— ты же понимаешь, что все проблемы идут из детства?

— да, именно поэтому я рано вырос, а ты застрял там навсегда.

10.24.22

/☆/

навязчиво-едкий, врезающийся в самые нежные мальчишеские ноздри, запах художественного масла начинает звучать, стоит только приоткрыть тяжёлую дубовую входную дверь.

по старому деревянному полу разбросаны шпатели разных размеров и форм, а чуть дальше огромные груды разномастных мольбертов и планшетов для рисования.

мальчик, вздохнув, аккуратно отодвигает свежие завалы оставленные родителями, чтобы попасть домой хотя бы чуть дальше порога коридора.

из зала ясно слышатся звонкие, тонкие детские голоса и тёплые шуточные причитания матери хёнджина.

они отражаются о стены, бегут под потолком на перегонки с солнечными лучами и сливаются в сладостные маленьким ушам, и такому маленькому хёнджину, звуки.

похоже, дневные занятия только-только закончились и ребята решили попробовать чай с апельсиновой цедрой и корицей, что так заботливо и умело заварил для них отец семейства хван. он любил угощать детей после занятий чем-нибудь этаким. то клубничным какао несквик, что являлся раритетом и седьмым чудом света среди детишек, то каркаде, что он высушил сам. а вот на днях придумал новый рецепт прянного чая, который прятал ото всех несколько дней словно зеницу ока, чтобы выпить всем вместе после сегодняшнего занятия.

портфель со множеством ярких значков и булавок полетел куда-то в дальний угол, потрёпанные жизнью и лужами кроссовки неаккуратно задвинуты на коврик, к десяти парам такой же изношенной весёлым детством обуви.

мальчик радостно, слегка повизгивая от переизбытка чувств и смешно подпрыгивая, молнией побежал на звуки, чтобы успеть на долгожданный прянный чай. а если ему сегодня повезёт, то и ухватить последний кусочек домашнего пирога из зелёных кислючих яблок, что частенько приносит один из учеников.

в доме хёнджина всегда так людно, по-хорошему шумно и светло.

их семья — истинные творцы искусства, что когда-то решили делиться своим волшебным сиянием с другими, открыв собственную студию для талантливых беспризорных детей и подростков нулевых. для тех, в ком не разглядели ту самую искру из-за дворового и хулиганистого образа жизни.

с тех пор квартира наполнялась бесконечными баночками гуаши, из которых можно было строить огромные башни, ароматом бумаги и юношескими эмоциями, что выливались ярким водопадом цветных мазков на длинноногие дощатые холсты.

многие из детей частенько играли с хенджином после занятий, показывая различные игры, принося для него сладкие ириски, что липнут к зубам, или вкладыши от жвачек «турбо», что тот так усердно вклеивал в тетрадь с изображением цоя на блестящей обложке.

детские глаза-месяцы загорались ярким пламенем каждый раз, когда коллекция пополнялась всё новыми и новыми моделями машин.

хёнджин никогда не был один. лишь изредко чувствовал привычную детям грусть.

вокруг него всегда были дети, близкие и излюбленный сердцу набор акварели «сонет». по холстам расползались нежными пятнистыми разводами летние цветущие луга, яркое теплое солнце, что согревает каждую букашку и травинку своими лучами, и звёздное небо, с одиноким болезнено-бледным полуживым полумесяцом.

смотря на него, мальчик вновь и вновь серьёзно задумывался о том, чтобы пригреть полумесяц, разбрызгивая рядом с ним искрящиеся звёзды и то самое летнее тёплое солнце. может тогда он не будет так печально-одинок? тогда он почувствует себя хоть капельку лучше и озарит ярким светом ночное небо? если да, то он бы отдал за это всё, всё что у него есть, без остатка.

и тетрадь со вкладышами машинок, и чай с апельсиновой цедрой и корицей, флуорисцентные наклейки звёзд и даже любимую акварель. только бы месяц не гас.

семейная идиллия и полное понимание со стороны родителей, множество друзей со схожими с тобой интересами и забавами, смелое самовыражение через творчество.

промозглая печальная осень с алыми красками, морозная сибирская зима иссиних оттенков, цветущая весна в нежных акварельных разводах, радостно-сладостное лето восковыми мелками. так проносился год за годом.

мальчик рос, как и его свет, что горел всё ярче с каждым днём.

его тепло струилось из всех щелей, из каждого мазка и каждой реснички на горящих искренним счастьем глазах.

/☆/

на семейство хван обрушились тёмные грозовые тучи и маленький светлый мир мальчика резко окрасился серым, лишая его малейшего цветного пятнышка или яркого мазка.

жаль, что всё окрасилось не гуашью тёмных оттенков, а тягостным известием в самое сердце.

у мамы хёнджина обнаружили мерзостный рак, что безжалостно поедает хрупкое тело изнутри, когда мальчику только-только исполнилось восемь лет. всего навсего восемь.

это стало страшным, сокрушительным ударом по детской неокрепшей психике.

молодая, всегда сияющая и озаряющая мир вокруг женщина, что ассоциировалась у каждого с солнцем, буквально плавилась изнутри от собственного жара и гасла на глазах. словно солнечный луч в тёмной комнате, что поймала своими цепкими лапами, злобная кромешная тьма из дальнего угла.

