Флора Северных земель. Том 3. Лилии и розы

Но я готова всё тебе простить,

Чтоб утро провести в твоих руках

И бёдра пышные ещё раз ощутить

Сомкнувшимися на моих щеках…


— Ты что, с ума сошла? Это нельзя петь! Ещё и при всех! — глаза Арсения полезли на лоб.


Глаза Лады же закатились так далеко, что, казалось, сейчас укатятся внутрь её черепа.


— А как графиня поймёт, что я хочу её вернуть, если я не напишу песню о том, что хочу её вернуть?


Арсений потёр виски и разочарованно вздохнул:


— Да напиши, напиши песню про то, что хочешь её вернуть, но не так в лоб же. Про бёдра на щеках точно уже перебор.


Лада издала раздражённый рык, скомкав и выбросив очередной лист бумаги, которых под её столом скопился уже целый выводок.


— Нужно заходить издалека, — со знанием дела объяснил Арсений. — С метафор.


— Ой, знаю я твои метафоры! — отмахнулась она. — Твои метафоры выпрашивают тебе вялый букетик незабудок, которые твой ведьмачишка собирает между делом, пока останавливается посрать. А я не хочу незабудки. Я хочу, чтобы она села мне на лицо.


Арсений фыркнул, поднимаясь со стула:


— Да на здоровье! Давай, пиши песню «Графиня, сядьте на моё лицо», но потом, когда граф спустит на тебя своих гончих, которые загрызут тебя до смерти, жаловаться не приходи!


Лада пробурчала что-то себе под нос, откупоривая очередную бутылку меттинского вина и наполняя свой бокал.


— Чего-чего? — переспросил Арсений, прищурившись.


— Я сказала, ты нравился мне больше, когда шлялся по болотам со своим Антоном.


Вместо ответа бард выудил из миски на столе зерриканскую грушу потвёрже и запустил в подругу. Лада ловко увернулась, наполняя комнату победным нетрезвым хохотом.


— Ты мне тоже больше нравилась, когда я шлялся по болотам со своим Антоном, — передразнил он, поправляя оставшиеся фрукты так, чтобы закрыть дыру от груши в миске.


— Так и нахуя ты вернулся, — пожала плечами девушка, смачно откусывая от поднятой с пола груши. — Потому что я знаю, что вы не поругались. Каждый раз, когда он появляется, ты сияешь как солнышко над Офиром, а он ржёт над твоими самыми тупыми шутками. И незабудки эти ебучие тебе передаёт постоянно. Ну и шлялись бы себе дальше. По-моему, рубить виверн и трахаться под кустом — это лучшая модель отношений, которые…


— Мы не… — перебил Арсений. — Ты не очень верно представляешь себе природу наших отношений, Лад.


Два круглых глаза удивлённо и недоверчиво заморгали над грушей. Лада остановилась посреди укуса, положила грушу на стол и наклонилась вперед, сверля друга внимательным взглядом:


— Арс, позволь тебе напомнить, из всего твоего окружения я единственная читала вырезанные постельные сцены из «Ведьмака и дракона». Лучшие сцены, между прочим! Которые не увидели свет, потому что ты ссыкло. Что тут можно было неправильно понять?


Арсений раздражённо вздохнул, упираясь лбом в дверцу шкафа. Они с Ладой больше не проводят каждую минуту вместе, больше не снимают одну на двоих зачуханную квартирку над кузницей, так почему он должен оправдываться перед ней как мальчишка?


— Лад, давай не надо, — умоляющий голос Арсения заглушился дверцей шкафа.


Лада усмехнулась и откинулась на стуле, снова поднимая грушу и проворачивая её за хвостик:


— Нет уж, давай. Ты мне всю неделю лечишь за мои отношения с графиней. Давай я доебусь за твои отношения с этим ведьмаком. Ты ему нравишься, он тебе нравится. Тебе даже друзья его странные нравятся, хотя у меня мурашки от них. В чём проблема?


Ну вот куда от неё деться.


— Я не знаю, например, в том, что мы оба немного… мужчины? — развёл руками Арсений.


Ладу ответ не впечатлил.


— Нет. Давай следующую версию. Не нужно делать вид, что кто-то посмеет доебаться до мужика с двумя мечами за то, с кем он спит.


Она добила грушу, оставив лишь хвостик, который аккуратно пристроила на столе рядом со стопкой чистых листов.


— Арс, я же читаю твои черновики, там одни пиздострадания про предназначение. Одни. Сука. Пиздострадания.


Арсений опустился на стул. Почему он не скажет? В конце концов, кто поймёт лучше, чем Лада, с которой они вместе выплакали столько слёз по влюблённостям не в тех людей?


Взгляд голубых глаз упёрся в пол:


— У нас ничего не было, потому что я решил, что ничего не будет. Пока я один, я по крайней мере могу быть уверен, что это ебучее проклятие не заденет кого-то ещё. Не хочу, чтобы с ним что-то случилось.


Лада сочувственно вздохнула (возможно, даже слишком сочувственно):


— Бедный Арсений. Если бы только в твоей жизни был кто-то, кто профессионально снимает проклятия… Я тебя прекрасно понимаю! Я тут без ума от одной портнихи, но вот беда — у меня нет платья, в котором можно было бы пойти с ней на свидание. Если бы только можно было как-то решить эту неразрешимую дилемму, — она закончила монолог ещё одним трагичным вздохом.


Арсений потёр виски:


— Иди в жопу. Тебе кажется, так легко снять проклятие, про которое ты не знаешь ничего? Ни содержания, ни языка, ни происхождения?


— Арс, — вздохнула девушка. — Если честно, я смотрю на тебя, и мне кажется, что нет на тебе никакого проклятия. Тяга к пиздостраданиям это твоё проклятие.


На это Арсений ничего не ответил и только грустно показал подруге средний палец.


Кто-то аккуратно постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, приоткрыл её. Показался нос хозяйки таверны:


— Мастер Арсений, скоро ваш выход!


Зачем ей нужно было напоминать? Как раз, когда Арсений потихоньку начинал забывать.


Забывать было очень удобно — он просто окунулся в восстановление черновиков, потерянных в башне, и не поднимал головы, пока как минимум несколько баллад и рассказов не были готовы увидеть мир. Но сейчас, больше года спустя, он закончил с этой монотонной работой, и ему всё чаще приходилось выныривать из мира сладких грёз, чтобы столкнуться с миром реальным.


Нет, в реальном мире всё было хорошо, даже отлично! Как он мог жаловаться, когда напетые ему демоном песни из других миров мгновенно становились любимы публикой? Как он мог жаловаться, когда его рассказами про приключения харизматичного барда и очаровательного ведьмака из Школы Кота зачитывались все, кто только умел читать? Как он мог жаловаться, когда гонорары от выступлений перед знатью помогли ему купить свой собственный дом не где-нибудь, а в Вызиме, в столице Темерии?


Но пока поклонники восторгались славным союзом храброго ведьмака и обаятельного барда, сами ведьмак с бардом виделись крайне редко. Если Антону случалось оказываться в окрестностях Вызимы, он мог заглянуть на выступление или передать букетик цветов, но даже эти встречи становились всё реже. Последний раз они пересекались несколько месяцев назад на приёме у баронессы, где Арсений развлекал гостей, а Антон сопровождал какую-то светловолосую чародейку, с которой у них, по слухам, был роман. Ведьмак и чародейка! Классика! Банальность.


Иногда Арсению казалось, что всё это того не стоит. Приёмы, поклонницы, дом, дорогие вина, своя мастерская костюмов с забавным названием «Уберите рыбу», которую он всё же смог открыть — всё это должно было сделать его счастливым, но всё чаще он ловил себя на том, что по ночам, когда он не мог заснуть, он вспоминал те несколько месяцев, которые они всё-таки провели вместе. Без денег, без славы, перебиваясь от заказа к заказу, ночуя в самых сомнительных местах Континента.


Вспоминал, как посреди ночи на них напали сколопендроморфы. Как они убегали от волколака, когда оказалось, что хозяин дома, где они ночевали, украл у Антона серебряный меч. Как провели весь день, ныряя за сундуком в затопленной крепости, чтобы достать его и обнаружить внутри лишь несколько истлевших книг с рецептами пирогов. Как Антон учил его обращаться с мечом, и стоял близко-близко, и его рука была на поясе барда, и дыхание обжигало щёку, и Арсений ничегошеньки не мог запомнить, потому что никак не мог сконцентрироваться…


И пока он лежал так, каждую ночь, вслушиваясь в скрипы и вздохи пустого дома, его мысли неизменно уводили его всё дальше и дальше, в те моменты, которые он не хотел вспоминать. Ему хотелось бы помнить только ночи у костра, нелепые заказы и дурацкие шутки. Ему хотелось бы помнить только те моменты, когда они хохотали до слёз над неправильно понятым объявлением на доске; когда щёки болели от того, как сильно приходилось сдерживать улыбку, пока Антон на серьёзных щщах пытался объяснить заказчику, что его панталоны не утащили накеры, потому что накеры не носят панталоны. Но вместо этого память подсовывала все моменты, в которых тупая тягучая боль тянула его сердце вниз, мешая дышать. Все пойманные взгляды украдкой, все неловкие паузы, все затянувшиеся прикосновения и все неслучившиеся поцелуи, от которых он увернулся, потому что дал себе обещание, что не даст им случиться.


