себе улыбнуться без всякого намёка на скрытность. Яркие амарантовые глаза сверкают заинтересованностью.
— Ну что вы, нападать сейчас было бы нечестно.
Они выходят на улицу.
За высотками пламенеет шар заходящего солнца, и на горячем асфальте маячат тени — причудливые и неестественно длинные. В воздухе стоит душный запах выхлопов и прелой листвы, что шуршит под ногами; тишину нарушают только шаги и шум оживленных улиц где-то далеко, ближе к центру города.
Мори идёт быстро, но, постоянно оборачиваясь на отстающего и угрюмого Фукудзаву, сбавляет темп. Ему очень хочется съехидничать — такая возможность не каждый день представляется, а уж предвкушение грядущего лишь распаляет и без того хорошее настроение.
— Так странно, что вы не спешите сбежать при первой же возможности, поджав свой волчий хвост. Совершенно не обязательно возвращаться в клинику вместе со мной.
"Вам нужна помощь, не так ли?" —
эти слова проглатываются, застревают в пересохшем горле, а после падают куда-то за край земного шара вместе с угасающим солнцем.
Фукудзава отвечает не сразу. Он смотрит прямо и совсем немного вниз — Мори готов поставить, что мечник сосредотачивается на шагах и старается отвлечь разум от боли. Он дышит глубоко, и время между каждым последующим вдохом незначительно увеличивается.
— Как вы собираетесь распоряжаться полученной информацией? — в словах как будто и нет заминки. — Мне лучше проследить за вами, чем...
— Чем объяснять сенсею, почему что-то пошло не так? — парирует доктор, покачивая головой в разные стороны. — Он просил вас охранять меня, а не надзирать. Что бы я ни делал, это всегда на благо города.
— Благое для нас выглядит совершенно по-разному.
Они сворачивают в последний раз, и вскоре, с вершины очередного подъёма, вдали показывается серая крыша обветшалой клиники. В холодной пустоте темнеющего неба плывёт яркая цикламеновая луна. Ночь наступает слишком быстро, но для Мори это только на руку — он начинает считать в уме: не больше 15 минут на заход солнца и ещё 10 понадобится на подготовку всего необходимого. Кровавое пятно на одежде Фукудзавы не становится темнее или больше, а значит времени у них достаточно.
Со скучающей тоской Мори цепляется за последнюю мысль. Если полученная сегодня информация действительно чего-то стоит, помощь телохранителя ему больше не понадобится. Юкичи волен будет заниматься своим дражайшим агентством, а Мори наконец получит возможность протянуть руку в сторону Портовой Мафии — всё, как и хотел Нацуме-сенсей.
Может, сегодня их последняя ночь в качестве напарников.
Может, Фукудзава получит автограф на память.
Может, времени гораздо меньше, чем хотелось бы.
От мыслей отвлекает Элис: появляется из ниоткуда, скользит маленькими пальчиками по грубой ладони и убегает вперёд, чтобы открыть дверь в клинику.
Свет в окнах зажигается до того, как Мори и Фукудзава переступают порог.
В приёмном кабинете не то чтобы царит беспорядок, но до него недалеко. Везде, где только можно, громоздятся стопки книг, стол завален бумагами, пепельницами (Мори не курит, но вот его пациенты — этот парень будет жить, док? легавые всадили в него всю обойму. — смолят постоянно.), скальпелями и фантиками от конфет; по узком коридору не пройти из-за расставленных у стен ящиков с лекарствами.
Мори привычен, да и Фукудзава тоже, но всё равно задевает ногой один из них и, не сдерживаясь, чертыхается.
— Вы сегодня сам не свой. — весело хмыкает доктор. — Могу я попросить вас не сидеть на диване? Запачкаете.
"Там будет неудобно." —
он хочет сказать, но вместо этого демонстративно перекидывает со стола на диван большую часть бумаг. Туда же падает стакан с перьевыми ручками и, опрокидываясь, разливается потёкшими чернилами. Кобальтовое пятно расползается по светлой обивке. Фукудзава смотрит на него и не может подыскать в своей голове правильных слов осуждения. Вместо этого он вздыхает и послушно занимает кушетку в самом углу.
