И ведь я оказалась в какой-то степени права: как только вернулась домой вечером воскресенья, так слегла с температурой и отнимающимися конечностями. Юбка сразу пошла на выброс, а я — в постель, у которой, на прикроватной тумбе, уже выросла гора лекарств. Их у нас в доме было в достатке, как-никак, заболевала я часто и легко, так ещё и не училась на ошибках прошлого, ползая на коленях по снегу.
В школу я должна была пойти уже в понедельник, но с утра, лишь повернув набок голову-чугунок, поняла, что встать не смогу. Пойду через неделю — всё равно придётся навёрстывать пропущенные за время переезда темы.
Мы с родителями переезжали часто: ближе к центру города, подальше от центра города, ближе к старой работе отца, ближе к новой. Это происходило всегда неожиданно, а потому я лишь держала при себе излюбленный чемодан и учила новый путь до школы. В другую школу я до этого не переходила ни разу, но страха особого не было: ну не забьют меня камнями на заднем дворе, верно?
Друзей особых у меня и раньше не было. Была пара знакомых, которые приглашали меня на свои дни рождения, а я их — на свои. Мы сидели вместе на уроках, заполняли анкеты друг друга в тоненьких зелёных тетрадках, а потом вечерами после школы общались в интернете. Словом, просто не забывали друг о друге и не давали другому забыть себя. Дружба ли это? Мне кажется, нет. Если честно, то я верю, что они были со мной солидарны.
Словом, переехала я сюда без груза «пиши мне каждый день» и «ты ведь будешь приезжать на каникулах?», но сильно одинокой себя всё равно не чувствовала — у меня всё ещё были друзья в интернете, будущие знакомые в школе и… Воскресная школа. Если честно, то такие места обычно вообще не учитываешь — оно было для меня в новинку, да и вообще не казалось, что я смогу там хоть с кем-то общаться.
— Слышала, ты заболела, — голос дребезжит электрическим холодом, — На этой неделе придёшь?
— Не знаю, — протянула я, пряча лицо в одеяле со вздохом и прижимая к уху мобильный.
Аля позвонила во вторник вечером, наверное, после занятий. Мы с ней следили за детьми и мыли посуду, накрывали столы в трапезной, бегали по снегу, собирали сгоревшие свечки с кандила. Она обещала повести меня на озеро, пока оно ещё замерзшее; на колокольню — позвонить; на ярмарку в город. Мне кажется, ей было действительно скучно там находиться. Нет, конечно, была ещё Лера — повыше, старше, работающая с матушкой. Представилась она мне ещё в первый вечер, сказав, что она «Лера — как Калерия». И да, они с Алей не были сёстрами. Лера была действительно приятна в общении, правда, много смеялась и не всегда по делу. Только вот с ней была одна беда — она была занята совсем не нами.
— Иди-иди, — как-то насмешливо буркнула Аля, кивая куда-то в толпу, где Лера, проталкиваясь сквозь группу взрослых мужчин, кому-то махала, — Жених пришёл.
Ему было где-то двадцать на вид и восемнадцать по паспорту. Круглые щеки с ямочками при улыбке, светлые глаза, бегающие при разговоре так, слово он вообще не может сфокусировать взгляда; редкие светлые брови, видные только при хорошем освещении; русые волосы, достающие длиной почти до подбородка. Он был приятным на вид и отталкивающим одновременно, но главной его характеристикой было то, что они с Лерой были без ума друг от друга.
— Он прихожанин? Я не видела его в храме, — я пожала плечами, всматриваясь в незнакомое лицо.
— Нет, он здесь с отцом, — ответила Аля с таким видом, будто всё остальное было очевидно, но потом всё-таки дала небольшую справку, — Его отец реставрирует старую часть храма, а этот тут так, на побегушках.
— Работает?
— За кров и еду, — она пожала плечами, а потом посмотрела мне в глаза, — Помнишь те кровати в комнате у детской?
В общем, Лере было далеко не до меня. Не до нас. Вот Аля и приклеилась ко мне, словно ждала моего появления всё свое нахождение в этом месте. В тот момент я действительно была идеальным вариантом: не такая маленькая, как большая часть группы, не такая взрослая как Лера. Буду честной, Аля и для меня казалась идеальным вариантом для общения — такого, какое было с теми одноклассниками из прошлой школы. Ещё и с местностью познакомить могла.
— Приходи, — на том проводе кто-то кричит, а потом, после стука двери, крик становится тише. «Закрылась в комнате», понимаю я. — Пойдём на замерзшее озеро. Там сейчас такая красота! — восклицает металлический голос старого стационарного телефона, а я пожимаю плечами. Приятно, когда кто-то строит планы с тобой. Неловко, правда, на такие планы отвечать.
— Если я приду больной, то никакой красоты не увижу, — подмечаю я, но потом одергиваю себя: слишком сухо уж получилось, — Мы пока можем общаться по телефону. Мне и так нравится.
И ведь действительно нравилось. Всю неделю мы так и провели «на проводе», что было удивительно для меня: неужели нам было, о чем разговаривать? Я рассказывала о городе, о списке сериалов, которые хотела бы посмотреть, но так и не доходят руки; об усатом соседе, его новой машине, и своих догадках о том, куда же делась старая. Аля слушала, не прерывая. В личной беседе она была намного тише, чем среди шумной толпы в храме. Хотя, может, именно из-за этой толпы я просто не замечала этого? Она сливалась с гулом детей и разговорами взрослых, со смешливой Лерой, мимикрировала под окружение.
В любом случае, она всегда звонила мне первая и всегда в одно и то же время — после окончания учебного дня и возвращения домой. Было приятно ощущать, что первое, что хочет сделать человек после рутины — это позвонить мне. Будто бы она ждала чего-то особого.
Я почти выздоровела к воскресенью — от раскалывающейся головы и лихорадки осталось только больное горло, но и это заставило бабушку остаться дома. Заразить кого-то в храме было бы так себе, но в школу пойти будет уже необходимо. Я пропустила месяц и даже не заметила этого за переездом, храмом и болезнью.
— Ну после такого отдыха ты должна вернуться к учебе грандиозно, — бабушка порхала между сковородами с такой легкостью, будто её организму забыли напомнить о возрасте, — Не забудь хоть мельком прочитать те темы, которые пропустила, хорошо?
Геометрия у меня не то, чтобы хромала, а ползла, забитая палками. Всё, что я могла сделать на занятиях — это придумать замудрёное название для сторон треугольника, а потом с победой смотреть в тетрадь, будто знаешь что-то такое, что совершенно далеко от познаний других. Хотя, нет, это было ещё не всё: в геометрии вообще была куча фигур, которые я имела возможность называть так, как мне угодно. Только вот формулы и цифры были совершенно далеки от потуг моего воображения.
В то воскресенье Аля мне не позвонила. Забегалась с детьми, умаялась, ещё, наверное, как и все уважающие себя ученики, домашнее задание оставила на вечер. Да и я, можно сказать, не ждала: перебирала вещи в комоде, тщательно думая над тем, что можно было надеть в первый день.
Такие вещи как подбор одежды всегда волнует лишь в вечер перед чем-то новым: первое сентября, возвращение в школу после каникул, первый день месяца, понедельник, первый день в новой школе. Ты думаешь об одежде где-то неделю, а потом она уходит из твоей головы. Не пройдет и полугода, как я приду в чем-то, снятом с импровизированного шкафа, состоящего из стула и навешанных на его спинку вещей, потому что захочу поспать с утра на десять минут побольше.