Страж твоего порога

Тоджи находит её, хоть и не ищет с ней встречи.

Девочка потрёпана сильнее, чем он ожидал. Сидит на ступеньках около больничного крыла, практически раздетая, в одной больничной пижаме, смотрящая куда-то стеклянными глазами.

Нет.

После случившегося с ней глаз остался в единственном экземпляре. И от этого хочется жестко усмехнуться.

Она вся закрыта, спрятана под бинтами, повязками, тряпками. Только руки, лицо и немного шеи. Тоджи до болезненного знакомо это чувство. Желание прикрыть недочёты и изъяны. Напоминая о себе, неприятно тянет губы и левую руку, чувствительную, полностью скрытую перчаткой и рукавом. К ним хочется прикоснуться, накрыть ладонями. К Маки тревожно и подходить. Сожжённая, рассыпется на угольки и пепел, если коснуться.

Местами, она изодрана до мяса. И пусть всё это скрыто под бинтами и одеждой, невыносимая боль следует за каждым движением. Тоджи знает и еле заметно поджимает губы. По спине ползёт холодок.

— Пошли. Тебе не стоит сидеть на холодном — отморозишь все причинные места.

Маки передёргивает и она поворачивается в его сторону, слабо, но довольно шустро. Очень вряд ли, что было слышно как он подошёл.

Бинты на пол лица скрывают проступившее раздражение.

Тоджи нагло пользуется её уважением, прекрасно понимая, что ему не нагрубят. Подходя ближе, он протягивает раскрытую ладонь.

— Я пока что не смогу донести тебя. Придётся идти своими ножками. — улыбка украшает губы.

— Сёко попросила привести меня? — у Маки сиплый и усталый голос. Она смотрит на протянутую руку так, словно ждёт удара, подвоха, сигнала чтобы броситься в бой.

— Нет. Но она тоже за тебя волнуется. — Тоджи старается звучать мягко, наверное, получается, но смотря на лицо Маки, он всё же присаживается рядом, сохраняя расстояние. Сейчас это кажется важным. На холоде внимание не заостряется.

Маки молчит и как-то зажимается, кривит губы.

— Ничего серьёзного не случилось. Такое бывает. — в её голосе сталь покрытая трещинами и взгляд блестит стеклом. — За меня не нужно волноваться.

Тоджи лучше многих знает, что кое-что всё-таки случилось и поэтому он не ответит, просто молча посидит рядом. Сейчас пока не время для ответов, не время для наводящих вопросов, не время для разговоров в целом.

Нужно осознать случившееся, прийти к относительной стабильности.

Тоджи просто дотащит её до палаты, если с ним не пойдут добровольно. Уже далеко не лето, а Маки простуда явно будет лишней.

— Пойдём. Не знаю как ты, но я точно ничего не хочу себе отморозить.

Она молчит и, кажется, это семейная черта. Без слов принимает помощь, не благодарит и не противится, но цепляется за предплечье без желания разомкнуть пальцы.

Тоджи позволяет использовать себя в качестве опоры, идёт медленно подстраиваясь под шаг, делает вид, что не слышит её шумных вздохов.

— Мы можем идти быстрее. — тихо говорит Маки.

— Не можем.

Он поддерживает её на ступеньках, смотрит внимательно, ловя каждое движение, любую мелькнувшую эмоцию, и ничего не говорит.

Они одной породы, а Тоджи всегда бесился, когда его пытались утешать, такая роскошь как слова разрешалась только Мегуми. Пока ещё не настало время для этого разговора, слишком мало времени прошло. Сначала нужно осознать.

Они остановились в коридоре, когда до палаты Маки оставалось метров тридцать. Девочка выглядела загнанно, дрожала мелко.

— Маки…

— Всё нормально.

Тоджи устало выдохнул и попросил:

— Отпусти мою руку.

Он аккуратно перехватывает её, поддерживая под талию, мысленно извиняясь за лишний телесный контакт. Оставшееся расстояния они проходят так. Тоджи — стараясь прикасаться к ней очень аккуратно и бережно, а Маки — цепляясь теперь за его плечи и медленно переставляя ноги. В такой позе чуть легче. Но в голове быстро всплывает излюбленная фраза…

Здесь удобно не будет.

Тоджи усаживает Маки на койку и думает, что нужно бы что-то сказать. Возможно, что-то ободряющее, что всё наладится и будет хорошо. Всегда есть "но" и Тоджи не сможет соврать, смотря в её лицо, и нежные слова поддержки не его стезя. Этим заправляет Сатору, пока отсутствующий. У бывшего Зенина на это нет права.

— Ты справишься с этим. — Тоджи легко проводит рукой по её волосам. Они местами опалившиеся с завитыми концами, от длины осталась несколько прядей. — А я помогу тебе.

Она смотрит в половину своего взгляда и выглядит то ли неверяще, то-ли раздражённо.

— Отдыхай, Маки. Я приду навестить тебя завтра.

○○○

У Мегуми было слегка раздражённое выражение лица и Тоджи был практически уверен, что причина не в нём.

Сыну всегда не нравилось валяться без дела, даже после недавнего сражения он всё равно снова лез в гущу событий. Пусть и не особо пострадавший, но ему следовало бы немного отлежаться.

Тоджи всегда знал, что поседеет раньше положенного. С таким сыном. И с такой семьёй.

— Ты заходил к Зенин-сенпай?

— Да.

Мегуми кивает. Он похож на что-то неприкосновенное, тем более сейчас. Идеально прямая спина, бледная кожа, круги под глазами. Тоджи не нравится видеть его таким.

— Я, — пауза, короткая заминка. — Я волнуюсь за неё. — признаётся Мегуми, отворачиваясь, уводя взгляд в сторону.

Тоджи тихо выдыхает и опускается на стул перед кроватью сына.

— Я тоже волнуюсь. Ей сильнее всех досталось. — он молчит пару секунд и добавляет: — Самопожертвование это, конечно, круто, но и о себе не забывай.