Рука, вероятно, очень болит.
Разумеется, Мори не станет об этом спрашивать. А мечник, конечно же, такой упрямый, что и рта не подумает открыть и попросить помощи. Однако, если расчёты верны, ждать остаётся совсем немного.
Мори подходит к окну, терпеливо листает медицинские карты и насвистывает какую-то незатейливую мелодию, пока Элис со скурпулёзностью медсестры раскладывает на столе необходимые инструменты. Он оборачивается лишь спустя минут пять, когда тишина из напряжённого недовольства обрастает густотой и вязкостью тяжёлого дыхания.
Мечник пока ещё в сознании.
— Знаете, нам было бы куда проще, если бы вы так не противились и позволили мне провести обычный медицинский осмотр. Считайте, что всё это — лишь ваша вина.
Фукудзава ожидаемо не отвечает. Стальные глаза темнеют в полумраке комнаты. Он прислоняется здоровым плечом к стене и чуть наклоняет вбок голову.
— Элис принесёт лампу, но я включу её чуть позже. — Мори наконец отходит от окна и медленно, словно скучающе, надевает медицинскую маску. Он действительно удивляется, когда слышит хриплый вопрос.
— На кой чёрт она вам?
Улыбка скрывается за тканью.
— Вымыть бы вам рот с мылом, Фукудзава-доно. Не ведите себя так, будто боитесь врачей. — он включает тёплую воду в раковине и подставляет ладони. — Разве нет в этом чего-то интригующего? Врач обезличивает себя перед пациентом, и тому уже нет дела, какой человек перед ним. Внешность играет многое в вопросе доверия, не находите? К тому же, вам так будет гораздо проще.
Мори не может разобрать ответных рваных слов, но почти уверен, что его посылают к дьяволу. К этому времени Элис прикатывает из операционной старую хирургическую лампу — сломанные колёсики с противным лязгом царапают плитку, вычерчивая на ней тёмные следы. Девочка оставляет её рядом с кушеткой и, не нуждаясь в приказах подбегает к Мори, чтобы помочь ему надеть две пары перчаток сразу.
Он старается не смотреть — не любит, когда Элис такая: безвольная, безжизненная, натасканная быть ассистенткой и молчать. Обычно Мори работает в тишине, но сегодня у него никак не получается заткнуться.
— Какой у вас рост, Фукудзава-доно? Мне приходится тратить время на вопросы лишь из-за вашего упрямства. — он оценивает взглядом ослабленную фигуру. — Знаете, для чего существуют медицинские карты? Как раз для того, чтобы подобные ситуации не случались.
Мори не верит в искренность собственных слов и недовольно поджимает губы. Да, быть может где-то в нормальной больнице, где весь персонал абсолютно не подозрительный, а оборудование не разваливается от каждого чиха, анамнез собирают именно за этим. Мори же копается в бумажках исключительно по собственной прихоти. Так, ему кажется, он связывает жизнь с чем-то единственно нормальным.
Хирурги ведь обычно не работают в подвалах.
У них на столе умирают в исключительных случаях, а не после того, как становятся бесполезны.
На их дипломах нет масляных следов от рамена, и уж точно в них не рисуют кошек маленькие девочки.
Но Мори ведь всё ещё врач.
— И всё же? Вы не сильно выше меня, так что, наверное, около ста восьмидесяти? Куда более важный вопрос — это ваш вес. С нашей первой встречи вы определённо набрали пару килограмм. — Мори в два шага подходит ближе к Фукудзаве; мечник уже без сознания. Аккуратно он снимает с его шеи шарфик и машинально суёт в карман халата, нащупывает пульс на сонной артерии, прислушивается. — И это явно не результат тренировок, верно? Вы и сами заметили. Хотя, конечно, я не могу осуждать: смена образа жизни обычно так и сказывается. К тому же, даже работа на меня, по сравнению с тем, чем вы занимались раньше, это, скорее, отдых. — он вздыхает и медленно тянет юкату, спуская её с плеча. — Именно поэтому меня так раздражает ваше постоянное ворчание.
