Шум от проезжающих под большими окнами машин лишь немного разрушал ночной покой, которые влюблённая пара делила стоя на балконе. В руках у них было по бокалу вина, название которого Тарталья, даже будучи трезвым, затруднялся произнести.

Звёзды переливались на тёмном, безоблачном небе. Будто обширной толпой они окружили собой половинку месяца, небесный фонарь, что чуть меньше брата-солнца слепил глаза. Свои огни небесные ночники делили вместе с неонами вывесок от круглосуточных магазинов. Вокруг них ходили люди, что так же с туманно-пьяным разумом пытались выкупить себе ещё, хотя их активно разворачивали обратно. Но это не так важно. Важен другой момент.

Чжунли крепко держал полупрозрачную ножку своего наполовину пустого бокала и крепко-крепко обнимал Аякса под тяжёлым пледом тёмно-коричневого цвета. Он был настолько же уютным, насколько компания своего мужчины, что сейчас рассказывал разные истории, которые, казалось бы, находились на любое замеченное на улице происшествие. Воспоминания о прошлом шли от шумной компании, что заливалась смехом, от разогнавшейся машины, которой пришлось остановиться прямо на светофоре, – загорелся красный. Алкоголь всегда заставлял Моракса уходить в свои мысли и вытаскивать из уголков что-то запылённое, а его верный слушатель никогда не перебивал. Заново проживал эти моменты вместе с ним.

Глоток, поцелуй в веснушчатую поддёрнутую в улыбке щёку, взгляд в карие глаза и довольный выдох. Он мало понимал, как ему повезло в ту зиму. А может не хотел проникаться в это глубже, потому что захлестнулся осознанием и уже точно не желал отпускать от себя возлюбленного далеко, вплоть до выхода на работу.

Сердце трепетало как никогда, когда на голую руку, обдуваемую ночным ветром, укладывался удобнее, в очередной раз, краешек сползающего пледа. Заботился, чтобы было тепло не только на душе. Чжунли был очень добрым, ласковым, внимательным к паре и никогда не позволял себе оставить в беде Тарталью, будь то трудности на учёбе, в дружеских отношениях с кем-то, болезнь, что подкралась не так уж и незаметно по причине отсутствия куртки в холодную погоду, небольшие разногласия между ними, которые в один миг становились пустяками.

— Я вспоминаю наш прошедший пикник и твои слова о моей идеальности. Знаешь, иногда мне кажется, что именно ты слишком идеален для этого мира, слишком идеален для меня, Аякс. Потому что не могла судьба быть настолько благосклонна ко мне.

— Почему ты так уверен в этом? — в бокал задал свой вопрос Тарталья, в который раз обдав своё лицо приятным ароматом; глоток.

— Я не могу дать точного ответа уже несколько месяцев.

— Хочешь, э-э... — слегка зажмурился, пока искал нужный ответ во вскруженной голове, — Разойтись со мной и поискать себе «кого-нибудь похуже меня»?

— Я убью любого, кто позарится на моё сокровище. Либо убью сразу тебя, чтобы ты остался таким же драгоценным в моей памяти, как и при жизни, и не достался никому.

— Дурак. Мне никто кроме тебя не нужен. И тебе кроме меня.

Студент оставил уже свой мокрый от выпитой жидкости поцелуй в уголке чужих губ и ненадолго вынырнул в объятия ночной прохлады. На подоконнике позади стояли шоколадные конфеты, которые в один миг зачерпнули, пару штук, тонкие бледные пальцы. Остатки вина были допиты до конца обоими людьми, нужды в бокалах не было и те оказались отставленными рядом со стеклянной пиалой со сладостями.

Шуршащая упаковка одной из конфет была неглядя отложена к остальным предметам.

— Поцелуй будет слаще.

Юноша положил в рот сладость и потянулся на носочках к лицу Чжунли, даже ухватился одной рукой за разгорячённую щёку. Тарталья сразу же протолкнул в чужой рот подтаявшую вкусность, пока на его поясницу и ягодицы, спрятанные под пледом, укладывались широкие ладони. Сам же он нагло пропустил свою руку к паху; дорогой алкоголь зажёг желание не просто романтично посмотреть на засыпающий город в уходящий выходной день.

Всё могло подождать, уйти в самый далёкий ящик, чтобы не мешалось. И момент, и работа с учёбой, потому что всё это, всё это! никак не могло сравниться с любовью между парой, сливавшейся теперь в по-настоящему вкусном поцелуе.