Арсений дал себе обещание не влюбляться и безответственно, бездарно его проебал. И поэтому каждую ночь, когда водоворот воспоминаний затягивал его на дно, перед тем как провалиться в сон, он проигрывал перед глазами одну и ту же сцену, не в силах изменить сценарий того, что уже произошло.


***


У Антона тогда была рассечена скула, потому что накануне ему в лицо прилетел хвост виверны, но он всё равно был горд собой, потому что, отрубая ей голову, он выглядел как герой из баллады, пока восхищённый Арсений наблюдал из гнезда, куда его унесли после слишком убедительного исполнения роли приманки.


— Быстро я эту виверну убил! — довольно подметил Антон, явно рассчитывая выудить парочку комплиментов от спутника.


Ёжась от февральского холода, они нырнули в тепло пустой таверны. Посетителей не было — вероятно, поэтому, хозяин так радушно согласился сдать им их комнаты, когда они оказались на его пороге.


— Выпьем за мою победу! — Антон указал на бутылку у стойки, и трактирщик мгновенно откупорил её, доставая стаканы.


Арсений снял с плеч меховую накидку, стряхивая с неё снег, и направился к столу около горящего камина, чтобы хоть как-то отогреть свои замёрзшие ноги. Не успели они сесть, как на столе оказалась не только выбранная бутылка, но и поднос с разносолами. Трактирщик, судя по всему, надеялся, что они останутся у него подольше в мёртвый сезон, но он ещё не знал, что его обходительность не поможет, и уже завтра утром один из гостей покинет его гостеприимный постоялый двор.


Антон поднял стакан, выжидательно глядя на медлящего барда. Арсений помнил, как огонь камина отражался в теплых жёлтых глазах, и каким тяжелым ему показался свой стакан, когда он заставил себя поднять его.


— Я себе пообещал, что скажу тебе до Имбаэлка, — выдавил из себя бард.


— Так, — Антон настороженно опустил стакан, так и не выпив.


Комнату заполнял лишь умиротворяющий треск костра и скрип стаканов, которые протирал трактирщик.


— Затянулось как-то это всё. Я возвращаюсь в Вызиму.


Антон непонимающе прищурился. На самом деле не понимал или делал вид?


— Мы можем заехать в Вызиму на пару дней по пути в Каэдвен, но…


Арсений помотал головой:


— Не мы, я. Один.


Антон вздохнул и опустил взгляд на стол, перебирая хвостики маринованной черемши на подносе. Арс ожидал вопросов и возмущения, но не был готов к этому подавленному согласию.


— Мне нужно черновики восстановить… — зачем-то попытался оправдаться он. — И вся светская жизнь, она в больших городах. С моей профессией нельзя надолго выпадать из поля зрения публики…


Антон понимающе кивнул. Слишком понимающе.


Трактирщик, не желая быть свидетелем неловких сцен, деликатно удалился на кухню, сделав вид, что ему срочно нужно почистить и без того сияющую сковородку.


Выложив из черемши пентаграмму, Антон наконец-то решился заговорить:


— Арс. Я тебе честно скажу. Я так нихуя и не понял, что между нами происходит, — он поднял взгляд на барда. — Так нихуя и не понял, чего ты хочешь.


И каждый раз здесь Арсений чувствовал, как начинало тянуть его сердце с каждым новым воспоминанием сильнее и сильнее, словно он перезаписывал эту боль, накладывая её слои друг на друга, пока воспоминание не становилось совсем невыносимым.


Если бы это был черновик, в котором можно было переписать строчки, он бы зачеркнул свой дурацкий ответ и вписал сюда какое-нибудь пафосное признание.


Чего он хочет? Маленький домик у водяной мельницы в Туссенте. Чтобы щёки болели от смеха. Расставлять ведьмачьи эликсиры в шкафчике на кухне. Просыпаться рядом. И чтобы не было никакого проклятия.


Антона.


Но это был не черновик, и изменить ответ было нельзя. Поэтому раз за разом, зарываясь лицом в подушку, Арсений слышал, как в ушах звенит его собственный голос в его удушающей неизменности:


— Я хочу уехать.


***


Ты кричишь «Я не забуду!»,

Но закрою уши я,

Ведь слова, что не услышаны,

Назвать ложью нельзя.


Перебирая струны между строфами, Арсений оторвал глаза от лютни, оглядывая зал. Сегодня было людно, и взгляд выхватил несколько знакомых лиц, но не то лицо, которое он надеялся увидеть.


Через много лет придёшь ты

К холму, где вечно сплю.

И в бесчувственное небо крикнешь:

«Я до сих пор его люблю!»


Но лилии и розы

Твои возложат руки.

Я знал, что ты из всех цветов

Забудешь непременно незабудки.*


Музыка затихла. Когда он заканчивает «Незабудками», неизменно несколько человек в толпе неловко вытирают блестящие от слёз глаза.


Когда Фаэтос напевал ему эту песню, он сказал, что она называется «Песня Эльзы». Но Арсений не знал, кто такая Эльза, поэтому, собирая свои «Песни из других миров» в один сборник, он назвал её «Незабудками». Вот из-за неё Антон и стал, стоило им оказаться в одном городе, передавать ему после концертов маленькие букетики голубых цветов, перевязанных невзрачной бечевкой. Самые преданные поклонницы почему-то передавали ему большие роскошные букеты роз или лилий, и чем больше росла слава Арсения после публикации рассказов из башни и выступлений с «Песнями из других миров», тем больше становилось букетов с розами. Но ждал он всегда маленький голубой букетик незабудок, даже если они успели завять, потому что Антон был в городе в другой день и передал их заранее.


Сегодня, как всегда, благодарные поклонницы выстроились в очередь, чтобы передать ему букеты и заверить в том, что каждая новая поклонница любит его больше всех предыдущих. И Арсений ценит их, действительно ценит, но каждый раз он ждёт, когда поток благодарных слушателей закончится, чтобы вернуться к трактирщице и спросить, не передавали ли ему что-то ещё.


Сегодня он успел только подойти к стойке и даже ничего не сказал, но хозяйка поймала его взгляд и помотала головой: ничего не передавали.


Вывалив букеты на стойку, Арсений вздрогнул, почувствовав, как чья-то рука легла на его плечо. Испуганно обернувшись, он выдохнул, увидев знакомое лицо:


— Димка! Ты меня напугал, зачем так подкрадываться?


Ведьмак добродушно улыбнулся, сгребая барда в охапку:


— Давно не виделись! Ты теперь важная шишка!


Арсений беспомощно похлопал Димитриса по спине, чувствуя, как под гнётом ведьмачьих объятий хрустят плохо сросшиеся рёбра.


— А я тут проездом, завёз арбалет в ремонт, дай, думаю, загляну в таверну, пока жду, а там ты! — продолжал ведьмак.


Оставшиеся в трактире поклонницы начинали кидать в их сторону заинтересованные взгляды, и бард начал неловко топтаться в сторону выхода, подтягивая за собой Диму.


— Слушай, пойдём в другом месте поговорим, тут что-то шумно так.


Дима осмотрелся по сторонам, оценил ситуацию, понимающе кивнул и двинулся к выходу, прокладывая им дорогу через толпу, словно всю жизнь работал телохранителем. Стоило им оказаться на улице, как Арсений сразу же почувствовал, что ему стало легче дышать. К постоянному вниманию он за год своей оглушительной славы так и не привык.


— Сюда! — он нырнул в арку, увлекая Диму за собой в переулок подальше от шума толпы.


Ведьмак последовал за ним, но всё же решил уточнить:


— А куда мы направляемся?


— Ко мне домой. Я же тут дом купил.


Дима выглядел искренне удивлённым:


— Ты купил дом в Вызиме?


— Я купил дом в Вызиме, — смущённо подтвердил Арсений. — Где-то пару месяцев назад. В мае.


Димитрис прицокнул, восхищённо качая головой:


— Ничего себе, и это всё с баллад из башни?


— Баллад, рассказов, пьес. Я постарался всё восстановить, но там было 5 лет рукописей, что-то всё-таки потерялось, — вздохнул Арсений.


— Да, у меня было ощущение, что в «Ведьмаке и драконе» будто бы постельных сцен не хватает, — негромко признался Дима, словно бы говоря с кем-то в стороне.


Арсений понял, что им нужно срочно перевести тему, пока разговор не свернул не в то русло.


— Как… эм… как вы там?


К счастью, Дима не стал настаивать на обсуждении пропавших сцен и с радостью переключился на перечисление достижений Школы Кота:


— Ты знаешь, прекрасно! Заказы пошли нормальные, узнавать стали. Тоху, конечно, больше всех, он даже злится немного, что люди не понимают концепцию художественного вымысла и думают, что прям все подвиги из рассказов на самом деле были. Но по сути-то нам это только на руку. Серёжу вон какой-то барон из Цинтры нанял специально, чтобы он разобрался с нашествием археспор в его угодьях, платит очень хорошо. Хотя казалось бы, что там, сорняки подёргать…


Пока Дима был погружен в размышления о методах борьбы с плотоядными растениями, он не заметил, как они вышли к одному из нарядных домов купеческого квартала и перестали двигаться дальше.


