Сяо никогда не питал на свой счет иллюзий — он прирученное чудовище, проклятый Якса, не потерявший себя под влиянием скверны лишь потому, что от рождения принадлежит тьме.
Его судьба — вечное сражение, вечная борьба с собственной природой — и природой мира, в котором рожден. Земли Тейвата полны чудовищ: тех, что созданы из страхов и страсти смертных; тех, что были когда-то богами; тех, что навеки прокляты равнодушными небесами. Ничто не существует вечно: ни души, ни чувства не проходят проверки временем. Время стирает все: реки выходят из берегов и меняют течения, моря высыхают, превращаясь в просоленные равнины, равнины становятся скалами, скалы рушатся и меняют морское дно. Боги, которым когда-то молились, умирают в забвении — и их верные прежде слуги занимают их место. Или исчезают вместе с хозяевами.
Сяо помнит себя почти три тысячи лет — и за это время он видел рассветы и закаты империй, построенных и на ненависти, и на любви. Он видел богов, порочных и полных злобы, и видел более слабые души, исполненные сострадания и чистоты.
Ему не понадобилось много времени, чтобы понять: между богами и смертными нет существенной разницы. Она лишь в силе — и в том, как скоро время обратит их плоть в прах.
Но если останки смертных способны лишь отравить землю и воду при неправильном захоронении…
Останки богов оскверняют сам мировой порядок.
Их кровь отравляет землю и воду, их кости заковываются в камень и бросают вызов небесам, пока время не обратит их в пыль, пока злоба и останки сознания умершего божества не изменятся, не переплавятся в скверну.
Когда-то Сяо — и тот, кем он был, пока Моракс не дал ему это имя — был лишь оружием в чужих руках. Отточенным и смертоносным, не знающим ни жалости, ни сожалений. Моракс вытащил его из тьмы, в которой он скитался без цели и полный страха, избавил от клятв, взятых обманом и силой — и отправил в иную тьму с новым именем и значением.
Сяо вновь сражался с Адептами и богами — не столь важно, против них или плечом к плечу. Но теперь у него была цель — и был призрачный выбор. Он мог бы отказаться — и отказался бы, если бы умел что-то, кроме убийств и поглощения энергий убитых.
Война Архонтов закончилась, но Сяо по-прежнему не может обрести покой.
Сейчас нет войны — ему некого убивать, поставив на кон свою жизнь и свое сердце.
Сейчас его жизнь не имеет цены, а сердце гонит по венам темную от скверны, проклятую тысячами убитых кровь.
Сяо больше не очередное копье в руках бога войны Моракса, не гончий пес, преследующий его врагов и тех, кто осмелился нарушить Договор. Сейчас он — скальпель в руках целителя, выпускающий гной из застарелой раны и отсекающий пораженную плоть от еще чистой кости.
Он — Якса, и как любой Якса, не может отринуть свой долг.
Даже когда все остальные Яксы погибли, не вынеся груз божественной скверны и божественного безумия, он продолжает нести это бремя. Он забирает себе отравленную кровь земли, он убивает чудовищ, порожденных злобой мертвых, он впитывает своей сутью все проклятия и продолжает исполнять свой и чужой кармический долг — чтобы никакая тьма Тейвата или иных миров не коснулась эбонитово-мраморных рук Гео Архонта.
Чтобы больше ни один из Адептов и смертных не стал жертвой давно отгремевших божественных войн.
Сяо просто делает свою работу — так же как две-с-чем-то-там тысячи лет назад. Он преследует, он настигает, он очищает пораженную плоть и освобождает запертые в ней души, отправляя обратно в цикл перерождений.
Он слышит мольбы, мечты и желания смертных, но почти никогда не откликается на их зов. Обычно они просят счастья, богатства, любви и благополучия, они просят милосердия у небес и божественной защиты… Сяо не может дать им ничего из этого. Вся его сущность поражена скверной и искажает окружающее пространство.
Сяо не приносит ни добрых знамений, ни благословений звезд. Он охотник на демонов, и там, где он прошел, остается лишь кровь, смерть и запах грозы.
Некоторые смертные взывают к демонам и просят силы и возмездия, но и на их просьбы Сяо не откликается. У него есть лишь один господин — и лишь ему позволено направлять Сяо в бой. Он не хочет плодить страдания в земле Ли Юэ — он не вправе этого делать. Потому он просто оставляет смертных справляться с собственными желаниями и страстями самостоятельно.
Так для всех будет лучше.
Конечно, если он видит несправедливость, если смертные сталкиваются с чудовищами и не в силах их побороть, Сяо скользит к ним ветром сквозь расстояние — и принимает бой. Это его священный долг, его карма, его смысл существования…
Но смертным все равно следует избегать такой помощи — и бежать прочь при одном только приближении Сяо.