Сладко, вязко, горячо и невероятно. Каждый метал конфетку изо рта в рот; её уже ставшие небольшими остатки зажимались между двумя языками. С уголка губ невольно начала тянуться вниз вязкая окрашенная слюна.

Тарталья сильнее хватался и плотнее водил раскрытой, напряжённой ладонью по твердеющему органу, пока его мягкую плоть сжимали, будто с явным намерением оставить синяки, очередные собственнические метки. Неразрывающийся до самого конца (пока конфета не растаяла, не оставила после себя лишь приятный шоколадный привкус) поцелуй всё же был вынужден окончиться.

Тяжёлая ниточка поблёскивающей слюны продолжительно тянулась от каждого. Тыльная сторона ладони Аякса водилась по собственному подбородку, пока сам он игриво, пьяно сверкал голубым цветом своих чарующих Моракса каждый раз глаз.

— Ка-ак думаешь, а если я съем её, — взгляд на вкусность, удерживаемую за хвостик цветной, поблёскивающей в лунном свете упаковки. — И начну отсасывать тебе, то будет так же сладко?

— Единственный способ узнать — это попробовать на практике, не так ли?

Лёгкий смешок шлейфом прошёлся от присаживающегося на пятки парня, что сейчас тщательно разжёвывал шоколад. Он скинул плед с плеч, после сразу же перевёл руки на домашние штаны, проскользил под резинку всех элементов гардероба.

Приспустил свои трусы и сам Тарталья, прежде чем уложил на собственный возбуждённый член слегка холодную ладонь. Несколько раз провёл, пока его вторая конечность тщательно размазывала сладкую слюну по всей длине Моракса.

Мужчина тяжёлым и мутным от возбуждения, усиливавшимся выпитым алкоголем, взглядом оглядел своего лисёнка, который уже приникал к головке; с машинально оттопыренным мизинцем водил кольцом из пальцев то, что не мог вобрать в рот. Небрежно захваченные рыжие костры волос на самом затылке торчали меж крепкой хватки.

Сейчас не хотелось тянуть удовольствие. Было лишь стойкое желание ещё крепче схватиться за чужую голову и просто насаживать Аякса до упора, самого основания, держать, пока у второго не закончится последний набранный кислород в лёгких и он судорожно не закашляется до повторного раза.

— Ха-амф, и правда сладко!

— Не отвлекайся. — тот притянул посмеющегося юношу ближе к члену вновь, — У тебя слишком хорошо получается, чтобы прерываться...

Тарталья подмигнул, смотря наверх, прежде чем зажмурился и отдался удовольствию обоих. Он делал это не так как обычно, часто сбивался и его темп, становился крайне хаотичным и непонятным. Но за это не хотелось ругать и просить делать «по-нормальному», наоборот, торчащие на внешней стороне ладони кости белели от напряжения, вены своими тёмными сетями сильнее начали опутывать всю площадь рук, а от взгляда вниз... хотелось прямо на балконе завалить этого слишком хорошего мальчишку и позволить всей улице услышать, как сильно Чжунли любит своего лисёнка.

— Постой.

Моракс с громким чмоком отодвинул начавшего облизываться, словно довольный лис, Аякса, который не прекращал ласкать себя своей свободной рукой. В его влажный, горячий рот вошёл большой палец мужчины, пока остальные удобно поддерживали челюсть снизу. Понятый намёк; язык высунулся наружу, пока на веснушчатом, румяном и мокром лице росла ухмылка.

Кончик члена намеренно водился Чжунли по выставленному языку, пока тот надрачивал себе подобно самому студенту. Тёплая сперма пролилась в рот Тартальи вместе с протяжным мужским стоном. В кулак закончил и второй, напротив тихо проскулив любимое имя своей пары.

— Всё хорошо? Тебе помочь дойти до ванны сплюнуть?

Однако, Аякс не сводя взора с долей задорности и всё той же игривости с чужих карих глаз, намеренно шумно сглотнул.

— Лучше иди сюда. Поцелуй меня, я хочу ещё нежностей.

Мужчина с мягкой улыбкой встал на колени перед визави и нежно прикоснулся ко лбу, что собственной ладонью очистил от прилипшей из-за испарины светлой чёлки, поцеловал в нос, в обе щёки и тесно прильнул к своему любимому, обернул длинными руками всё чужое тело и тихо, почти что старательно держа грань между шёпотом, произнёс:

— Я хочу провести эту вечность с тобой.

— Чжунли, я люблю тебя. Очень сильно люблю.

Одна из тысячи недель, которая по самые края была наполнена нежными чувствами от них обоих. И как хотелось, чтобы эта тысяча, ещё несколько тысяч, и правда растянулись на целую вечность.