цепко, больно и удущающе, перекрывая воздух и отнимая какие-либо силы хоть на малейшее существование.

отец не справлялся с художественной студией в одиночку. рядом с ним всегда была жена, что заботливо подставит плечо помощи.

но сейчас она не в силах даже подняться с собственной постели, не то что помочь хотя бы себе или обучать детей.

детский смех быстро и резко стих, оставив после себя удручающую тишину. словно весь дом накрыли стеклянным колпаком, лишая свежего воздуха и связи с миром.

мольберты начали покрываться метровыми слоями пыли и чужими сочувствующими словами.

жалость. боль. обида.

всё внимание было приковано к больной матери, пока она была прикована к тоске по своей прогрессирующей болезни.

тело гнило изнутри, а разум становился всё туманнее и темнее. пропала та самая искра в глазах и любовь к всему миру. зачем любить мир, если он не любит тебя?

всё просто потухло, точно так же, как и сама женщина.

врачи дружно разводили руками, не видят возможности на восстановление. это уже было неким обрядом, когда больную приводили всё на новые и новые обследования в разные клиники.

всё что оставалось, это только разлагаться на кровати живым трупом. на глазах у собственной семьи. собственного ребёнка. самой себя.

хенджин выл белугой, носился день и ночь вокруг кровати, в попытке хоть как-то смягчить тяжёлое состояние мамы.

она находилась на грани реальностей. на острие жизни и смерти.

он очень хотел помочь, забрать всю боль и отчаяние себе, лишь бы мама вновь искренне улыбалась.

сейчас она больше напоминала шарнирную куклу, что нарочито пытается вытянуть улыбку на пластиковом лице. лишь бы не пугать мальчика ещё больше.

но улыбка была трупной, больной, искусственной. от этого становилось лишь страшнее. и жутче. жутко от осознания, что это лишь маска, пока под ней погибает полуживое тело.

хёнджин забросил краски и своё некогда беззаботное детство в дальний угол.

оно покрывалось белёсой сеткой-паутинкой, несбывшимся мечтами и тоской по счастливым дням. по минувшему. что триадой до сих пор искрилось в сердце.

но мальчик не гас. хоть кто-то в семье должен был поддерживать тепло и дарить его другим.

отец этого сделать уже не мог, так как начал гнить от боли по любимой вслед за ней. лирично. болезненно.

он становился угрюмее и молчаливее, про себя уже давно попрощавшись с любовью всей своей жизни и похоронив себя вслед за ней. ушёл в себя с головой, не пытаясь хоть как-то зацепиться за малейшую надежду и сына.

канул в небытие.

как маленький джини мог оставить их, без всякой поддержки, и погаснуть следом?

/☆/

мамы не стало уже спустя полгода тщетных мук и страданий.

слишком быстро, слишком резко, безумно больно.

словно тупым ножом по пульсирующую сердцу и молотом с остриём по израненной душе.

каждый потерял такую важную и любимую часть себя, унося её в могилу матери хёнджина следом.

мальчик никогда в жизни не видел столько плачущих, рвущих остатки всеобщей печали, людей. на похоронах было людно, как в некогда солнечном доме семейства хван.

правда теперь голоса сливаются не в сладостные детским ушам звуки, а отчаянный вой.

от каждого человека в могилу ушло многое на этой траурной церемонии.

многое, но только не яркий свет надежды хёнджина.

он дал умирающей матери сердечную клятву, что никогда не погаснет, во чтобы-то ни было и продолжит дарить всё своё тепло и сияние другим.

в память о ней. в память о главном солнце в его жизни.

/☆/

приглушённые детские визги из соседнего двора, ржавый скрип старой качели бьёт по ушам, а слёзы уродливой лужой стекают под ноги.

он не может плакать дома на глазах у отца, поэтому приходится пропадать во дворах день и ночь, пытаясь справиться с утратой в одиночку.

или не совсем.

вдруг откуда-то рядом возник детский плачь. но не его собственный, чей-то чужой, инородный.

утерев слёзы простиранным рукавом и поправив разноцветные шнурки кроссовок, хёнджин начал идти на звук.

плачь слышался всё яснее и яснее, что можно было услышать, как же испуганно дрожит голос его владельца.

как у котёнка, которого выкинули в тёмном целофане в реку, и тот пытается глотать воздух в перемешку со слёзами. лишь бы вырваться из этой гнетущей темноты.

заглянув под горку, мальчик в всё же нашёл его.

хрупкого парнишку, что издалека напоминал треснувшую фарфоровую куклу. его нежная кожа покраснела от солнечных лучей и плача.

и вправду похож на брошенного котёнка.

немного собрав силу в кулак, хёнджин смог выдавить из себя тихие слова поддержки.

— прости, я могу тебе чем-то помочь?

— ч.ч то? — два нежноголубых полумесяца были направлены в его сторону. сейчас они больше напоминали круглые блюда, словно парнишка ни разу не слышал подобного прежде.

— тебе ведь нужна помощь? ты явно прячешься здесь не просто так.

— у меня.я недавно.в.в.но умерла. ма-ма-м.а… — произнесли полумесяцы ещё сильнее захлёбываясь в плаче.

так они и нашли друг друга.

на детской площадке их двора, скорбя по своим близким и ревя в тёплых объятиях друг друга.

/☆/

луна и солнце теперь сияют вместе.

но надолго ли?