— Всё нормально. — Мегуми кривится и слегка повышает голос. Его гнев держится секунду и проходит. Вспышка рассыпается искорками. Он храбрится — Тоджи знает куда нужно смотреть, всегда знал. Мегуми потерянный, уставший ребёнок.

Тоджи не должен был допускать подобного и он убьёт себя за это. Но сначала он разберётся со всем, закончит все дела, поможет детям встать на ноги. Он отвратительный родитель и об этом никому кроме него нельзя знать, да даже думать.

— Мегуми. — зовёт Тоджи и пододвигает стул вплотную к кровати. Сын на собственное имя реагирует остро. — Отдохни, пожалуйста. Да, я знаю, что ты цел и верю в твои силы, но ты устал. Поспи хоть.

Мегуми словно резко потерял мотивацию спорить, ссутулился, прожигая взглядом одну точку. Ровно перед собой.

— Я не могу. — тихо шипит он и снова кривится. Тоджи хочется сказать про снотворное, но резко замолкает, понимая, что сын сейчас продолжит. Мегуми прячет лицо в сгибе локтя. — Я не справился…

Справился.

Мегуми напрягается, словно сжимается весь. Никто из них не любитель разговоров по душам и слов на сегодня хватило.

Тоджи пересаживается ближе, притягивает сына к себе, укладывая подбородком на своё плечо. Мегуми напряжён, звенит как перетянутые струны, сжимает в пальцах кофту на его спине.

— Ты молодец. Раскрыл территорию, спас всех. — теперь я рядом не звучит, но витает в воздухе. Тоджи приглаживает лохмы сына.

Теперь я рядом и убью каждого, кто посмеет тебя тронуть.

Его не волнуют моральные вопросы, это дело лежит на плечах Годжо, но он поможет Мегуми с этим справиться.

— Нет… я бы умер там. Ты нас вытащил.

Тоджи больно, даже сейчас. Он жалеет, что расправился с проклятием так быстро — перед смертью нужно было его помучить. С того момента ему перестали нравиться пляжи. Жёлтый песок и красивые волны, всё такое яркое и светлое. Особенно алая кровь, намочившая сухую россыпь.

Он гладит Мегуми по спине, позвоночник под ладонью ощущается остро.

— Даже так, ты хорошо справился. У тебя был план по спасению. — Тоджи старается говорит уверенно и мягко, вроде получается, но Мегуми в его руках напрягается ещё сильнее, упирается лбом в плечо отца, дышит через раз. — Я уверен в тебе.

Мегуми не всхлипывает, но дрожит всем телом.

○○○

Тоджи никогда не чувствовал себя семьянином в полной мере этого слова. Тем более после её смерти. Его семья никогда не была больше трёх человек. Сейчас эти места занимали Мегуми с Маки.

Ему странно. Но это не отвлекает.

Тоджи продолжает вырезать яблочных зайцев. Мегуми и Маки внимательно наблюдают за ним. Они не просили, но взгляд приобрёл тёплые искорки, после его предложения.

Большая часть зайцев бордовая, несколько оранжевые.

Тоджи чувствует, как взгляд Маки цепляется за его левую руку. Он сегодня без перчатки и, наверное, это выглядит интересно. Как смотреть на насекомое: противно, но отвести глаза трудно.

Мегуми подбирается к Маки ближе, садится на кровати поудобнее, придерживая тарелку на коленях. Они практически соприкасаются плечами, сидят рядышком, достаточно похожие, чтобы не забывать об их родстве. Из-за подпалённых волос Маки их причёски тоже отдалённо одинаковые.

Мегуми что-то тихо шепчет, наклоняясь к ней ближе. В ответ ему посылают если не улыбку, то просто счастливое выражение лица. Хоть что-то, пусть вечный отпечаток усталости чувствуется везде.

Тожди нравится их взаимодействие. В груди копошится приятное ощущение. Достаточно новое и необычное. Но тёплое. Он прячет улыбку и слышит в коридоре чьи-то шаги.

Походка кажется знакомой. И бодрой, или энергичной. Он пока не уверен. Дверь распахивается без стука и, кажется, это не неожиданность только для него.

Юджи выглядит практически как обычно, как выглядел до всего этого. Но в глазах что-то потерялось — он улыбается. Наверняка, делать это больно. Пусть Тоджи и не улыбался после получения разреза на губах, но говорить было достаточно неприятно. Он знает каково это.

Тоджи отводит взгляд, перекладывает вещи на прикроватную тумбочку и натягивает на руку длинную перчатку. В голове всплывает звонкий голос Годжо. Прикройся, рядом дети. И заливистый смех.

Он окидывает взглядом палату, встречается глазами с Мегуми и еле заметно кивает ему, Юджи неловко мнётся в стороне. Всё семейные посиделки кончились. Ему тут больше не место.

Тоджи, не сдерживая злорадной улыбки, ерошит лохмы сына, аккуратно приглаживает волосы Маки, на прощание. И немного подумав, легко хлопает Юджи по плечу. Он выходит из палаты молча, сопровождаемый удивлённым взглядом Итадори. Мегуми и Маки уже привыкли к такому.

Тоджи не любит прощаться, особенно словами.

В коридоре тускло, несмотря на день. Радует, что не больнично бело. Почему-то становится душно. Неудобное место: мало пространства, слишком много тёмных углов. Тоджи чувствует себя незащищённо здесь. Он часто чувствует себя так на территории колледжа.

Ему нужно разобраться с макулатурой, посмотреть задание и заказы, которые скинул на него Сатору, и, желательно, выполнить парочку. Дел достаточно. Но у Тоджи плохое предчувствие. Он сейчас точно не сможет выполнить работу на высший балл. Он мыслями остался в палате с тремя подростками, в больничном крыле за его спиной. Невозможно отвлечься. Хочется закурить, но сигареты остались дома.

На улице прохладно и пасмурно, безлико и серо. Ветер лижет открытые участки кожи, крадёт тепло.

Кажется, он теряет хватку. Придётся вернуться за курткой. Благо, она осталась в кабинете. Не в палате.