— Твой, что ли? — присвистнул ведьмак, оглядывая трехэтажный дом с рельефами на ставнях.


Гордый домовладелец кивнул, довольно улыбаясь:


— Хорош?


Дима кивнул в ответ, но лицо его выглядело озадаченным:


— Я просто как-то, знаешь, думал, что ты больше тяготеешь к милым домикам в глубинке, а не к роскошным особнякам в столице.


Арсений вздохнул, открывая дверь и пропуская гостя внутрь:


— Милые домики в глубинке — для того, чтобы состариться с любовью всей своей жизни. Особняки в столице — для того, чтобы с разбитым сердцем писать баллады о том, как ты её проебал.


Димитрис вошёл внутрь, с интересом разглядывая увешанные картинами стены, подпирающие высокий потолок. Резная мебель, узорчатый мраморный пол… Неплохо, оказывается, быть бардом.


— Не понимаю я вас, творческих людей, — признался он, завершив осмотр. — Зачем вот эти вот все страдания, разбитые сердца постоянно. Без этого стихи не пишутся, что ли?


— Нормально всё пишется, — пробурчал Арсений, вытаскивая бутылку розового меттинского из шкафа.


Он приподнял бутылку вверх, показывая ведьмаку, и получил в ответ утвердительный кивок. Развернулся и отправился на кухню за бокалами. Дима отправился за ним, продолжая разглядывать обстановку.


— Ну тогда нахуя тебе это всё? Тем более одному? — продолжил докапываться он.


Арсений с грохотом опустил бутылку на стол:


— Чё ты доебался до меня, Дим?


— Да я не доебался, — пожал плечами гость. — Ну просто, кто покупает трёхэтажный дом, чтобы жить в нём одному?


— Тот, кто может себе это позволить, — парировал бард, описывая в воздухе витиеватую фигуру штопором.


— Да это тупо как-то. Я, между прочим, знаешь, очень поддерживаю твоё творчество, всё прочитал. Но вот объясни мне, какого хуя Арсений в балладах в маленьком домике и счастливый, а Арсений в жизни в особняке и несчастный? Нахуя тогда это всё?


Арсений (в жизни в особняке и несчастный) почувствовал, что последние капли самообладания покидают его бренное тело. Благо, в своём доме можно было кричать, не боясь получить выговор от соседей:


— Да нахуй ты мне это говоришь?


— Ну просто какой нахуй особняк в Вызиме? Арс? — Дима развел руками, перенимая повышенный тон разговора.


Бутылка розового меттинского в руках барда угрожающе зависла в воздухе:


— Блядь, это стоит 60 тыщ, но мне похую, я кину это тебе в еблет, блядь, если ты будешь продолжать мне задавать этот ебучий вопрос!


Ведьмак примирительно поднял руки вверх, то ли чтобы закрыть голову, то ли чтобы поймать бутылку:


— Давай ты в меня будешь бросаться вином подешевле?


— А давай ты от меня отъебёшься тогда? — предложил Арсений, не снижая накал. — Или ты что, думаешь, что я без тебя не вижу, какой я несчастный? А ты тут, блядь, приехал и глаза мне открыл?


Дима опустил руки, на его лице было написана смесь разочарования и жалости, кажется, он понял, что перегнул палку:


— Так я и хочу тебе помочь!


— Тогда сними с меня это ебучее проклятие!


Голос Арсения прозвучал так громко, что в резном буфете испуганно звякнули жмущиеся друг к другу стаканы.


Дима спокойно отодвинул стул и сел на него, ставя один локоть на стол:


— Так значит, в нём дело?


— В нём, — Арсений поставил бутылку обратно на стол, придвинув бокалы к гостю.


Сорванное горло барда теперь саднило. Хорошо, что на ближайшее время не запланировано выступлений, это было бы некстати.


Он тоже отодвинул один из стульев и опустился на него, обречённо роняя голову на стол.


— Найми меня, и я сниму, — пожал плечами Димитрис, наливая в бокал заметно больше, чем было принято по правилам этикета.


— Вот так просто? — пробурчал бард, не поднимая головы.


— Ну. Я ж не какой-то хуй с горы. Это моя работа последнюю сотню лет.


Арсений оторвал голову от стола и потянулся к услужливо наполненному бокалу. Что-то в уверенности ведьмака было такое успокаивающее. Действительно, это же его работа. Сотню лет. Ничего себе опыт. Сотня лет.


— Я, конечно, не говорю, что будет просто, — Дима задумчиво почесал подбородок. — Но ты мог бы приехать к нам в Ласточкино Гнездо, мы бы подумали все вместе, что можно сделать, попробовали разные варианты там.


Бард залпом осушил бокал и поставил его на стол, заинтересованно разглядывая гостя. Что он теряет?


— А и хуй с ним. Ты нанят.


— Подожди, — остановил его Дима. — Мне сначала тоже нужно понять, что да как. Ты же пока вообще никаких проявлений проклятия не заметил?


— На луну не вою, в стрыгу не превращаюсь, — пожал плечами Арсений. — Но это только заставляет меня думать, знаешь… Что, если оно какое-то прям специфическое? Такое, до чего я не дошел пока. Типа, что мой первенец будет волколаком, или что все мои потомки до седьмого колена будут пить кровь младенцев, или что… умрёт тот, кого я люблю.


Жёлтые глаза прищурились. Кажется, Дима наконец-то нашёл ответ на свой вопрос о том, почему такой огромный дом остаётся пустым.


— Чё-то мрачные у тебя варианты, — нахмурился он. — Может же быть, что ты его снял уже вообще. Ты случайно, ничего такого снимающего проклятия не делал в последнее время?


— Это например? — Арс поставил подбородок на упирающуюся в стол руку, приподнимая брови.


Ведьмак принялся загибать пальцы:


— Не спал в гробу на кладбище? Не целовался с истинной любовью? Не умирал и воскресал?


Взгляд Арсения метнулся в сторону, рассматривая внезапно ставший очень интересным резной буфет:


— Может быть, что-то из этого и делал…


— «Может быть»? — скептически поднял брови Дима. — Ты не уверен, спал ли ты в гробу? Как в таком можно не быть уверенным?


Ответом ему послужило лишь затянувшееся клокотание, доносящееся из бокала розового меттинского, словно приклеенного к лицу барда.


— Хорошо, возьмём за основу идею, что проклятие не сняли, — отмахнулся ведьмак. — Давай так. Я сейчас заберу арбалет и отправлюсь доделывать свои дела в Старых Жопках…


Арсений поперхнулся.


— В Старых, простите, Жопках?


— В них самых, — с совершенно серьёзным лицом ответил Димитрис. — А как там разберусь, на обратном пути снова заеду в Вызиму, и мы вместе отправимся в Ласточкино Гнездо. Идёт?


Арсений провёл пальцем по краю бокала. Решение он уже принял.


— Когда мне быть готовым выезжать?


— Через два дня.


***


С погодой повезло — когда они выехали, западный ветер пригнал облака, и июльское солнце не жарило так, как могло бы. До границы Каэдвена они добрались за пару дней, но вместо того, чтобы двигаться дальше на север, продолжили идти вдоль берега Понтара.


— Я же тебе говорил, что я… мм. ценитель твоего творчества? — Дима неожиданно притормозил, давая их лошадям поравняться.


— Да? — настороженно прищурился Арсений.


— Мне особенно одна песня понравилась из этих твоих, которые из других миров. Но я хоть убей не понимаю, про что там или вообще на каком языке. Супермэссив блэк хол, во.


Арсений засмеялся:


— Да я тоже понятия не имею, про что она. Мне же их Фаэтос напевал, а я сам записывал как слышу. Но мне тоже нравится она, красивая.


Дима согласно кинул:


— Некоторые слова как будто на Старшую Речь похожи, но вместе всё вот слушаешь и ничего не понятно.


— Ничего не понятно, — подтвердил бард. — Но в этом же их очарование, этих песен? Как будто вот так вот шторочку отодвинул и в другой мир подглядываешь, что там такое.


— А если кто-то в наш мир так подглядывает? — в голосе ведьмака звучала обеспокоенность.


— Да пусть подглядывают, — великодушно махнул рукой Арсений. — Может, кто-то тоже про него книгу напишет или балладу сложит, и все узнают, что есть наш Континент.


Мерно стучал умиротворяющий цокот копыт.


— Слушай, — внезапно сменил тему разговора Дима. — Ко мне же не будет никаких вопросов из-за того, что я тебя притащил?


Арсений удивлённо вскинул брови:


— Вовремя ты, конечно, задался этим вопросом. Это разве не я у тебя должен спрашивать?


— Да нет, у нас постоянно кто-то гостит, — отмахнулся ведьмак. — Я про то, что… Ну… Ты же не ссорился ни с кем?