"Царапина", как Фукудзава имел неосторожности её назвать, выглядит крайне жутко для человека в медицинских делах не сведущего, но Мори смотрит на неё исключительно с хирургическим интересом. Рана тянется вдоль надостной мышцы от самого основания шеи до плечевой кости — не слишком глубоко, чтобы задеть крупные вены и артерии, но достаточно, чтобы понять замысел.
Мори аккуратно пальпирует одной рукой, другой, на сколько это возможно, прочищает рану — в некоторых местах кровь уже свернулась, и в тёмной корке застряли тёмно-зелёные нити юкаты.
— Тот человек, что ранил вас, — задумчиво произносит Мори, — хотел, чтобы вы никогда не смогли поднять катану. Но он идиот, который путает правую и левую руку. И вы его убили. Забавно, правда?
Лоб Фукудзавы покрыт холодной испариной, кожа бледна и в свете хирургической лампы немного отдаёт мертвецки сизым. Мори придерживает мечнику голову, большими пальцами приподнимает сомкнутые веки — капиляры в левом глазу лопнули, окрапляя киноварью холодную сталь. Дыхание сбитое, частое, а приоткрытые губы подрагивают.
— Не стоит драматизировать, Фукудзава-доно. Судя по всему вы не так много крови потеряли, но очень жаль, что вы лично не можете сказать, как сильно вам, наверное, больно.
— Давление стабильно низкое. — равнодушно отчитывается Элис, бегая от стола к Мори и подавая ему один за одним инструменты.
Он снимает первую пару пару перчаток.
— Восполним объём циркулирующей крови, и станет лучше. Альбумин у нас найдётся?
Вместо ответа Элис указывает на прозрачный бутылёк и уже готовый штатив для капельницы. Мори благодарно кивает.
— Тогда дай ему что-нибудь обезболивающее, а после можешь отдохнуть. Дальше я сам справлюсь.
В полном подчинении Элис не способна на эмоции, но, тем не менее, Мори готов поклясться, что видит на детском лице недоумение.
— Он же без сознания.
— Но ему всё ещё больно.
Она разворачивается и, скрываясь за поворотом, начинает копаться в одной из коробок.
— Не помню, когда тебя волновало это в последний раз, Ринтаро. — доносится из коридора.
Мори накладывает швы механически — хирургической иглой прокалывает кожу примерно на сантиметр дальше раны, стягивает не сильно, заботясь о том, чтобы не пережать кровеносные сосуды и нервные стволы. Нити использует те, которые полностью рассосётся в организме — это хороший материал для тех, кто становится пациентом этой клиники. Людям, скрывающимся от закона, обычно нет дела до снятия швов, хотя, как правило, они умирают до того, как в этом возникает необходимость.
Но в случае с Фукудзавой всё немного иначе: этому упрямцу вполне может сдаться самому снять швы, лишь не бы не просить помощи, а потому лучше минимизировать риски занести под заживающую рану какую-нибудь заразу. К тому же, нити из натуральных волокон абсолютно гипоаллергенны.
— На что у вас аллергия, Фукудзава-доно? Вы ведь даже это не потрудились мне рассказать. — хмурится Мори, когда заканчивает работу. Он отходит от кушетки, складывает использованные иглы на столе и чуть изгибается в пояснице, чувствуя, как болит спина. — Мне в общем-то всё равно, пока это не препараты из моей клиники. Вряд ли вы когда-нибудь согласитесь со мной поужинать, правда?
Мори смотрит на Фукудзаву: теперь, когда лампа больше не освещает его, мечник выглядит больше спящим, чем раненым. В приемном кабинете темно, лишь только яркая луна, на секунду заглянувшая в окно, затапливает край комнаты холодным цикламеновым светом. Блики, отразившись от баночек с лекарствами пляшут на полу как на водной глади, всё вокруг кажется сотканным из призрачной ткани — в таком одеянии по коридорам клиники могла бы разгуливать сама смерть, но Мори точно знает, что они здесь одни. Он вдруг чувствует яростное почти непреодолимое желание схватить Фукудзаву за горло и выдавить из него остатки жизни, чтобы он даже и не понял, как умер, чтобы не успел открыть глаза и посмотреть на предателя...
