Пятница стала обещанным выходным днём. Чжунли остался дома, даже позволил Аяксу прогулять учёбу и поспать намного дольше, чем удавалось обычно. Выпрашивать долго не пришлось, потому что мужчине, в общем-то, всегда было сложно отказать своему возлюбленному, который строил очаровательное и выпрашивающее выражение лица. Воображение само дорисовывало опущенные вниз рыжие ушки и временно переставший вилять позади пушистый лисий хвост с белой кисточкой.

Просыпаться не в шесть или в семь утра было сравни высшему наслаждению. Сонный взгляд цеплялся за горящие красным цветом цифры на электронных часах с давно отключенным будильником. Те гласили то ли десять, то ли двенадцать, сложно было разобрать из-за чужой взлохмаченной головы почти под самым носом, которую, к слову, вновь мягко поцеловали.

Тарталья лежал на чужом плече, тихо посапывая, пока его собственная закинутая нога вполне удобно лежала на торсе мужчины вместе с рукой, которую от самого локтя и почти до запястья нежно поглаживали. Такое замершее удовлетворение, что жаль даже прерывать...

Кончик веснушчатого носа слабо вздёрнулся, тонкие брови слегка нахмурились, пока голубые глаза медленно раскрывались и смыкались вновь в попытках убрать сонную пелену. Чжунли долго рассматривал любимые черты лица, держался, чтобы не сорваться и не заобнимать своё драгоценное спящее сокровище, как всё же сделал сейчас, сдавшись самому себе. Он повернулся на бок, чтобы сгрести в объятия любимого, подтянуть на талию за коленку всё ещё закинутую ногу, уткнуться носом в висок повёрнутой лицом вверх головы и крепко прижаться губами в тёплую щёку. Находящийся одной половиной сознания в сонном царстве, Аякс лишь сонно мычал.

— А что, уже вставать надо?

Короткими поцелуями Моракс одаривал всё лицо, целовал в уголки губ, в крылья носа, в лоб за покрывающей его чёлкой, и от до конца проснувшегося студента начал получать подобную ласку в ответ. Тёплые длинные пальцы проникли под мужскую щёку, чтобы сейчас большим пальцем оглаживать выступающую дугу глазницы, со второй щекой Аякс поступил точно так же. И вот он смотрел вперёд, в такой нежный и любимый, медового цвета взгляд и не мог оторваться. С какой бесконечной нежность на него смотрели, с какой глубокой любовью; Тарталья отвечал тем же, его океанического цвета глаза отражали, словно два зеркала-водная гладь, взаимностью.

Между ними было так нежно, так тепло, эта витающая в воздухе атмосфера почти что заставляла всё зацвести вокруг.

— Доброе утро, лисёнок, — мягко-мягко отозвался тот вполголоса.

— Доброе утро.

Поцелуй в переносицу с горбинкой, в промежуток между бровями, в середину лба, пока их тела всё крепче и крепче прижимались друг к другу. От парня вновь послышался любимый смех, который от потока беспрерывного счастья, разрастающегося внутри, никак не мог удержаться в хозяине. Рядом с Чжунли было так невыносимо уютно находиться, что даже захотелось укусить, и ведь укусил. Несильно, на стыке шеи и плеч, за что его после завалили на спину. Моракс навис сверху, спустившись на согнутые локти, как на опору, чтобы поцеловать в приятно пахнущую шею, провести линию кончиком носа, лизнуть языком и так же слабо прикусить, пока довольный Аякс пытался обнять широкую спину. Ещё один укус пришёлся почти рядом, он оказался ярче, заметнее и сильнее, из-за чего получивший его даже ойкнул, слегка впившись короткими ногтями в лопатки. В покрасневшее ухо Чжунли прошептал просьбы о прощении.

— Кстати, может на пикник прогуляемся? На природе еда вкуснее, это факт, — Тарталья нагибал голову в противоположную от чужой сторону, чтобы раскрыть побольше площади для приятных ласок.

— Не откажусь. Но перед этим я съем тебя.

— Сладкое обычно оставляют на потом, — игриво отозвался второй, пока к его губам не приникли в глубоком поцелуе.

***

Выбранное место для того, чтобы раскинуть клетчатое покрывало, оказалось неподалёку от воды, реки, что находилась достаточно далеко от города в принципе. Ещё это местечко отлично спасало от жары из-за того, что находилось под деревом с густой кроной и длинными ветвями.