Бард наклонил голову набок, прищуриваясь. Сделал вид, что не понимает. Дима вздохнул:


— Хорошо, давай объясню. Последний раз, когда мы виделись, под Вергеном, правильно?


— Ну.


— Всё же было хорошо. И вот мы разъезжаемся, я возвращаюсь в Венгерберг, я спокоен, что и ты под присмотром, и Антон доволен, и никаких блядских демонов. Тут проходит буквально пара месяцев, и он возвращается в Ласточкино Гнездо один, и на нём лица нет. И не говорит, что случилось. Честно? Я думал, ты там умер где-то по пути. Но он такой: нет, всё в порядке, Арс вернулся в Вызиму. И я так до конца и не понял, что там у вас произошло, но у меня было впечатление, что осадок какой-то остался. А потом я и сам добираюсь до Вызимы, вижу тебя, и у тебя песни ну пиздец душераздирающие — как будто это у тебя кто-то умер. И я не знаю, поругались вы там или что, но я же не дурак, я же вижу, что вся эта ситуация… Что Антон, должно быть, оставил после себя какое-то горькое послевкусие.


Арсений встрепенулся, его руки сжали поводья:


— Что? Он- Никто! Никто не оставляет у меня никаких послевкусий. Я художник, я пою о доступных всем чувствах. Эмоциях, которые может испытать кто угодно. И мои песни могут быть о ком угодно.


— Ммм, — понимающе кивнул Дима.


— О ком угодно! О ко-о-ом угодно.


В наступившей тишине было слышно только как волны Понтара бьются о глинистый берег. Дима не настаивал, но было в его заботе что-то по-настоящему трогательное.


Арсений вздохнул:


— Хорошо, да, ладно. Когда я пишу песни, они всегда идут от сердца. И возможно, разбитого.


Дима потёр переносицу, словно уже жалел о том, что задал вопрос:


— Да что за хуйня вечно с вами, бардами и разбитыми сердцами? Как это вообще? Антон, что ли разбил тебе сердце?


Арсений помотал головой:


— Не, не, это я сам. Думаю, и своё, и его за компанию. Когда решил вернуться в Вызиму.


Ведьмак поджал губы, неодобрительно качая головой.


— Но отвечая на твой вопрос… — продолжил бард. — Нет, мы не поссорились. Мы виделись с тех пор пару раз. Всё… хорошо.


Звучал он, конечно, неубедительно, но они оба пришли к негласному соглашению больше не поднимать этот вопрос.


— Почти приехали, — снова сменил тему Дима.


Арсений растерянно огляделся. Он ожидал увидеть крепость или на худой конец усадьбу, но перед ним лежала лишь поблёскивающая в закатных лучах гладь Понтара и округлые холмы его берегов.


Димитрис махнул рукой, призывая следовать за ним, и свернул на съезд, который вёл прямо к воде. Бард настороженно шел следом. Стоило им спуститься к реке, как всё встало на свои места — и отсутствие крепости, и странное название.


Прямо в скале, возвышающейся над Понтаром, была вырублена каменная арка, уводящая вглубь берега. Судя по резьбе и форме, работа эльфов, кого же ещё.


Дима спешился и продолжил вести коня прямо в арку, ошарашенный бард старался не отставать. За аркой и правда обнаружилась ниша, оборудованная под небольшую конюшню, и даже чей-то конь здесь уже наслаждался свежим овсом.


— Добро пожаловать в пристанище ведьмаков Школы Кота! — Дима гостеприимно улыбнулся, толкая большую каменную дверь в глубине ниши.


Арсению раньше доводилось видеть эльфские руины (и даже жить в них 5 лет), но вот в эльфском подземелье он был впервые. Каменные ступени убегали вниз во тьму, и Дима раздраженно ворчал, зажигая развешанные по стенам факелы щелчками пальцев.


— Тут редко бывают люди, а нам, вроде как, и не надо, — признался он.


Закончившись, лестница перетекла в широкий коридор с пугающе высокими сводами. По бокам виднелись двери, а в самом конце коридора оказался зал, где свет уже горел. Арсений прищурился, но смог разглядеть лишь что-то похожее на стол, над которым склонились две фигуры.


— Др-рузья! У нас гости! Смотрите, кто решился наконец-то снять своё проклятие! — объявил Дима, вплывая в зал.


Арсений поспешил за ним, и наконец-то смог разглядеть, что происходит вокруг. Зал, видимо, был главным местом ведьмачьих собраний, потому что на массивном дубовом столе в центре была развёрнута карта, над которой склонились два ведьмака. Но лишь одного из них Арсений узнал — это был Сергей. Вторым же был какой-то незнакомый ему поджарый мужчина. Антона здесь не было.


— О, какие люди! — почему-то отреагировал первым незнакомец, протягивая руку барду. — Арсений, верно?


Арсений протянул руку в ответ и почувствовал, как его ладонь крепко сжимают мозолистые пальцы.


— Это Воля, наш наставник, — спохватился Дима. — Нам бы, кстати, очень пригодилась его помощь в снятии проклятия.


Последняя часть явно была адресована Воле, но тот уже качал головой:


— Увы, в этот раз без меня, я обещал Ляйсан быть дома к ужину. Вы же знаете, женщин лучше не расстраивать. А чародеек — особенно.


Арсения прошибло внезапное озарение. Вот так пара, одна призывает демонов, а второй с ними борется. Интересно, Воля знает, чем его избранница занимается в свободное время? Или в этом их хитрый ход, чтобы у ведьмаков всегда была работа?


— Ну что, ты там так и будешь стоять? — голос Серёжи вырвал Арсения из потока мыслей. — Пойдём хоть гостевую комнату тебе покажу.


Бард растерянно кивнул, торопясь по одному из коридоров за ведьмаком. Судя по всему, подземелье было частью какой-то системы. Часть коридоров была завалена, в некоторых комнатах потолок держали деревянные подпорки.


— Вот эта самая приличная, — Серёжа толкнул одну из дверей, приглашая гостя войти внутрь. — А, стой.


Взмахнув рукой, он зажег камин, и комната наполнилась тёплым светом. Она оказалась довольно уютной — большая кровать с горой одеял, солидный комод, пара стульев с резными спинками. На одном из них, правда, висело что-то, похожее на ночную рубашку, а на комоде обнаружилось несколько кристаллов и какое-то магическое приспособление, похожее на что-то, что он видел в кабинете Ляйсан.


— Не обращай внимание, — махнул рукой Серёжа. — Тут… кто только не останавливался.


Арсений кивнул, снимая с плеча сумку и опуская её на кровать.


— Послушай, а…— бард чувствовал себя крайне глупо, задавая этот вопрос. — А Антон..?


— Должен скоро вернуться, — пожал плечами Сергей. — Я не знаю точно, я сам утром только из Цинтры вернулся. Ты тут… это… разбирай вещи пока, а я сейчас с ужином закончу и обсудим потом… ну что там нужно обсудить, — Серёжа побарабанил пальцами по косяку и исчез в темноте коридора.


Комната казалась очень даже жилой. Арсений зажег от камина несколько свечей в резных бронзовых подсвечниках, и теперь ему стало видно ещё больше деталей, намекающих, что в комнате кто-то жил до него.


На напольное зеркало был наброшен чей-то шарф, а на каминной полке обнаружился пузырёк с остатками духов. Поддавшись любопытству, он поднял пузырёк и внезапно узнал этикетку. «Пряная полночь» — ирис, назаирский базилик и абрикос. Интересно, Антон его тогда узнал, потому что кто-то в его жизни тоже ими душился?


Или?


Ну нет.


Или наоборот? Кто-то теперь ими душился, потому что этот запах напоминал ему об Арсении.


Стиснув зубы, Арсений сжал пузырек в руке. Какая разница, он тут не из-за Антона. Он тут из-за того, что ему предложили профессиональную помощь в решении его проблемы. То, будет в этом участвовать Антон или нет, никак не влияет на…


— Это Ирины, — раздался спокойный голос у двери.


Арсений вздрогнул, нервно возвращая пузырёк на каминную полку.


— Но на ней они пахнут по-другому, — закончил Антон, прислонившись спиной к каменному косяку.


Давай, спроси его. Спроси, ты же хочешь знать.


— Ты подарил? — Арсений поднял взгляд, разглядывая знакомое лицо в полумраке пляшущих огоньков.


— А ты как думаешь? — Антон оторвался от стены и подошёл ближе.


Двигался он бесшумно, неудивительно, что Арсений никогда не мог услышать, как кто-то из ведьмаков подкрадывается к нему со спины. Ни траекторию не рассчитать, ни намерения. Как его поймёшь?


Хотя и понимать было нечего.


Подойдя вплотную, Антон обхватил его лицо руками, и Арсений почувствовал, как предательски подаётся вперёд его тело. Его лоб ткнулся в лоб Антона, и тот шумно втянул воздух, словно пытаясь впитать знакомый запах. Тот, который он так безуспешно пытался повторить.


— Ан… — Арсений не успел договорить как почувствовал, что руки, держащие его лицо, отпускают его.