Тут луна скрывается, и наваждение рассеивается.
Мори вздыхает. Он только сейчас вспоминает, как хотел пить всё это время. В одном из мерных стаканов на столе налита жидкость, и доктор почти полностью осушает его до того, как успевает понять — это не вода, а спирт.
Элис посреди комнаты на мгновение начинает искриться как новогодняя ёлка, а после недовольно фыркает.
Мори улыбается и поднимает стакан выше:
— Твоё здоровье, милая.
Он ставит стакан на место, пересекает комнату и, откинувшись на диване, скрещивает ноги и страдальчески сжимает пальцами переносицу. Элис, пусть недовольная, присаживается рядом, прислоняет голову и всё ещё ничего не говорит. Свободной рукой доктор треплет её по волосам и вздыхает.
Пальцы болят, словно окаменили, и всякая попытка двигать ими — мука.
Мори поворачивает голову, снова смотрит на Фукудзаву — на этот раз с внимательностью анестезиолога, ожидающего, что у его пациента при пробуждение не окажется побочек. Чуть позже он обязательно забинтует мечнику руку и не замолчит, пока не выскажет все предписания: абсолютный покой первое время, а потом постепенное восстановление. Мори постарался зашить так, чтобы в будущем движения вызывали как можно меньше дискомфорта, но, зная каким упрямым бывает мечник, боль неправильно сросшихся тканей может остаться навсегда.
— Зато так вы меня точно не забудете.
Мори смеется. Он очень удивлён тем, с какой лёгкостью ему удалось впустить Фукудзаву в цикличный, поистине византийский круговорот своего существования. Он так привык находиться только в компании Элис, что, наверное, увидел в присутствии мечника приятный элемент разнообразия. К тому же, в хаос маленького кабинета с потрескавшимися стенами прекрасно вписываются пустые банки пива, запах благовоний и скрежет стали — Фукудзава имеет дурную привычку совмещать медитацию с наточкой катаны. Он занимается этим каждый раз, когда находится не в настроении, а по самурайским меркам это происходит довольно часто. Его может сдержать только строгий порядок, но в разбросанных по полу вещах и неровных вздохах нет совершенно ничего систематичного.
И потому выбор не в пользу Мафии так раздражает.
***
Фукудзава приходит в себя спустя пару часов. Мори сидит с книгой и, пусть в темноте ничего не видно, действительно пытается сосредоточиться на чтении. Однако, когда в углу кабинета слышится шорох одежды, он тут же, словно ожидающий этого, кидает в сторону внимательный взгляд.
— Зачем капельница? — Мечник говорит сипло, его голос слабый сонный едва способен разноситься по стенам.
— Вы много крови потеряли. — короткий ответ.
— Сколько сейчас время?
— Около трёх часов, полагаю. Думал, вы проспите до утра. Могу сделать вам укол морфина или снотворного.
— Не надо.
Мори со звонким хлопком закрывает книгу.
— Перестаньте упрямиться. Я не из вежливости предлагаю. Если говорю, что могу сделать укол, значит сделаю. Спящим вы мне нравитесь гораздо больше. — он смотрит на Элис и та, повинуясь немому приказу, уходит за очередным лекарством. — Не нужно переживать, что сбежите при первой же возможности и останетесь подыхать где-то на улице, потому что швы разошлись. — он говорит быстро, и голос пропитан усталым недовольством. Только теперь он поворачивает голову и, замечая, что Фукудзава собирается возразить, добавляет. — Вам ещё детективное агентство открывать.
Фукудзава хлопает усталыми глазами, переводя взгляд с доктора на его помощницу. Он слишком слаб, чтобы спорить и, к тому же, понятия не имеет, где его катана.
— Я могу уснуть и без укола.
— Ваше право. — Мори выдыхает и отзывает Элис обратно.
— А вы спать не собираетесь?
— У меня много работы.
Мори снова открывает книгу и, прикрывая глаза, улыбается.