Невысокую траву не пришлось притаптывать ногами перед тем, как положить ткань и поставить поверх старый рюкзак вместе с оголёнными коленками, на одной из которых сиял тканевый пластырь с нарисованной мордочкой кота. Перед самым выходом Тарталья зацепился за поломанную ветку и поцарапал кожу, но, благо, в одном из карманов завалялось аж два пластыря; если бы те не нашлись, юноша был уверен, что они бы либо вернулись домой, либо зашли в аптеку... Это же просто царапина? А вот нарисованный котик — проделки шариковой ручки, найденной где-то между забытых бумажек на дне, потому что рюкзак ранее носился на учёбу.

Содержимое «походной сумки» одно за другим извлекалось на покрытую землю. Аякс выкладывал самостоятельно сделанные бутерброды с разной начинкой от колбасы до сыра, достал пару захваченных шоколадных конфет, соломку, сушки и печенье. Это всё находилось в одном пакете, потому что пара забыла купить новые, а альтернативы куда можно было положить не нашлось. Даже фольги в самых дальних углах полки не было. Чжунли как-то пытался сказать, что, может и не стоит брать что-то, пока его собеседник с умным видом кивал, параллельно делая своё: кидал всю «да всё равно сухомятку» в общую кучу. Из крайнего широко кармана вытащился небольшой термос с налитым чаем, потому что провести даже дня без этого напитка Моракс не мог. Но и чай хорошо уталял жажду в жару, нежели ледяная вода.

Они оба сняли обувь и начали непринуждённый диалог о местности, пока усаживались на покрывале поудобнее. Мужчина сел облокотившись на ствол позади, сложив согнутые в коленях ноги ступня к ступне, а юноша напротив принял решение просто лечь на спину и немного посмотреть на небо. Надолго его не хватило, потому что солнце ослепило глаза своей яркостью, и он повернулся к другому солнцу, что сразу же приник к одноразовому стаканчику и термосу. Смотрящий рыжий парень, пока удобнее ставил руку-опору под свою голову, мысленно делал ставки, что тот просто ждал не дожидался скорее выпить этот чай.

— Ты красиво выглядишь. Я иногда чувствую себя таким высокомерным, хаха!

— Что ты имеешь ввиду, Аякс?

— А ты будто не видишь как многие смотрят на тебя. Такой горячий, невероятный, идеальный, я бы сказал. Одного твоего взгляда достаточно, чтобы крышу снесло, а достался мне. Конечно не без моей харизмы ты на меня клюнул, но-о, — тот закинул нос вверх, пока его возлюбленный тихо посмеивался в стаканчик.

Ветер слабо ласкал зелёные листья, но даже так они умудрялись срываться вниз и медленным планером лететь вниз. Они кружили вместе с прилетевшими бабочками, что возникли будто из ниоткуда, но также быстро и спрятались, улетели куда-то по своим делам дальше.

— Я не глобально отличаюсь от других и твоё суждение обо мне немного неверно. У тебя есть ко мне чувства, именно поэтому ты считаешь меня самым невероятным и красивым, — с прикрытыми глазами вещал Чжунли, пока под ухом слышалось копошение в пакете и его последующее шуршание. — Но я бы не сказал, что и правда являюсь особенным ещё для кого-то. И уж тем более я не идеален, как и никто другой, потому что так или иначе–

— Чжу-унли.

На ногах почувствовалось лёгкое давление от напора чужих рук, а перед вновь раскрытыми глазами встало лицо Аякса. Его веснушки с каждым разом проявляются всё больше, они взаправду стали ещё чаще на лице, чем было раньше, мужчина очень часто смотрел на любовника, потому что никак не мог унять своё желание смотреть на нечто прекрасное долгое количество минут, и потому запомнил почти детально каждое созвездие. Его маленькое, ручное солнце, его Тарталья имел самые красивые глаза. Такой глубокий, насыщенный цвет, который не перебивается ни одним другим.

Как он может считать себя самого идеалом, если идеален только обладатель самой тёплой улыбки, что в который раз хитро смотрел?

Между его губ, в самом уголке, чтобы было удобно говорить, оказалась зажатой соломка.

— Моя подруга из Иназумы сказала мне одну игру для двоих, — начал визави, пока придвигал свою голову ближе ко второму. — Кто быстрее съест последний кусочек тот выиграл. Кроме рта ничего использовать нельзя.

Тарталья языком, аккуратно, чтобы не выпало, положил соломку на середину губ, пока короткий её кончик держал зубами, и аккуратно положил второй конец на губы Моракса, что сразу же сомкнулись. Переглядом карих и голубых глаз они подтвердили готовность к игре. Первым грызть сладость начал юноша.