Антон сделал шаг назад:


— Я знаю. Я понял. Прости, я ехал всю ночь и весь день, у меня в голове чёрти что. Я не… Мм… Дима сказал, ты решил дать нам заказ на снятие этого твоего проклятия.


— Ему, — поправил Арсений. — Но я думаю, без твоей помощи тут не обойтись. Потому что… Потому что ты видел текст проклятия, конечно.


Конечно.


Только поэтому.


— Угу, само собой, — согласился Антон, кивая с чуть большей скоростью, чем нужно. — Я просто хотел сказать, что я…


Договорить ему не дал громогласный голос Серёжи из коридора:


— Вы там идёте или что? Рагу остывает!


Антон почему-то отпрыгнул ещё на шаг к двери, словно они здесь занимались чем-то преступным, и он боялся, что их могут поймать.


Голова Серёжи просунулась в дверь:


— Рагу!


Сказано это было так безапелляционно, что никому и в голову не пришло спорить с этим утверждением. Конечно рагу. Само собой, рагу!


Несмотря на то, что Арсений предпочитал все важные дела начинать с утра, ведьмаки такой традиции явно не придерживались, и обсуждение нового заказа началось, стоило им собраться всем вместе за столом. Исключением стал лишь Воля, который от ужина отказался и исчез во внезапно возникшем портале, разверзшемся прямо посреди гостиной.


— Короче, смотри, сначала нужно понять, проклят ли он, — попытался выстроить схему Серёжа.


— Да подожди, нам нужно понять, что это за башня была, — перебил Дима, притягивая к себе миску с хлебом.


— Башня как башня, эльфская башня, — пожал плечами Антон.


— Эльфская какая, Aen Elle, Aen Seidhe, — продолжал настаивать Дима.


— Да какая разница! — возмущённо потряс ложкой Серёжа. — Если я тебе говорю, что он может вообще и не проклят быть.


— Хорошо, как ты предлагаешь это проверить? — вздохнул Антон.


Серёжа отцепил с пояса одну из бутылочек и подтолкнул её по столу в сторону Арсения. Круглый пузырёк послушно подкатился к барду с игривым грохотом.


— Это что? — настороженно уточнил тот, останавливая пузырек кончиком ложки.


— Масло против проклятых, — пояснил Дима и повернулся к Сергею. — И что, ты думаешь, оно должно сделать?


— Пощипать? — пожал плечами тот. — Ну открой, попробуй, чего.


Уверенности в его голосе, правда, не было, была только тяга к экспериментам.


Арсений поднял пузырек, оглядел застывших в ожидании ведьмаков, и осторожно вытащил пробку. На вид масло ничем не отличалось от оливкового. Он слегка наклонил бутылочку, позволяя паре капель упасть на его палец. Что было, конечно, в высшей степени неразумно — а что если масло сейчас прожжёт ему пальцы, и он больше никогда не сможет играть на лютне? Придётся переключаться на флейту.


Но ничего ужасного не произошло. Арсений задумчиво растер масло между пальцами. Пекло несильно, как согревающая мазь его бабули, которой ему мазали грудь, когда он болел в детстве. О чём он и сообщил.


— Ну и что это значит? Проклят он или нет? — раздражённо спросил Дима.


Серёжа пожал плечами:


— Я откуда знаю, как оно ощущается? Я у крысолаков не спрашивал, как им там, печёт или жжёт.


— Ну а нахрена ты тогда предлагаешь?! — Дима раздосадованно стукнул ложкой по столу.


— А у тебя есть другие варианты? — окрысился Серёжа.


— Есть!


— Какие?


— Трясогузка!


Тут в диалог наконец вступил Антон, и зашёл он сразу с козырей:


— Ты что, ёбнулся?


— Я не предлагаю полную! Разбавить! — развёл руками Дима.


Серёжа усмехнулся, довольный тем, что его вариант оказался не худшим:


— Ты осознаёшь, что если убить заказчика, то он тебе не заплатит?


— Да не убьёт она его! Ну неприятно немного, но…


Арсений не хотел никого перебивать, но чем дальше, тем меньше ему нравилось, что его судьба обсуждается без его участия. Поэтому он наклонился к Антону, спрашивая вполголоса:


— А что такое Трясогузка?


Антон вздохнул:


— Зелье. Оно вообще для другого, но у него есть побочный эффект — оно усиливает любые проявления проклятий.


— Хочешь я сам выпью с тобой? — щедро предложил Дима. — Оно безопасное!


Никакого риска, да-да. Уже где-то слышали.


— Да ты, блядь, ведьмак, само собой, оно для тебя безопасное, еблан! — не выдержал Серёжа.


За всеми этими обсуждениями никто толком так и не доел своё рагу.


Арсений аккуратно закрыл бутылочку с маслом обратно и потянулся через стол, чтобы поставить её около хозяина. Комната наполнилась пассивно-агрессивным стуком ложек о миски.


— Давайте Трясогузку, — прорезал тишину голос барда.


— Ты уверен? — нахмурился Антон.


— Я исхожу из предположения, что вы не хотите меня убивать, — улыбнулся Арсений, пытаясь скрыть дрожь в голосе.


— Ну и баран, — заключил Серёжа, поднимаясь из-за стола.


Чтобы сварить зелье низкой концентрации, им понадобилось переместиться в лабораторию. Арсений не представлял себе, что ступени могут уходить ещё ниже, но лаборатория, похоже, располагалась в подземелье подземелья.


Это оказалась просторная комната с множеством шкафов, колб и столов, заставленных оборудованием о назначении которых бард мог только догадываться.


— Не ссы, щас всё замутим, — уверил его Дима, закатывая рукава.


Наблюдать за его действиями было интересно, хоть ничего и не было понятно. Вот какие-то сиреневые цветочки толкут в ступке, а тут добавляют какую-то желтоватую субстанцию из банки. Мерно ворчит перегонный куб, позвякивают склянки, руки Димы летают над столом, добавляя и смешивая компоненты.


Прошло не меньше получаса, прежде чем перед Арсением поставили мензурку с голубоватой жидкостью.


— Я разбавил один к четырём! — заверил его Дима, словно это должно было ему о чём-то сказать.


— Ты обещал выпить первым, — напомнил Арсений, придвигая мензурку ближе к ведьмаку.


Дима потёр переносицу:


— Я-то выпью, но мне она ничего не сделает.


— Тем более давай, — пожал плечами бард.


Дима послушно поднял мензурку, как поднимают бокал в трактире, и сделал пару глотков.


Вероятно, за годы принятия эликсиров, ведьмаки так привыкли к их действию, что не воспринимали естественные эффекты как что-то, стоящее внимания. Но Арсений испуганно вцепился в край стола, когда прямо перед ним лицо Димы побледнело, и на белой коже ярко вспыхнули бордовые сплетения капилляров.


— Это называется «ничего не сделает»? — бард подскочил на стуле.


— Ну она реально ничего не сделала, — развёл руками Дима. — Я просто стал чуть менее сногсшибательным на пару минут.


— По-моему, наоборот, вон Арса чуть с ног не сшибло, — загоготал с другого угла лаборатории Серёжа.


Арсений сел обратно на стул, осторожно поднимая мензурку.


— Слушай, если что-то пойдёт не так, всегда есть Белый Мёд, он… — начал Антон.


Но договаривать смысла не было, потому что Арсений уже принял решение. Он запрокинул голову, залпом допивая загадочное зелье. На вкус, как и ожидалось, было так себе — отдавало травами и горчило. Арсению почему-то казалось, что разноцветные ведьмачьи эликсиры должны быть на вкус как фруктовые лимонады, но реальность оказалась куда прозаичнее.


Он опустил мензурку на стол, внимательно оглядев присутствующих. Присутствующие, в свою очередь, внимательно оглядывали его.


— Пока жив, — отчитался Арсений, словно это и так не было по нему видно.


— А что насчёт проклятия? — поинтересовался Дима. — Не чувствуешь каких-то порывов убивать? Пить кровь? Есть младенцев?


— Да нет, я рагу наелся, куда мне ещё младенцев, — покачал головой Арсений.


— Правильно, надо следить за фигурой, — поддакнул Антон.


Он похлопал барда по плечу, и тот почувствовал, что радость была преждевременной — словно чья-то когтистая лапа впилась в его внутренности, выкручивая желудок.


Арсений согнулся пополам, и услышал, как лаборатория наполняется топотом бегущих к нему ног.


— Возможно, это проклятие несварения? — предположил он, не разгибаясь.


— А, не. Это аконит, — бесхитростно ответил Сергей.


Арсений поднял глаза на расплывающегося перед ним ведьмака:


— Вы напоили меня аконитом? Королевой ядов?


— А почему, ты думаешь, я боялся, что ты кони двинешь? Из-за смеси ромашки и шалфея, что ли? — фыркнул Серёжа. — Не бойся, пока пена изо рта не идёт, всё под контролем.


Арсению много что хотелось высказать, но все его силы были направлены на то, чтобы пережить очередной спазм. Антон обхватил его за плечи:


— Пойдём я тебя в туалет отведу.