○○○

Маки выглядит хищно.

Она стоит посередине комнаты, как на золотом пьедестале.

Маки выглядит устало.

— Приветик. — Тоджи, махнув ей рукой, садится на диван, ловит взгляд через очки. Круглые стёкла и старая оправа.

— Здравствуйте. — она склоняет голову.

Закрытая. Всё ещё спрятанная под одеждой. Видно только часть лица и кисти рук немного. Новая форма взамен подпаленной старой. Ткань плаща явно тяжёлая, расправленная под собственной тяжестью.

Тоджи знает, почему она так выглядит. И это плохо. Он не хочет делать ей больно, даже словами. Он против плана. Пока не сказанные слова тревожат и раздражают что-то внутри. Забытое чувство.

— Мы поедем в поместье Зенинов через пару дней. Нам нужно договориться с этими… — Тоджи замолкает на секунду. — уродами о передачи их арсенала в наши ручки.

Ему нельзя выражаться при детях. Он часто забывает об этом.

Маки кривит губы и складывает руки на груди. Тоджи понимает её. На эту землю он заходит в самых крайних случаях. Если ты вышел оттуда, вернуться — самостоятельно продаться в рабство. Он был там два раза. И этот будет третим.

Они оба знают, что последним.

Ему не нужно там присутствовать. Девочка прекрасно справится и сама. Только… её решение проблем алого цвета, с яркими брызгами на стены поместья. Пока что этого не стоит допускать. Пока что стоит проследить, чтобы всё эти ублюдки остались целыми.

Марать руки его работа. И Тоджи её сделает когда придёт время. Когда Сатору прикажет начать переворот, полить грязью уже давно испачканные участки кожи.

— Хорошо. — Маки кивает своим словам и они снова встречаются глазами. — Мне нужно что-то знать?

Умная девочка. Тоджи готов присвистнуть.

— На всякий, но возьми свой арсенал. Возможно, мне пригодятся толковые руки. — Фушигуро скалится, прекрасно зная как это выглядит.

Никакого геноцида. Но драку за оружие никто не отменял.

Маки мнётся, слегка склоняет голову к плечу. Она всё ещё бледная с пятнами ожогов на лице, с тугой повязкой на месте глаза. Тоджи видит, как мелко у неё подрагивают расслабленные пальцы.

— Если есть что сказать, говори.

Маки вскидывает голову, резче, чем следовало бы в её положении, и слегка пошатывается.

Фушигуро быстро подскакивает к ней, готовясь ловить, если что. Она опирается о его руку, движение уже привычное, сделанное несколько десятков раз подряд.

— Ты как? — он притягивает её ближе к себе.

— В норме. — Маки медленно моргает, заменяя кивок, подкрепляя свои слова жестом.

Врёт. И хорошо, умело. Тоджи устало выдыхает и тащит упрямую к дивану, насильно усаживает, слегка подтолкнув. Семейная черта или просто такой возраст? Мегуми тоже себя так иногда ведёт: немного избегает и отмалчивается подолгу. Закрытые, что сын, что Маки. Даже если к стенке припрёт не разговаривают. Радует, что Мегуми теперь стал чуть сговорчивей.

Тоджи не хочет вспоминать каким был в их возрасте. У него подобное спрашивать было некому. Как и предлагать помощь.

— Чувствуешь себя как? — в голосе прерывается сталь, для лучшего эффекта он склоняет голову на бок. Грязный приёмчик. Тоджи знает, что в такой позе выглядит угрожающе. Сатору называет это позой "я убью тебя, если не дашь мне позаботиться о тебе". На Сатору поза работает только с усилением в виде Копья Небес в руках.

— Голова болит. — Маки смотри снизу-вверх, не отводит взгляд, снова скрещивает руки на груди.

Тоджи бесится и не показывает этого. Они не враги и даже не соперники. Он вне их лиги, не попадает по рейтингу. Здесь не к чему это желание победить и выиграть, промолчать, чтобы казаться сильнее.

— И всё? — Фушигуро выгибает бровь и не двигается с месте, мешает сбежать, просто не позволяя подняться с дивана. Маки смотрит загнанно. И Тоджи ощущает себя паршиво, проводит ладонью по лицу, чувствуя как расслабились плечи и поза прекратила быть угрожающей. Слова. Нужно говорить. Нужно успокоить. Нужно заверить, что здесь не клан, где залепят пощёчину за любую оплошность. Нужно… наверное, вспомнить себя в похожем возрасте. И плясать от этого. — Я не уйду отсюда, пока ты не ответишь. Моя забота — беречь вас. Тебя, Мегуми, ещё парочку идиотов. И я не смогу помочь тебе, если ты не скажешь, что не так.

Тоджи недолго думает и опускается на корточки перед Маки. Теперь её очередь смотреть сверху. Будь это Мегуми, Тоджи бы ещё и за руку взял или легко потрепал по коленке. Но Маки это другое, сейчас подобное воспримут негативно и остро.

Тоджи старается сделать голос мягким, успокаивающим:

— Позволь мне.

Из Маки словно выкачали всю энергию, потушили весь запал. Она выглядит как фильтр в градации серого, из яркого только оплавленные шрамы на лице.

Тоджи не любит предаваться нежным и сентиментальным мыслям, тем более сейчас. Это кажется до одури не уместным, пусть он вслух из этого точно ничего не скажет. Но Маки похожа на воробушка или другую птицу побольше.

Отеческие чувства делают с Тоджи страшные вещи. Её хочется обнять, утешить.

Она не простит его за это.

— Я стала плохо спать. Поэтому и башка болит. Чувствую себя плохо. — Маки устало прикрывает глаза ладонью и молчит, оставляя после слов только своё дыхание. Не спокойное и размеренное, а медленное, словно стараешься охладить и ослабить боль. Концентрация на простом действии.

○○○

Маки уговаривает его на спарринг, в её словах есть какой-то намёк на угрозу, на лёгкую попытку угрозы.

Тоджи это отмечает, хвалит про себя за смелость и соглашается.