Не раз и не два он приходил смертным на помощь — а после видел как те, пробывшие рядом с ним слишком долго, теряют себя, теряют все человеческое и обращаются в таких же тварей, от каких Сяо их спас.
Ему не хочется этого видеть. Ему не хочется марать свои руки в крови невинных.
Поэтому, когда в одно из немногих мгновений отдыха, к нему подходит чужак, Сяо отказывается вести какой-либо диалог.
У человека (человека ли?) золотые волосы и золотые глаза, почти такие же яркие и теплые, как у Моракса. У него взгляд мудреца и улыбка мученика — и в руке его зажата Печать согласия. Не то чтобы это что-то значило. Сяо не собирается его слушать — но и прогонять не будет. Не силой.
Защитных амулетов — таких, как на сотрудниках Ваншу, или хотя бы как на постояльцах — Сяо на нем не чувствует. Будет неправильно доставать при беззащитным оружие — и тем более неправильно будет взывать к элементальным силам, таким же отравленным и порочным, как и сам Сяо.
Смертный слушает предупреждение все с той же вежливо-ненавязчивой улыбкой и не меняет выражения лица, когда Сяо перемещается прочь.
Разве что обжигает напоследок взглядом — на полтона наглей и жесче.
И почему-то Сяо чувствует, что так просто от этого человека ему не избавиться.
И он прав — почти во всем. Лишь в одном он ошибся: златовласый и златоглазый чужак, не успевший ни назвать свое имя, ни рассказать о своих целях — не совсем человек.
Он не из этого мира — и скверна Тейвата не может к нему пристать.
Итер — так зовут этого человека. Так зовут новую одержимость Сяо — наверное, и на четверть не такую сильную, какой был и является Моракс, но все же… Это удивительно — и не может не вызывать интерес.
Итер пахнет дальними звездами, а его сны и надежды — Сяо не станет их есть, он не смеет даже прикоснуться к чужим снам с тех пор, как стал “Сяо” — манят своей чистотой.
Он не пугается Сяо, не сторонится, несмотря на все предупреждения — напротив, подходит ближе, касается ненавязчиво пальцами, прислоняется плечом, прижимается лбом, когда не остается сил смотреть на окружающую жестокость.
Сяо не рискует касаться его в ответ — даже мыслить об этом не смеет, но… Ему, наверное, этого хочется. Слишком много времени прошло с тех пор, когда Сяо чувствовал живое тепло — а не жар остывающей на руках крови.
Итер подобен кристаллам горного хрусталя — такой же чистый, такой же твердый, такой же режущий наживо острыми гранями и преломленным светом. Тысячи лет назад тот он, что еще носил иное имя, наверняка бы захотел разорвать его когтями, пить надежды и страхи, пока свет далеких звезд не потухнет в его глазах, а после пожрать мозг и душу…
Сяо такого не хочет — он хочет любоваться этим сиянием со стороны, хочется дарить все, что осталось в его душе светлого и незапятнанного… Ему хочется украсить золотые волосы лучами луны и звезд, или хотя бы хрупкими сердцами кристальных бабочек — раз уж до звезд и луны такому как Сяо не дотянуться.
Итер сам — заблудившаяся звезда, вечно странствующая, вечно лишенная дома. В этом они с Сяо похожи: только вот Сяо не блуждает среди миров и звезд, а барахтается во тьме.
Сяо, увязнувший в собственной порочности, не может не тянуться к этому свету — не холодному и равнодушному, как у звезд Тейвата, но вдохновляющему.
И опаляющему, сжигающему до тла. Хотя возможно, это просто безумие, плещущееся в сердце Сяо, шепчущее ему на ухо голосами еще живых и уже умерших людей и адептов Ли Юэ.
Иногда Сяо может поверить и обмануться, что Итер тоже чувствует к нему что-то большее, чем к прочим случайным попутчикам. Иногда он может представить, что Итер позовет его с собой — и Сяо последует за ним, чистый от скверны и свободный от кармического долга.
Они не клянутся в верности — им не в чем, да и незачем клясться.
Моракс сделал Сяо тем, кем он стал, и именно Мораксу отдана его душа (если у него вообще есть душа) и верность. А Итер... он не принадлежит этому миру, и Тейват для него — лишь затянувшееся мгновение отдыха в бесконечном странствии.
И все же Сяо запоминает Итера, его голос, свет его души, чистоту его мыслей — чтобы узнать среди тысяч иных голосов, чтобы услышать сквозь время и расстояние, чтобы прийти по первому зову, в какой бы части Тейвата и связанных с ним пространств они оба ни находились.
Итер принимает это обещание все с той же улыбкой мученика и взглядом мудреца и плута. Он молчит — это не согласие, но и не отказ.
Пока что Сяо достаточно и этого.
Звенящая струна обещания, натянутая между ними, дает ему пусть и призрачную, но надежду.