Стоило Арсению подняться на ноги, как он почувствовал, что его внутренности пытаются завязаться в узел. Последний раз он себя так чувствовал, когда отравился махакамским спиртом ещё в юности.


Путь до туалета показался пыткой — торжествующая боль простреливала тело барда с каждым шагом. Антон довёл его до неприметной деревянной двери в конце коридора и прислонил к стене.


— Я побуду тут. Не запирайся изнутри, на случай если потеряешь сознание. Не хочется дверь ломать.


Арсений на секунду попытался представить, чего бы ему не хотелось больше — умереть от идиотского эликсира в запертом туалете или быть найденным в этом же туалете без сознания со спущенными штанами. Но представить не получилось, потому что думать тоже было больно.


Благодарно похлопав Антона по плечу, он ввалился в туалет, повиснув на раковине. Плеснув себе в лицо холодной водой, Арсений смог немного отдышаться. Когтистая лапа подотпустила, и он даже смог разогнуться.


Хорошо, аконит знает своё дело, а что касается других компонентов? Они должны были помочь проявить проклятие, но складывалось впечатление, будто Арсений просто отравился, без побочных эффектов. Может быть, дело в концентрации? Но доза больше явно его убьёт, тут и пены изо рта ждать не придётся.


— Ты как? — обеспокоенно спросил из-за двери Антон.


Маленький спазм дёрнул желудок Арсения, но тот всё равно ответил:


— Лучше.


Он открыл дверь, привалившись к косяку, ловя обеспокоенный взгляд жёлтых глаз:


— Думаю, отдохну и лучше станет. Просто доведи меня до комнаты.


На самом деле, Арсений был вполне уверен в своей способности доковылять до комнаты, но ему было приятно знать, что кто-то подхватит его, вздумай он упасть на каменный пол посреди коридора. Падать он, конечно, не собирался, но важно было просчитать все варианты.


Успешно добравшись до комнаты, Арсений повалился на кровать поверх горы одеял, выдыхая с облегчением.


— Давай нормально ложись, — возмущённо проворчал Антон, поддерживая полупогасший камин новой порцией искр. — Только не говори, что тебя раздевать надо ещё.


Арсений протестующе вскинул руку с поднятым вверх указательным пальцем:


— Не нужно драматизировать. У меня просто болит живот, меня не парализовало.


Он показательно попытался стащить с ноги один сапог, наступив на него вторым, но потерпел поражение. Вздохнув, Антон стащил с него оба сапога, аккуратно пристраивая их на полу возле кровати.


— Я могу сам! — запротестовал Арсений, но почему-то продолжил лежать поверх одеял без движения.


— Я вижу, — согласился Антон, ожидая дальнейшего развития событий.


— Ладно, я не могу сам, — признался Арсений.


Каждое движение отдавалось новым спазмом, поэтому он оставил хоть какие-то попытки двигаться, предоставив право разбираться с ситуацией профессионалам. В конце концов, это часть заказа. Он за это платит.


Антон обречённо опустился на кровать рядом с ним:


— Ну почему, почему ты постоянно ставишь меня в такое положение? Почему я на это соглашаюсь?


— А что тебе не нравится? — проворчал в ответ Арсений, чувствуя, как одна за другой расстегиваются пуговицы его рубашки.


— Мне не нравится, — процедил Антон, пытаясь справиться с ремнем с новой навороченной бляшкой. — Что это уже какой, третий? раз, когда я помогаю тебе раздеваться по той или иной причине, и эти причины никогда не такие, какие бы мне хотелось.


Штаны, позвякивая пряжкой, упали на пол перед кроватью.


— А какие бы тебе хотелось?


Антон фыркнул, стаскивая с Арсения рубашку:


— Ну не-ет, я в эту ловушку не попадусь. Я поговорю об этом с полностью бодрствующим, здоровым и никем не одержимым Арсением в другой раз.


— Вы с ним почему-то редко видитесь, — вздохнул Арсений.


Он почувствовал, как чьи-то сильные руки вытаскивают из-под него одеяла и накрывают его сверху. Но несмотря на это, ему всё ещё было холодно — настолько, что тело начинала бить крупная дрожь. Арсений подтянул к себе руку и коснулся лба, на котором выступил холодный пот.


— Есть ещё чем меня укрыть? — жалобно прошептал он, стараясь унять стучащие зубы.


Антон скептически оглядел гору одеял, возвышающуюся на кровати.


— Честно? Нет, всё тут. Что-то из этого, по-моему, даже ковёр.


— Очень холодно, — признался Арсений.


— Да я понимаю, что тебе холодно. Это озноб, — отказывался считывать намёки Антон.


Он стоял у кровати, уперев руки в бёдра, пытаясь понять, чем ещё он может помочь незадачливому пациенту.


— Мне кажется, я замёрзну насмерть, если меня никто не согреет, — трагично вздохнул Арсений.


Он, конечно, преувеличивал, но только отчасти. Озноб и правда заставлял его дрожать, несмотря на толстый слой одеял (и, возможно, ковёр).


— И почему я на это ведусь? — вздохнул Антон, стаскивая сапоги.


Гора одеял колыхнулась, и Арсений почувствовал, как к его спине прижимается чьё-то горячее тело. Антон обхватил его одной рукой, запуская вторую под подушку.


Лишние движения отдались новой болью в животе. Казалось, аконит не собирался прекращать представление. Ночь предстояла беспокойная.


— Спасибо тебе… за всё, — еле слышно пробурчал Арсений в подушку.


Достаточно тихо, чтобы не смущаться, но достаточно громко, чтобы ведьмачье ухо его услышало.


— Спи давай, — проворчал смутившийся за них обоих Антон.


Комнату наполнял только равномерный треск камина и их сбивчивое дыхание. Казалось, тишину не нарушит больше ничто.


— Слушай, — вдруг подал голос Арс. — Я давно хотел спросить.


— А я уже успел забыть про твою любовь к ночным разговорам, — вздохнул Антон. — Ну что там?


— Когда Фаэтос сказал, что лучше него тебе никогда никто не сосал — он был прав?


Антон замер:


— Серьёзно? Ты сейчас хочешь об этом поговорить?!


— Просто скажи, да или нет.


За спиной Арсения раздался шумный раздражённый вздох.


— Нет, не был он прав. Откуда ему вообще знать, он же внутри твоей головы был, а не моей. Подумай сам, мне 86, это ну… Очень много лет очень хорошего секса. Ладно, разного секса. Но суть в том, что он не сделал ничего такого удивительного, чтобы как-то поддержать своё заявление. Я надеюсь, это ответило на твой вопрос? Или ты дальше потребуешь рейтинг всех, с кем у меня что-то было за последние полвека?


Ответом Антону послужило размеренное сопение, разносящееся по комнате. Зажатый между горой одеял и живой грелкой Арсений уснул, так и не дослушав ответ на вопрос, который ему почему-то очень важно было задать прямо сейчас.


***


В комнате без окон просыпаться было сложно — ни тебе пения птиц, ни ласковых лучей июльского солнца. Арсений с трудом вылез из-под вороха одеял, прибивающего его к кровати своим весом. Камин погас, но спина всё равно была мокрой от пота. По крайней мере, живот больше не болел, и он мог нормально двигаться.


Чтобы хоть что-то разглядеть в темноте подземелья, пришлось приоткрыть дверь, впуская в комнату свет из коридора. Вместе со светом комнату наполнили приглушённые звуки голосов из зала. Кто-то спорил, и среди голосов был один женский, но разобрать слова было сложно.


Арсений нащупал аккуратно сложенную кем-то на стуле рубашку и торопливо оделся, покидая комнату. Стоило ему пройти дальше по коридору, как голоса обрели чёткость.


— Я тебе повторяю, если он не из ложи, то вероятность найти его крайне мала! — доказывал женский голос.


— Ну не может же так быть, что нет никаких следов совсем! — настаивал голос Антона.


Арсений аккуратно выглянул в основной зал. Ни Димы, ни Серёжи здесь сейчас не было, но зато у стола помимо Антона обнаружилась красивая светловолосая девушка в расшитом золотом плаще поверх тёмного шёлкового платья. Образ показался Арсению знакомым, и уже через секунду он вспомнил — это была та самая чародейка, которую он видел в компании Антона на балу. Она, вероятно, и не вспомнит какого-то барда, а вот он тогда долго рассматривал её украдкой. Рассматривал и не мог найти, к чему придраться, хотя придраться очень хотелось.


Увидев, что в комнату вошёл кто-то ещё, она отвернулась от Антона, и на удивление, на её лице расцвела радушная улыбка:


— Наконец-то! Арсений! Я так ждала, когда вы придёте в себя, потому что этот идиот толком ничего рассказать не может!


Антон раздражённо фыркнул. Арсений замер на пороге. Он ожидал холодного противостояния и уколов ревности, но никак не дружелюбной улыбки.


— Подождите, а можно меня ввести в курс дела? — робко поинтересовался он, подходя к мойке, чтобы плеснуть воды себе в лицо.


Антон откашлялся:


— Это моя подруга, Ирина фон Шмид, член ложи чародеек и очень талантливая заклинательница.