Он вручает Маки нагинату из своего арсенала, помня, что ей такое нравится. Себе в руки он берёт Дрейфующее Облако, чисто как что-то без заточенных лезвий и клинков. Ушибы это тоже неприятно, но порез придётся шить. А для Маки лишние повреждения не к чему.

Тоджи не нужно оружие, чтобы победить или просто потренироваться, тем более для устрашения противника. Но он уважает её просьбу и некоторые правила приличия. А идти на спарринг с черенком или пустыми руками довольно низко.

Они стоят на тренировочной площадке. В самой середине. Земля под ногами кажется выжженной, мёртвой, как всегда поздней осенью. Но сейчас это ощущается острее, чем обычно.

Прохладно для драки на свежем воздухе, но в помещении им не хватит места.

Маки отдёргивает ворот ветровки, поправляет очки, успокаивает себя привычными действиями. Видеть её в чём-то кроме формы и больничной одежды непривычно. Словно выбивается из образа.

Тоджи отвык и это нехорошо.

Взгляд Маки проходится по окружению, останавливается на нём. На открытой части её лица читается вопрос, возможно, интерес. Она перехватывает нагинату.

— А ваш дух не будет… — неопределённый жест рукой и короткая пауза. — мешать?

Тоджи смотрит на голову проклятого духа на своём бедре. Гусеница издаёт звук чем-то похожий на мяуканье и подползает выше.

— Удобно не будет. Но не волнуйся, я буду пользоваться только тем, что у меня в руках. — он поднимает руку, держащую облачко.

Без арсенала на своём плече или бедре Тоджи чувствует себя неуютно. Не прям раздетым, но очень близко к этому. И говорить об этом не обязательно.

Маки хороша. Начинает первая, резко бросается в бой, удары у неё короткие и точные, проститывающие оборону. Нагината в её руках лежит уверенно и немного неправильно.

Тоджи отходит: танцует, ступая по тренировочному полю, скользяще отбивает удары Облаком так, что лезвие отводит в сторону, сбивая центр тяжести.

Маки пылает, звенит натянутой струной. И пять минут не прошло.

— Стоп.

Он хватает нагинату за рукоять, выше рук девушки, тянет в сторону, рушит равновесие.

Маки отшатывается и смотрит внимательно, взгляд исподлобья с холодным блеском. Кто-то вжился в роль поединка.

Тоджи отпускает нагинату и отходит на два шага, на спокойное расстояние. Для успокоения нервов.

— Маки. Спокойнее. — он следит за её выражением лица. Определить точную эмоцию трудно. Часть скрыта и спрятана, но его словам явно не радуются. — Двигаешься импульсивно.

Ты пока не на том уровне, чтобы использовать эмоции воблаго.

Бесит, когда кто-то осаждает тебя в такой форме. Тоджи знает по себе. В её возрасте все подобные слова воспринимаются как штыки. Но она точно сломает себе что-нибудь, если не остынет сейчас. Пока что выражать эмоции таким способом плохо, опасно для остатков здоровья. Тоджи парадоксально предпочтёт поговорить с ней.

— Я понимаю тебя. Но нам некуда торопиться. — он разводит руками, закидывая Дрейфующее Облачко на плечо.

Маки смотрит в глаза и не говорит ни слова. Ей и не нужно. Она общается пылающим взглядом. В ней бушуют фразы про "никто не поймёт" и "недостаточно силы".

Тоджи на это ничего говорить не станет. Он только и догадывается, как Маки будет реагировать на его слова.

У него мало опыта в задушевных разговоров на темы принятия. Пару раз Тоджи разговаривал об этом с Мегуми, несколько десятков раз с Сатору. И единственное, что ощущалось как последняя истина, что отложилось в голове очень надолго, — думай так, словно ходишь по минному полю, будто лишнее слово ранит.

Предельно осторожно.

— Ещё раз.

Маки делает выпад вперёд. И драка начинается снова с её идеального выверенного взмаха. Тоджи отходит в сторону, легко взмахивает Обличком, попадает Маки по ведущей руке, отступает на несколько шагов в бок.

Он блокирует удар. Замотанное лезвие нагинаты скатывается с лакированной поверхности, уходит вниз от преложенных усилий.

Маки сражается, как заведуют каты. Это не хорошо, но и не плохо. Просто Тоджи предпочтёт более эффективные методы. Правила боевого искусства полезны для показательных боёв. В движениях Маки не чувствуется подлости.

Это быстро появится с опытом. Тоджи уверен, что это произойдёт довольно скоро.

Его жена однажды объясняла ему принцип вальса: что танец идёт по квадрату, что у партнёров движения синхронные. Тоджи мало что помнит с того вечера. С того момента, он ни разу не танцевал с кем-то. В правильном смысле этого слова.

Они двигаются по полю выверенно, окончательно привыкнув к движениям друг друга.

Тоджи кажется, у него начнёт кружится голова после третьего "круга". Но это просто капризы, притворные возмущения. Ему никогда не нравилось, когда процесс долго стоит на месте — событию должно развиваться. Конечно, это тренировка, и что-то монотонное, не требующее особой вдумчивости, тоже полезно.

Но им так нравится вкладываться на полную. Они спустя рукава не работают. Та внутренняя жёсткость не позволяет халтурить.

Маки замахивается нагинатой. Хороший удар сверху и чуть искосок.

Тоджи улыбается, чувству лёгкости перед манёвром растекается по телу. Он выбрасывает Облачко вверх, освобождая руки. И перекидывает Маки через бедро, дезориентирует, выпуская из своих рук, сразу же отходит назад.

Она быстро вскакивает на ноги, встаёт в боевую стойку. Рефлексы идут вперёд неё, ведут бессознательно.

И они замирают. Маки в растерянности. Тоджи с плавно приходящим пониманием.

— Секунду. — она поднимает с земли очки, быстро протирает стёкла и надевает их.

Снова глаза за круглой оправой. Бликует даже при пасмурном небе.

