Сегодня было не так холодно, как в прошлый раз, но это совершенно не значило, что не холодно совсем. Я ступила в сторону от тропинки и вздохнула, чувствуя, как острый снег впивается в кожу лодыжек. Заболею? Да, скорее всего. Нет, точно нет. Я вернусь домой с мокрыми ногами и слягу на несколько дней с температурой под сорок. Я пойду в трапезную, выпью горячий чай, и подобная участь не постигнет меня. Не знаю, честно.
— В атаку! — вскрик доносится где-то впереди, а через секунду ему вторит ещё несколько. Здесь у всех уже есть свои группы, какой-то круг доверенных лиц, в который я не особо вписываюсь. Особенно, если говорить о захвате власти на Холме.
Снег под ногами хрустит, расползается, засасывает, словно трясина, но я бегу, бегу за всеми, вступаю на подошву холма, а потом обхватываю ладонью ствол молоденькой тоненькой березы и прокручиваюсь вокруг него, поднимаясь всё выше и выше, через склоны и кусты. Я сама за себя — это уже удар по возможности выйти из боя победительницей. А ещё у меня нет даже малейшего плана — абсолютный провал по всем фронтам.
Но, несмотря на все эти условности, я бегу так, словно от этого зависит что-то большее, чем авторитет среди десяти дошколят и пяти младших школьников. Холм пологий, жёсткий: изрешеченный толстыми корнями снег. Интересно, что от него останется весной? Вряд ли пропадёт полностью, но точно лишится своих крутых изгибов.
Я ступаю вперёд, перенося свой вес на переднюю ногу, когда чувствую, как она проваливается в пространство между рыхлым слоем снега и спутанными корнями. Впереди слышен хруст, поворот, волосы, падающие с плеча на спину, внимательный взгляд. Задерживаю тяжёлое от бега дыхание — ошибка, лёгкие распирает, словно кипятком залили. Поняв, что сейчас меня найдут, решаю опередить, спутать планы, да хотя бы напугать, в конце-концов.
Я дёргаюсь, сразу же слыша неприятный треск. Ногу обдает холодом, а нижний ярус юбки теперь болтается на голой лодыжке. На талии юбка сидит крепко, а вот ткань и швы оставляют ожидать лучшего. Я выпрямляюсь, абсолютно забывая и о слежке, и о Холме; резко дёргаю за оторвавшийся край, переступаю тканевый «обруч» и отрываю его с концами. Мне никогда эта юбка не нравилась — короткая и белая: летом собирает всю грязь, а зимой не греет. Так ещё и, оказывается, хлипкая.
С каким-то удовольствием в глазах я перекидываю кусок белого хлопка через плечо, а потом поднимаю голову: вихрь тёмных спутанных волос, снежинки в бровях, губы скривились в улыбке. Поймана, так ещё и настолько глупо! Алевтина убирает чёлку с лба, а потом смотрит хитрыми-хитрыми глазами. Шаг, второй, тихое «ахтыж» — меня утыкают спиной в снег, давя ладонями в плечи.
Голова превращается в тяжёлый чугунок, в котором смешиваются смех, судорожные движения конечностями, стойка, наконец, толчок, поворот, а потом крепкая хватка за предплечья девушки. То, что мы стоим на склоне по колени в снегу, понять было легко. А вот осознать, что подо мной, с этой стороны холма, озеро с прозрачной кромкой льда — не особо. Оглянувшись, я снова смотрю в тёмные глаза, обрамленные белыми от снега ресницами и каким-то безумным блеском.
Она не держит меня, она устойчиво стоит на поверхности и придерживается за ствол тонкой березы, пока я впиваюсь пальцами в рукава её дутой куртки.
— Женя, — она выдыхает мне моё собственное имя в лицо, а потом шмыгает носом, — Женя, будешь с нами, м? — карие глаза бегают по моему лицу, — Я не отпущу, если будешь на нашей стороне, — Аля не говорит надрывисто, не добавляет никаких «киношных» интонаций. Её щеки играют едва красным на морозе, она кусает губы и вряд ли отдаёт себе в этом действии отчёт, а мне действительно хочется её остановить: ну, треснут ведь на холоде таком.
И я смотрю на эти едва знакомые черты лица, слышу голос, и голова идёт кругом — может, потому, что колени утопают в снегу, а может из-за лучей полуденного солнца, что обрамляют тёмную макушку, выделяя светом каждую непослушную прядь.
— Всё сделаю, вытащи только, — говорю я, а потом перебираю ногами, стараясь выбраться, но снег лишь расползается вокруг моего тела, затягивая глубже.
Она заводит ладони за мою спину, а потом тянет к себе — не очень уверенно и совершенно не продуктивно. Цепляясь мысками обуви за мягкую порошь снега, я наконец-то чувствую под ними что-то твердое, лёд или корни, а потом начинаю взбираться, делаю шаг и цепляюсь рукой за ствол дерева, ступая коленями на твёрдую поверхность.
Кожа под тонкими колготами немеет от холода. Я встаю на ноги, отряхиваю нижнюю часть своего тела от налипшего снега, а потом поднимаю голову, щурясь от солнечного света, отражающегося от окружающего меня полностью белого пейзажа.
Аля стоит сгорбившись, опершись о крепкую, длинную палку, как о трость, и всматривается в пространство между белыми кустами. Её нос будто высечен топором из дерева — скульптура, картина, но не живой человек с этими жёсткими линиями и уставшими глазами.