— Вы меня не помните, наверное, мы встречались на балу у баронессы, вы там выступали, — улыбнулась девушка. — Можете считать меня вашей поклонницей! Очень люблю ваши баллады! Хотя сюда я не за автографом пришла.


Подождав, пока она договорит, Антон продолжил объяснять:


— Так как наши попытки хоть что-то понять про твоё проклятие не увенчались успехом, я решил прибегнуть к её помощи, чтобы попытаться найти чародея, который это проклятие наложил.


— А я пытаюсь ему объяснить, что не знакома с каждым эльфом, который бегает по лесам и проклинает людей, — закончила мысль Ирина.


Умыв лицо, Арсений попытался разглядеть своё отражение в бронзовом подносе. Трясогузка, кажется, не оставила после себя никаких следов — он не оброс шерстью, на лбу не проклюнулись рога, и глаза не налились кровью.


Обогнув стол, чародейка подошла ближе к нему, и Арсений вздрогнул, действительно уловив исходящий от неё знакомый запах.


— Можно, я..? — она не стала договаривать, взмахнув рукой у самого лица барда.


Арсений почувствовал, как еле заметно покалывают кончики пальцев. Короткий всполох света вспыхнул и мгновенно погас.


— Одно я скажу точно — что-то на вас точно есть. Что-то такое, что мне даже не пробиться, — заключила она, возвращаясь к столу.


Арсений почувствовал, как разочарование тянет его сердце к полу — последняя надежда, что никакого проклятия на нём нет, была разрушена. До этой секунды он был склонен трактовать неубедительные результаты ведьмачьих тестов в пользу отсутствия на нём проклятия, но спорить со словами чародейки он не мог.


Ирина подняла со стола небольшую записную книжку с золотым тиснением на обложке:


— Если мы хотим попытаться на него выйти, мне понадобятся подробности про этого чародея. Как он выглядел, как вас нашёл, что говорил?


Арсений облокотился о тумбу, пытаясь выскрести из памяти детали:


— Если честно, я помню его довольно плохо. Я не то чтоб особо застал встречу с ним. Помню его уже в башне, когда он вырубил Фаэтоса. Высокий такой, бледный, с залысинами. Волосы светлые, наверное. Да не знаю, эльф и эльф.


Чародейка развернула блокнот к Антону, показывая ему что-то на странице:


— А башня была тут, у тракта Кимбольта, говоришь?


Ведьмак кивнул.


Девушка задумчиво вздохнула, захлопывая книжку:


— У меня есть пара идей, но обещать ничего не могу.


Она взмахнула рукой, и перед ней разверзлась устрашающая пасть портала.


— Вернусь, как только что-то узнаю! — и край расшитого золотом плаща, встрепенувшись, исчез в портале.


Долго ждать не пришлось. День пролетел быстро, пока Арсений помогал дорвавшимся до лишних рук ведьмакам чистить конюшню, мыть посуду и снимать паутину с высоких углов.


Как только они, измотанные, уселись ужинать, портал снова распахнул свою зияющую пропасть, и из неё выскочила Ирина. Её волосы были растрёпаны, щёки раскраснелись, а в глазах горел то ли азарт расследования, то ли пара бокалов вишнёвой настойки. В руке она почему-то держала туфлю, которой победоносно потрясала:


— Вы не поверите, как вам повезло!


Серёжа даже отложил ложку, удивлённо приподнимая брови.


Дима прищурился:


— За тобой гнались? Или ты просто пьяненькая?


Чародейка плюхнулась на скамейку у стены, натягивая туфлю обратно на ногу:


— И то, и то, и всё во имя поиска истины!


Антон попытался встать со своего места, чтобы помочь подруге, но Ирина остановила его уверенным жестом, вместо этого поднимаясь сама и подходя к столу.


— Вы просто не представляете, как вам повезло, что я есть в вашей жизни. И что у меня сохранились тёплые чувства к этому идиоту, — её палец ткнулся в щёку Антона. — И что мы с ним расстались друзьями.


Арсений перестал жевать, бросив короткий взгляд в сторону Антона. Расстались? Они расстались?


— Я даже не знаю, что бы вы без меня делали, — продолжала нахваливать себя Ирина.


— Попросили бы помощи Ляйсан? — пожал плечами Дима.


Она стукнула кулаком по столу и расхохоталась:


— Видишь ли, мой дорогой Димитрис! Как раз в этом деле Ляйсан бы вам ничем не помогла, — чародейка остановилась на секунду, оглядывая комнату, словно, боясь, что за любым из табуретов мог притаиться Воля. — Открою тебе один секрет, — она даже понизила голос, — Ляйсан из числа тех чародеек, что сами увлекаются гоэтией. Поговаривают, она не брезгует вызовом демонов, уж она бы не стала вам сдавать других, кто в этом повязан. Но я! Мне удалось кое-что узнать! Дело в том, что у Филиппы есть подруга, которая работала у Аэрасама, который был знаком с Лаурой, которая была племянницей Тартолуччи…


— Можно сразу к делу? — не выдержал Дима.


Ирина на минуту замолчала, явно проговаривая остаток монолога в голове, чтобы прибыть к конечной точке:


— Так вот, мне удалось выйти на одного из эльфских магов, который смутно подходит под ваше описание. Он это или не он, я не знаю, потому что вы мне буквально описали самого стандартного эльфа, которого только можно описать, мне кажется, вам нужно как-то проработать свой внутренний расизм.


— И ты знаешь, где он? — с надеждой в голосе уточнил Серёжа.


— Лучше! — чародейка вскинула указательный палец вверх. — Я знаю, как настроить мегаскоп, чтобы с ним связаться.


С явным усилием она поднялась из-за стола и направилась в коридор:


— Мне только нужно забрать пару кристаллов из моей комнаты, и я…


Антон подорвался с места, чуть не падая со стула:


— Мы об этом говорили! Это не твоя комната!


Звуки спора и грохот продолжили доноситься из дальней части коридора, пока Арсений рассеянно зачерпывал ложкой остатки вчерашнего рагу. Они расстались? Они расстались, но она продолжает ему помогать, считает гостевую комнату своей и ведёт себя здесь как хозяйка. Как, чёрт побери, к ней относиться?


Судя по звуку приближающегося урагана, Ирина возвращалась обратно. Край платья она держала в руке, в подоле еле слышно бряцали разноцветные кристаллы, которые Арс видел до этого на комоде. Антон раздражённо следовал за ней.


Чародейка описала в воздухе дугу рукой и скомандовала:


— За мной!


Снова перед ней появился портал, и она шагнула в него, не оглядываясь. Антон застыл у портала, выжидающе уставившись на коллег.


— Не-не, только не в портал, — покачал головой Серёжа. — Я только поел.


— Я тоже пас, — побеждённо поднял руки Дима.


Антон перевёл взгляд на Арсения.


— Что, прямо сейча… аай! — тот не успел ещё договорить, как длинная рука Антона ухватила его за шкирку и безапелляционно стащила со стула, заталкивая в начинающий закрываться портал.


***


Так Арсений оказался посреди роскошных покоев чародейки Ирины фон Шмид с ложкой недоеденного рагу в руке. Стоило ему перешагнуть порог портала, как он понял, почему мудрые и опытные Дима с Серёжей отказались выполнять этот трюк на полный желудок. Рагу мгновенно попросилось наружу, и наученный горьким опытом Антон, не глядя, придвинул ногой ведро из угла комнаты ближе к Арсению.


С тоской наблюдая, как ужин плещется в ведре, Арсений разогнулся и поднял голову, наконец-то оглядывая комнату. Да уж, сложно было представить себе комнату чародейки иначе. Высокие потолки, мраморный пол, роскошная кровать и изобилие магических предметов. Один из них, мегаскоп, Ирина настраивала прямо сейчас.


— Так, этот сюда… А этот почему не подходит? Блин, треснул. Я же только в прошлом месяце его меняла…


Арсений подошёл к окну, пытаясь по виду понять, куда они переместились. Узкие улочки, зажатые между беспорядочно наставленными домами, выдали Новиград.


— Во, сработало! Caed' mil!


Ирина поманила их рукой подойти ближе. Кристаллы на подставках мегаскопа начали светиться, и в центре появилась рябь, которая скоро сложилась в полупрозрачную синеватую фигуру высокого мужчины.


— Caed' mil? — отозвался он неуверенно. — Чем обязан?


— Веллиарис! Ирина фон Шмид, чародейка Реданского двора, — девушка учтиво поклонилась. — Мне нужно обсудить с вами пару довольно деликатных вопросов касаемо демонической одержимости. Мне стало известно, что она входит в ваш круг академических интересов.


Эльф прищурился, он явно был заинтригован и напуган звонком одновременно.


Антон положил руку на спину Арсения, подталкивая вперёд, и они оба придвинулись ближе к чародейке, попадая в зону видимости мегаскопа.


Глаза Веллиариса расширились, стоило Арсению появиться рядом с Ириной.


— Это что, шутка?!


Антон примирительно поднял руки:


— Демона здесь больше нет. Это всего лишь сосуд.


Арсений с энтузиазмом принялся кивать, принимая на себя роль безобидного сосуда. Ирина жестом остановила их, показывая, что говорить будет она.