— Тебе же в них не удобно. Почему не снимешь? — Тоджи расслабляется, укладывает Дрейфующее Облако к себе на плечо и внимательно смотрит. Он знает почему не снимет. Когда-то давно он тоже носил очки и это было недолго. Очки исчезли, появились — шрам на губе и понимание собственной силы. То время совсем забылось. Как кошмар, который лучше бы не вспоминать.

У Маки такое выражение лица, словно она говорит с идиотом, который её выбесил. Тоджи отчасти понимает почему на него так смотрят. Он подрывает свой авторитет такими вопросами. Но сейчас без этого не обойтись.

— Тебе не нужны очки, чтобы видеть. — Тоджи подходит к ней и аккуратно поддевает очки за дужку на переносице, держит кончиками пальцев. И снимает их с неё. Смотрит, находит замерший взгляд Маки. Единственный открытый глаз выглядит погибше, как выжженная солнцем трава. Ответа не следует. На такое трудно ответить.

Он отстраняется и Маки скашивает взгляд на бедро Тоджи туда, где должна быть голова проклятого духа.

Она чувствует, а это уже выше среднего.

Без очков её лицо кажется пустым, непривычно открытым. В сером тоне неба кожа выглядит восковой и такой яркой на местах шрамов. Словно плеснули краской. Это пройдёт со временем, уйдёт, сотрётся до более светлого или тёмного. Шрамы у всех разные.

— Просто запомни это, — Тоджи возвращает очки на её лицо, осторожно держа их за боковые дужки, не касаясь стёкол. — Ты поймёшь о чём я.

Маки кивает и сразу же встаёт в стойку, отходя назад.

Думается, это время понимания настанет очень скоро.

○○○

Тоджи не спится. И он позволяет себе отдаваться пространным размышлениям.

Теперь ночью по-зимнему холодно. Сейчас это чувствуется сильнее. С ледяным ветром, с колючим звёздным небом, с инеем ранним утром. Дым от сигареты мешается с паром, выделяется на тёмном фоне. Не стоит курить перед сном — как средство от бессонницы это помогает мало. Даже наоборот. Но Тоджи не может отделаться от вредной привычки. Всё равно берёт слабо. Парадоксально, но от алкоголя и близко не такой эффект. Спирту он совсем не поддаётся.

В тишине что-то нарушается, ломается лишним звуком.

Тоджи заставляет себя расслабиться, возвращает на лицо непринуждённое выражение. Просто шаги, аккуратные и твёрдые, немного шумные со сна. Маки.

За спиной раскрываются сёдзи. И она подходит ближе, замирает с левой стороны, метрах в двух по ощущениям.

— Я посижу рядом? — голос тихий, усталый, лишённый признаков недавнего сна. Не у одного Тоджи здесь бессонница.

— Прошу, — он машет рукой на свободную часть лавочки, пожимая плечами, слушает, как Маки устраивается рядом по левую руку, кутается в мягкую на вид кофту.

Закутанной и тепло одетой она выглядит куда приятнее, чем забинтованной. Это не про внешность, а про ощущения. За Маки в бинтах хочется драться, перерезать кому-то глотки, а Маки в домашнем хочется обнять, пригладить волосы.

Воробушка.

Тоджи стряхивает пепел в банку, одолженную у Сёко, ведь на территории колледжа мы не мусорим.

— Почему не спишь? Завтра вставать рано.

Маки поводит плечами. Она наверняка сама спрашивала себя об этом. Да и причин не спать у неё тоже предостаточно. Тоджи с ходу может назвать, как минимум, штуки три.

Кошмары. Мигрени после всех травм. Мандраж перед поездкой в этот гадюшник.

— Не знаю. Не получается заснуть. — она кривит губы. Белок единственного глаза у неё красный. Даже в слабом свете фонаря это заметно. Из-за недосыпа… или она? — Увидела, что вы здесь сидите. Решила подойти.

Ночь творит с ними что-то странное. Пробивает на поговорить. Прячет за темнотой все изъяны: слова, которые будут сказаны, тёплые жесты и слёзы. Теперь ему кажется, что это семейное, как въевшаяся часть характера. У каждого Зенина должен быть длинный ночной разговор. С чем-то сокровенным и болезненно открытым.

Тоджи грубо затягивается, стараясь успокоить вспыхнувшие воспоминания, замечает, как взгляд Маки задерживается на сигарете.

— Даже не думай об этом, — он привычным движением сминает бычок и отправляет его в банку. — Никотиновая палочка тебя не спасёт.

Идеальное тело. С таким хорошим метаболизмом, что и напиться не получится.

— Просто захотелось попробовать. — отвечает Маки и не выглядит расстроенной, может, только слегка поникшей.

Тоджи нравится, что она не оправдывается, не извиняется. У девочки всё ещё остался прежний стержень. Обычно после такого все приходят разбитые, в трещинах, не в силах собрать себя заново. Особые травмы всегда забирают что-то с собой, уносят без разбора и хорошее, и плохое.

У Маки теперь выжженное пепелище и обугленная плитка метрополитена. У Тоджи когда-то давно были высокие бетонные стены, уходящие в темноту, а потом черепичные крыши храмов и заляпанные кровью ворота тори.

— Откуда у вас шрам на руке? — её пальцы останавливаются в паре сантиметров от кисти. В голосе прячется любопытство. Она задаёт вопросы, получить правильный ответ на которые можно только ночью.

— А Сатору вам не хвастался? — Тоджи ухмыляется и отдёргивает рукав ниже, давая лучше рассмотреть часть предплечья. Взгляд Маки застывает на открытой коже. — Он опалил меня фиолетовым. Учитывая все разрушения, можно считать, что меня не задело.

Тоджи в принципе плевать. Ему не страшны любопытные взгляды. Просто этот и шрам на губе слишком личные, чтобы быть на таких заметных местах. Хотелось бы от них избавиться, прикрыть, затереть. Бесят.

Тоджи плевать. Ему пришлось научиться носить боевые шрамы с гордостью.