Птицы распевали свои звонкие песни, шелестела оглаживаемая усилившимся ветром трава вместе с громким перешёптыванием листьев. Поблёскивала, подмигивала в игре с лапами-солнечными лучами текущая вода между низких берегов. Природное спокойствие, уют и гармония, которыми окружающая атмосфера делилась с влюблённой парой.

Их губы сомкнулись вместе. Кончик длинного языка Чжунли утащил за собой оставшееся от соломки, что означало победу в небольшой игре.

— Это не последняя наша битва! — почти серьёзно ответил Тарталья, пока удобно садился между ног у возлюбленного с выхваченным из плена прозрачного пакета бутербродом с колбасой и сыром, будто утешительный приз.

— Не сомневаюсь. Буду с нетерпением ждать следующих. А пока просто насладись природой, — несколько поцелуев в рыжий затылок.

Чжунли просунул руку под мышкой сидящего юноши, чтобы приобнять за талию, вновь и вновь прижать поближе к себе. Хотелось касаться этого любимого тела, держать то, что принадлежит ему теснее, закрыть всему миру глаза, чтобы они не смели разглядывать его драгоценность, его невиданной красоты сокровище. Почти одержимый своей любовью было ярое желание доказывать всем, кто даже не интересовался, за что его лисёнок так горячо любим. К его ногам должен пасть весь мир; и Чжунли становился перед ним на колени в полном подчинении. Он не мог жить без Тартальи, а тот не видел смысла без своего мужчины. Чистая любовь, воистину возвышенная и жертвенная, привязанность, что сшивала их вместе красными нитями без возможности распороть.

— Я люблю тебя. Очень сильно. — между очередями песенных трелей от птиц тихо, не без скрываемой улыбки, начал Аякс, пока между пальцев теснился надкусанный бутерброд. — Просто хочу, чтобы ты знал это, хотя и слышишь раз в миллионный.

Поцелованная солнцем ладонь, лишённая задачи держать закуску, сплела собственные пальцы с чужими, что некоторое время назад мирно покоились на приподнимающемся животе. Никто после ни выронил ни слова, ни разрывал замок из рук, лишний раз не шевелился, если только налить чая или скормить друг другу печенье с конфетой.

Рядом друг с другом так хорошо находиться, что хотелось бы сделать так, чтобы этот момент никогда не заканчивался, чтобы всегда стирались воспоминания об этом, дабы проживать эти яркие оттенки умиротворения и любви ещё несколько раз.

— Моя любовь к тебе также не иссякнет никогда.

Скрытое широким пуховым облаком солнце в очередной раз показало себя, запестрив повсюду. Играло цепкими лучами с изумрудом-цветом травой, освещало прилетевших (тех самых?) бабочек, скидывало тени листьев на двух влюблённых, что слились в чувственном и глубоком поцелуе. И больше никто не нужен; и больше ничего не существует.

Аякс сел ещё более удобнее, чем было до этого: он теперь плечом прижимался к чужой груди, а на его полусогнутых коленках, как на причудливой стойке, стоял полупустой стаканчик с чаем, который придерживался рукой. На промежутке, на животе, лежал раскрытый пакет с бутербродами.

Подобное положение тела теперь не заставляло искручиваться, чтобы с желанием поцеловать щёку, губы или нос, тянуться в сторону и назад до боли в шее ни одному ни другому. Моракс убедился в удобности и комфортности, потому что уже несколько раз, после каждого глотка постепенно остывающего чая, касался губами до намеренно подставленных щёк под призывы, приказы:

— Целуй.

И кто такой Чжунли, чтобы сопротивляться? Скорее нет, не так. Он и не хотел сопротивляться.

Поцелуй в самую середину щеки, там, где веснушки столпились больше всего. Последующее довольное мычание и очень быстрый поцелуй в подбородок от самого Аякса, как краткое «спасибо» за прошеную и данную ласку.

Опустошённый пластиковый белый стаканчик завалился на собственный бок, встретившись с клеткой покрывала, а освободившаяся от участи держать ёмкость ладонь двинулась к еде. Подхваченный пальцами кусок сырокопчёной колбасы отправился в рот юноши, который с удовольствием утащил вкусняшку. За колбасой отправился и сыр, который запивался заранее налитым чаем.

Когда Тарталья всё съел, а в пакете остались только несколько кусков хлеба... А впрочем, тоже вкусно, хлеб пропитался вкусом отдельно скормленной начинки так или иначе.