Маки прикасается пальцами к тыльной стороне ладони, ведёт вниз, проходясь подушечками по оплавленной, как от кислоты коже.

— Насколько шрам большой?

— До груди и рёбер. — автоматически отвечает Тоджи. И после короткой заминки добавляет: — Показывать не стану.

Маки кивает. И только. Никак не комментирует, продолжает касаться прохладными пальцами. Она выглядит так, словно дорвалась до чего-то запретного. Во взгляде блестит что-то прежнее, как из далёкого забытого мира. Банальные любопытство и интерес. Практически детские.

— Это было больно?

— Не больнее, чем твои. — Тоджи пожимает плечами. Он плохо помнит, как это было, но в моменте боль казалась невыносимой, сейчас — затуманенное воспоминание, после которого хочется поморщится.

Маки прекращает прикосновение, садится в прежнюю позу и ничего не говорит — смотрит пустым взглядом куда-то в тьму ночи.

Тоджи и не ждёт от неё ответа, продолжения разговора. Но…

Молчание становится затянутым, острым в белом шуме ночи. Фонарь рядом потрескивает, еле заметно моргает. Маки шуршит одеждой, укутываясь сильнее, дышит медленно.

Что-то не так.

— Маки?

Тоджи поворачивается в её сторону. И впадает в секундный ступор. Растерянность.

У неё лицо влажно блестит в холодном свете. Она дёргается и резко отворачивается. Напряжённая, как перед ударом.

Блять. Не смей.

Тоджи хватает вскочившую Маки за руку и усаживает на место. Выходит грубовато, но оптускать её он не планирует.

— Маки.

— Отпустите. — она слабо дёргается запястье, в движении не чувствуется попытка освободиться.

— Нет. Что случилось?

Он догадывается, что случилось, что накопилось за последние недели, что раздражает и болит, что маячит в грядущем дне.

Маки прячет лицо: отворачивается, подтягивает ворот кофты.

— Иди сюда. — Тоджи старается сделать голос мягче, притягивает её подрагивающую к себе, обнимает за плечи.

Они одной породы. Показывать чувства, не скрыв лицо, сложно для них. Только закрыто, со спрятанными уязвимыми местами. И всегда тихо, бесшумно, чтобы не заметили чужие глаза.

Маки в руках кажется маленькой. Тоджи аккуратно приглаживает её волосы, стараясь не задеть бинты.

— Почему? — она стискивает в пальцах куртку. — Я опять не справилась.

Это семейная черта? Что Мегуми, что Маки.

Не справилась, потому что так твердили с детства, не оставляя шансов забраться выше, убивая то, что называют амбициями.

— Ты со всем справилась. — Тоджи наклоняет голову, прижимается щекой к её волосам. — Ты вернулась живой.

Маки рвано выдыхает и вздрагивает.

— Я могла победить, но я проиграла. — она срывается на всхлип.

— Не бывает непобедимых. В нашей ситуации важно то, что ты вернулась. А победила или проиграла — дело вторичное. — Тоджи не уверен, что говорит правильные вещи. Он вообще редко думает о последствиях своих слов. Сейчас они кажутся опасными, оставляющими отпечатки.

— Не правда…

— Не отрицай очевидного, Маки. Ты сделала достаточно и много работала над этим. — Тоджи приглаживает ей волосы. Он постарается помочь, но избавить её от мыслей о собственной никчёмности за один разговор не получится. Это что-то, что выросло вместе с тобой, с ним не расстанешься за день.

Маки вздрагивает, прижимается ближе. И не говорит ничего. Напряжённая, все ещё держит свои чувства на поводке подле себя.

— Маки, — Тоджи поддевает пальцами бинты на затылке. — Давай потом сменим тебе повязку. Или на ночь открытым оставим.

Плакать она всё ещё может — марля точно пропиталась слезами. Говорить об этом вслух не обязательно.

Тоджи не двигается, держит Маки в своих руках, гладит по спине широкими движениями. Они приедаются, становятся методичными и такими привычными.

Тоджи не считает, сколько они так сидят. Понимает, что пора назад, когда ему в шею утыкаются холодным носом.

Небо выглядит более светлым, когда Тоджи с Маки идут к их крылу общежития. Но это только самообман. До рассвета им ещё долго, как ждать пока потухнут все звёзды.

— Аптечка где? — спрашивает Тоджи и останавливается около входа в комнату. В помещении темно, после холода улицы оно обнимает теплом.

— В ванной. — ответ тусклый, как всегда после эмоционального всплеска, банально выжатый.

— Тогда пошли. Там будет удобнее.

Тихое "хорошо" и Маки шагает за ним по коридору женского общежития. Здесь так пусто — мёртво. В месте с десятком комнат из живых только он с ней. На фоне чего-то не хватает: звуков нормальной жизни, наверное.

Пока Тоджи распаковывает аптечку, вынимает нужное, Маки опирается бёдрами о раковину и застывает, наблюдает внимательно. Её взгляд упирается между лопаток, следует за каждым движением: когда Тоджи щёлкает кнопкой и включает свет, когда поливает руки спиртом — потому что антисептик в этом проклятом месте есть только у Сёко.

Лампочка здесь явно прогорела. Свет тусклый и тёплый, но так даже лучше.

Сколько дней тут никого не было? Или недель? Тогда были проблемы серьёзней, чем плохой свет. Сейчас никто не станет возмущаться, что они шумят ночью, воняют спиртом и стерильностью на всю уборную. Никто не станет ругаться, что Маки практически сидит на этой раковине.

— Повернись, — Тоджи касается пальцами её щеки, поворачивает повязкой к себе. Бинты влажные — значит снимать будет проще. Он аккуратно сматывает их с головы, позволяет падать на пол, как сброшенная шкура рептилии. Маки упакована, прям подарок на значимую дату. Последние слои отходят чуть хуже.

Тоджи осматривает рану, и держится бесстрастно. Кровь не пугает — тревожит, когда она родная. Разрез проходит прямо через веки, яркое рассечение на нежной коже. Оно не оставляет ни малейших сомнений, выжигает все надежды.

— Сильно кровит?

— Средне. Ночью сильнее, чем днём. — Маки свой видящий глаз не открывает, подставляет лицо под заботу.

— Нормально. На таком месте быстро не заживёт. — Тоджи придерживает её за подбородок, фиксирует ненавязчиво и пшикает обеззараживающим на веко. Она непроизвольно дёргается. Щиплется. — Потерпи. Это микробы умирают.

Маки усмехается. Для неё слишком детская и простая отговорка. Вроде уже прошёл этот возраст, когда нужно уговаривать посидеть на месте, чтобы помазать коленку йодом.

Хотя на Мегуми подобные фразы никогда не действовали. Его ребёнок очень принципиальный.

Тоджи улыбается уголками губ. По ощущениям внутри что-то вернулось на правильное место, заполнило то пустое за рёбрами.

— Сейчас намажу и пойдём. — собственные руки в такие моменты кажутся неприемлемо грубыми, в касание приходится вкладывать всю нежность и осторожность. Тоджи аккуратно наносит мазь на порез и вокруг него. Выдыхает расслабленно, когда отстраняется от Маки. Кажется, что-то колотится, пускает невидимую дрожь по телу.

Тоджи неторопливо раскладывает вещи в аптечку, собирает упавшие бинты.

— Моя жена всегда ругалась, когда кто-то так делал, — он указывает взглядом на Маки, сидящую на раковине.

— Нобара тоже ругалась. — она пожимает плечами с равнодушным видом.

Насколько знает Тоджи, они жили здесь вместе. Дуэтом в пустом женском общежитии. Наверное, сейчас её отсутствие ощущается особо остро.

— Вы были достаточно близки, — он часто видел девочек рядом, особенно на совместных тренировках.

— Наверное, да. Я когда поступала, не думала, что… встречу здесь ещё девушек. По началу так и было. — Маки замолкает, но Тоджи видит — ей есть, что сказать, просто для этих слов нужно время. Он подходит к ней ближе, опирается бёдрами о соседнюю раковину, и ждёт. Ждёт того нежного и сокровенного. — Я скучаю по ней. Без неё тут слишком тихо.

Мёртвая квартира. Словно оторвали кусок от привычной жизни. Лишили рутины, которой так не хватало и отсутствие которой так болезненно ощущается теперь. Теперь здесь не будет тёплых поцелуев в щёку. Теперь здесь не будет слышно мелодичного голоса. Теперь здесь осталась только память заключённая в вещах. Она везде оставила свои отпечатки.

Теперь здесь хочется задохнуться.

Тоджи морщится от накатившего чувства. И видит, как на лице Маки отражается что-то похожее.

— Это не уйдёт полностью. Но сгладится со временем. — с этим невозможно бороться.

Маки на его слова только невесело хмыкает.

И они в мёртвом молчании выходят в коридор, выключают за собой свет. Перемещаются подобно теням в пространстве. Без отличий, без звуков.

○○○

Тоджи резко просыпается от навязчивого присутствия. Вскакивает с кровати, выхватывая беретту из под подушки и направляя её точно в цель.

Дулом точно в лицо Сатору. Слегка озадаченное лицо.

— Блять, — он опускает пистолет вниз и убирает обратно: под подушку. Это её место. — Идиот, прекратить так делать.

— Я думал, ты уже привык. — Сатору раскачиваться, сидя на стуле.

— Чего пришёл? — Тоджи ищет глазами футболку или кофту — щеголять перед белобрысым шрамами не очень хочется. У изножья кровати лежит толстовка. Нормально.

— Я сегодня вернусь в Шибую, — отвечает Годжо, и молча наблюдает, как Тоджи натягивает на себя одежду. Его взгляд достаёт до костей. — Поищу нашу даму со шрамом. А вечером у меня посиделки со старейшинами.

Он посмеивается. И Тоджи хочет стереть эту улыбочку с его лица.

Сегодня не будет никаких советов, сегодня к вечеру будет хаос. Порождённое простым человеческим желанием стихийное бедствие. И лучше бы Сатору ворваться в центр этого действа, в самое око урагана.

— Я разрушу твои планы.

— Что? — Годжо делает удивлённое лицо. Так преувеличенно. У Тоджи внутри что-то сводит от таких эмоций.

— Знаешь, — Фушигуро подходит ближе, смотрит сверху вниз, давит присутствием. С ним это работает особенно сильно. Сатору подбирается, внешне это практически не заметно. Жесты бередящие старые раны. — Если ты не решаешься начать. Я сделаю всю грязную работу за тебя. И встану на кровавую дорожку первым.

Для Тоджи это не критично, он живёт на проспекте усеянном трупами. Ему не страшно замарать руки. Он словно заново осознал это, когда вчера ушёл от Маки. И выкурил больше трёх сигарет за раз. Он твёрдо решил вчера перед рассветом. И причин отступать не будет.

— Что ты задумал? — Годжо смотрит исподлобья, даже через повязку его взгляд искрится холодом. Вокруг него вибрирует накалённая бесконечность.

Тоджи усмехается и отступает назад на два шага, чувствует как с плеч стекает напряжение. Поза получается расслабленной.

— Спокойней, Сатору. Очень вряд ли, что эта идея пришла ко мне первому.

Да-а. Когда он уходил предзнаменование читалось во всём: взгляды, жесты, позы, слова и истории, много историй. Особенно о детстве. Эти разговоры ощущались, как прорванная плотина. После них сорвало застой, вернуло что-то бурное и живое.

Ему эта идея точно пришла с опозданием.

Но ничего. Тоджи поддержит своих детей в их начинаниях.

— Надеюсь, ты вернёшься живым. — с Сатору сходит пласт характера. Он выглядит помято, устало и явно начинает понимать что к чему. Тоджи не винит его — беспрерывно держать всё в своих руках трудно. Решать чужие проблемы, вертется в этом бедствии, координируя хаос вокруг себя. И оставаться практически единственным со взглядом оптимиста. Даже если это просто видимость и неправда.

— Я постараюсь. — Тоджи коротко кивает и добавляет после секундного молчания: — И Маки тоже.

Сатору улыбается. В его случае, улыбка означает согласие.

В воздухе повисает недосказанность, то зачем он пришёл, о чём хотел поговорить, то что разрушили слова Тоджи.

Сатору молчит. На лице застыло приятное выражение.

— Думаю, я вам поспособствую. — Годжо изящно поднимается со стула, мажет пальцами по левому плечу Фушигуро и с тихим звуком переносится куда-то в другое место. Может за три метра, может за три тысячи километров. Или за недостижимое пространство.

Тоджи морщится от остаточной проклятой энергии, заполняющей комнату, и косится взглядом на маленькие часы, стоящие на тумбочке. До будильника ещё полтора часа. Он многое успеет сделать за это время.

День начинается относительно нормально. Привычно.

Тоджи останавливается перед дверью комнаты. Комнаты Мегуми.

Почему-то вспоминается то время, когда сын был маленьким, самое первые классы начальной школы.

Тогда был не лучший период. Тогда было много заказов. И каждый раз перед уходом он проводил инструктаж Мегуми. Особенно, если долго не будет дома.

Сейчас это чувство заливает снова. Когда боязно было закрывать за собой дверь и уходить. Уходить с чётким понимание, что можно не вернуться.

Такого не было очень давно. Тоджи больше не наёмник, а задания колледжа и рядом не стояли с теми заказами.

Почему-то кажется, что он вернулся назад: когда Тоджи только стал Фушигуро, когда чётким ориентиром была месть Зенин, когда оружие в руках пело и дарило вседозволенность.

Практически забытый коктейль.

Тоджи осторожно стучит в дверь. Тихо, чтобы не разбудить никого лишнего. Из-за стен доносится шуршание. На пороге появляется Мегуми закутанный в худи.

Взгляд рефлекторно мажет по комнате за ним. Что-то сдержанное и в духе перфекционизма, сбитая кровать и спящий Юджи.

Понятно.

— Отойдём?

Мегуми кивает выдаёт еле слышное "ага" и уходит в сторону общей кухни. Когда они приходят, Тоджи прислоняется к косяку, застывает в этом положении.

— Ты не спросишь? — у сына в голосе мелькают недобрые нотки, словно сейчас придётся отбиваться от нападок или оправдываться. Ну, он точно выберет первое.

— А зачем? Захочешь — сам расскажешь. — он пожимает плечами. — Я здесь не за этим. — Тоджи выдерживает паузу, подбирает слова, чтобы сказанное не звучало так безумно, не растревожило ещё сильнее. Мегуми просто смотрит, явно знает и ждёт. В белом утреннем свете он выглядит моложе. — Ты помнишь, где лежат права наследования? Не нервничай, держи их при себе. И будь готов к интересному развитию событий.

Мегуми делает очень спокойное лицо.

Тоджи знает, что сын просто задумался и делает определённые выводы. Но за рёбрами все равно что-то скребётся.

Мегуми облокачивается о столешницу, длинно выдыхает и спрашивает:

— Это связано с Зенин-сенпай?

— И с тобой тоже. В целом, с нашей семейкой. — Тоджи отлипает от косяка и подходит к сыну, останавливается напротив.

Тихо. По-утреннему, когда люди вокруг есть, но они ещё спят. И пространство вокруг передаётся только в твои руки. При таком свете кожа Мегуми кажется бледной, фарфоровой.

Так странно. Они очень давно не стояли рядом в домашней обстановке, чтобы спокойно, в каком-то подобии дома, в окружении обычных бытовых вещей. Без оружия и крови, без напряжения боя.

У Мегуми жёсткий взгляд, непроницаемый. У него практически нет семейного прищура, хищного и агрессивного.

Это отлично.

— Не нервничай, — Тоджи улыбается и шрам, на удивление, не жжётся. — Я из любой дыры к тебе вернусь.

Мегуми усмехается, звук нежный, еле слышный только, как раз для такого утра.

— Ты ко мне и с того света вернёшься.

— Сочту это за комплимент. — Тоджи приглаживает лохмы сына и смеётся.

Так легко. Без мандража перед схваткой, без чего-то зажатого внутри. Это хороший настрой. Прекрасное чувство, когда тревога отпускает прямо за секунду до заветного удара. И воцаряется штиль, в самом центре бури.

Тоджи уходит, словестно никак не прощаясь, оставив, напоследок, только лёгкий поцелуй в лоб. Такие нежности, Мегуми подобное ценит.

Пока идёт, разворачивает проклятого духа, укладывает головой себе на плечо.

И выходит на площадь перед храмами в полной готовности, с осознанием, что сегодняшний день обещает быть длинным. Достаточно, чтобы плавно перетечь в ночь.

Маки сидит на ступенях, смотрит куда-то в пустоту перед собой. Ветер порывами растрёпывает её волосы, шуршит тканью плаща.

У неё открытые плечи — контраст светлой кожи и тёмной ткани формы, затянувшихся, но ещё не заживших до конца шрамов.

И повинуясь желанию, Тоджи стягивает перчатку с левой руки, обнажая последствия своей самонадеянности и чужого просветления.

Маки поворачивается в его сторону, кивает в приветствии. Она открыта: в ней мерцают изменения, незримые для незнающих. Она без оружия, но в позе сквозит готовность к бою.

Тоджи даст ей арсенал. Их семейка одарит их сражением. Но это нюансы.

Улыбка сама ложится на губы, почему-то становится похожей на оскал. Предвкушение пускает по венам плавленное железо. Шрам напоминает о себе тёплой болью.

Тоджи давно не думал о мести. Но никогда не забывал об этой возможности. Плевать. Для успокоения нужно что-нибудь громкое и скандальное. Пора бы уже осуществить все свои детские хотелки.

Они уходят через всю площадь колледжа и их точно провожают.

Тоджи чувствует, как между лопаток упирается острый взгляд голубых глаз.