— Я знаю, что двумя годами ранее вы столкнулись с демоном по имени Фаэтос и заключили его в башне под охранным заклинанием. Но помимо стандартного барьера башня была огорожена ещё и проклятием, и вот его мы ищем способ снять с. эм… Арсения, которому не посчастливилось принять проклятие на себя.


Веллиарис скрестил руки на груди и усмехнулся:


— И с чего я стану вам помогать? Всё по плану.


— Ну демон-то изгнан, — подал голос Антон. — Остался человек, который ничего плохого не сделал.


— Откуда мне знать, что вы не врёте? — пожал плечами маг.


Арсений почувствовал, как его кровь вскипает:


— Слушай, ты, рожа эльфская, я из-за тебя мало того что провёл пять лет взаперти с ебанутым кровожадным мудаком, так ещё и теперь проклят непонятно чем! Имей совесть!


Веллиарис нахмурился, потирая подбородок:


— Пять лет? Это же было в 73-ем?


Ирина открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Антон остановил её, положив руку ей на плечо:


— Он нихуя не знает.


Вместо того чтобы разозлиться, маг почему-то рассмеялся:


— Хорошо, вы меня подловили. Не я переносил эту башню в другое измерение (где, как я понимаю, наблюдались какие-то временные аномалии), не я накладывал проклятие. Мне лишь повезло наткнуться на неё, когда мне нужно было место для заточения демона. Я добавил небольшой барьер, и хоп — тюрьма готова.


Антон издал разочарованный рык, еле сдерживаясь от того, чтобы ударить по столбу мегаскопа.


— Но! — Веллиарис поднял палец вверх. — Даже если бы я знал, что там было за проклятие, я бы вам не рассказал! Вы думаете, я совсем идиот? Это проклятие было наложено во имя безопасности, и у вас нет никаких доказательств того, что демон действительно покинул сосуд! Как всегда, думаете, что лучше всех всё знаете, хотя ни черта не понимаете в том, что происходит вокруг! Bloede Dh'oine.


Ирина раздосадованно пнула подставку мегаскопа, нарушая порядок кристаллов. Изображение Веллиариса пошло рябью и пропало, оставляя их в комнате втроём.


— Спасибо, что попыталась, — сдержанно проговорил Антон.


Чародейка лишь отмахнулась в ответ:


— А что толку, если вы как были в тупике, так и остались!


Она подняла руку, готовясь снова прочертить в воздухе дугу портала, но Арсений остановил её, направляясь к выходу:


— Не-не, спасибо, довольно порталов на сегодня, — он встряхнул свою куртку за карманы, и та одобрительно звякнула горсткой монет. — У меня паршивое настроение, и я в Новиграде. А вы знаете, что это значит, господа!


Дверь зычно захлопнулась за спиной барда, и Ирина обескураженно повернулась к Антону:


— А что это должно значить?


Антон вздохнул, направляясь к двери следом за Арсением:


— Бухать.


***


Дверь «Хромоножки Катарины» приветливо скрипнула, пропуская Антона внутрь борделя. От нехватки посетителей заведение не страдало, практически все столы были заняты.


— Чем могу помочь, сладкий? — одна из работниц приветливо провела рукой по его плечу, видимо, заметив, что он стоит на пороге, напряжённо вглядываясь в зал через клубы дыма.


— Друга ищу, — признался Антон. — Высокий, темные волосы, дурацкая куртка.


Женщина усмехнулась, указывая рукой в дальний угол, и тут же потеряла интерес к новому гостю. Антон повернул голову в указанном направлении, и действительно обнаружил там стол, за которым собрались сразу три девушки, одна из которых кормила виноградом с рук Арсения. Судя по обилию бутылок и мусора на столе, бард направился прямиком сюда, и отдыхал в приятной компании все те несколько часов, что Антон носился по городу, рассчитывая найти его в «Пассифлоре» или, на худой конец, «Хамелеоне».


Антон направился к столу, аккуратно переступая валяющихся на полу посетителей. Для Арсения, судя по всему, прибытие ведьмака не стало сюрпризом, и теперь он с интересом наблюдал за попытками Антона добраться до стола, не переставая есть виноград из рук жрицы любви.


— Я думал, тебе по душе более утонченные развлечения, — признался Антон, нависая над столом.


Одна из девушек смерила ведьмака надменным взглядом, снова оборачиваясь к барду.


— Не знаю, — пожал плечами Арсений, пиная табурет под столом в сторону Антона. — По-моему, здесь меня развлекают вполне утончённо.


Рука барда описала дугу, охватывая всё, что входило в «утончённые развлечения», и опускающийся на табурет Антон на автомате проследил за ней взглядом, пытаясь восстановить картину происходящего. Вот пара пустых бутылок Эрвелюса, пухлый кувшин с махакамской медовухой, а вот и нильфгаардская лимонная водка притаилась между вазами фруктов. Взгляд ведьмака замер на бронзовом блюде с белым порошком.


— Арс, это что, фисштех? Ты что, ёбу дал?


Арсений раздражённо отмахнулся:


— Какая разница? Я, может быть, вообще скоро умру, почему я дол… а-а!


Одна из девушек испуганно взвизгнула, когда около её лица материализовалась рука, ухватившая её клиента за воротник и вытащившая его из-за стола. Пустые бутылки с грохотом посыпались на пол, девушки бросились врассыпную.


Антон дружелюбно улыбнулся, выгружая свободной рукой стопку монет из кармана на стол:


— Дамы, прошу прощения за беспокойство, моему товарищу надо проветриться.


Пробившись через толпу посетителей, Антон толкнул первую попавшуюся дверь, заталкивая Арсения за собой в свободную комнату. Тот не сопротивлялся.


— Я всё понимаю, конечно, — Антон опустил воротник барда. — Но фисштех это перебор. Ты собираешься весь обмазаться жалостью к себе и сидеть страдать вместо того, чтобы решать проблему?


Арсений усмехнулся, проводя рукой по волосам:


— А похоже было, что я страдал до того, как ты пришёл?


Антон почувствовал, как его лопатки упираются в дверь, когда рука барда толкнула его в грудь. В комнате было зажжено лишь несколько свечей, но даже в таком тусклом свете было видно, как расширены зрачки Арсения, когда его лицо зависло совсем близко от лица Антона.


— Что, если я не обмазываюсь жалостью к себе? Что, если я, наоборот, беру от жизни всё? А, Антон? Если ебучее проклятие может меня забрать в любой момент, я буду делать всё, что захочу: я буду пить, я буду трахаться, я буду пудриться фисштехом перед концертами вместо пудры, если захочу, и никто меня не остановит.


— Звучит как стандартный набор жалости к себе, — пожал плечами Антон. — А не как то, чего ты на самом деле хочешь.


Арсений не смог сдержать ехидную улыбку:


— А, то есть, теперь ты знаешь, чего я хочу. Потому что до этого, — он был совсем близко, неприлично близко, — до этого ты говорил, что никак не можешь понять. А теперь ты эксперт по арсениеведению, значит.


Антон попытался податься назад, но он был уже вжат в дверь, и мог лишь мотнуть головой в сторону, чтобы не дать Арсению себя поцеловать. Он вывернулся, резким движением пригвождая барда к той двери, к которой он сам был прижат секунду назад. Как учили на тренировках. Рука Антона легла на шею Арсения. Этому на тренировках уже не учили. Это уже была самодеятельность.


— Послушай меня, — Антон угрожающе навис сверху, выдыхая прямо в ухо Арса. — Я тебе уже говорил в прошлый раз, я больше на это не поведусь. Я не трону тебя ни пьяным, ни угашенным, ни одержимым, ни больным. Меня заебало гадать был ли ты там, где был я, и слышал ли ты то, что я говорил, и помнишь ли ты, что я с тобой делал. Приходи ко мне трезвым, и я клянусь, я выебу тебя так, что от твоих криков потолок в старой лаборатории окончательно обвалится. Но не так, как сейчас. Ты меня понял?


Арсений усмехнулся, ловя губами палец Антона, замерший у его рта. Кажется, он всё-таки ничего не понял. Всё шло не по плану.


Почему он это делает? Назло? Просто хочет, чтобы контроль над ситуацией был в его руках? Отдаёт ли он себе отчёт в том, что происходит? В том, что его язык описывает круги вокруг фаланги Антона? В том, как его губы смыкаются вокруг пальца? В том, как он смотрит своими огромными колодцами расширенных зрачков прямо в глаза напротив, не отрывая взгляда?


Нет, Антон, возьми себя в руки. Ты здесь самый ответственный, самый трезвый. Ты же помнишь, что произошло в прошлый раз, когда ты потерял контроль?


(ты же помнишь, как его язык скользил по твоему члену; помнишь, какие у него горячие губы; помнишь, как тебя исхлестало этим оргазмом, будто душу вынули)


Нет, стой.


(ты же помнишь, как он прижимался к тебе в той тесной кладовке; помнишь его запах когда его шея была совсем рядом; помнишь жар его тела и капельки пота над верхней губой)


Стой!


(ты же помнишь, как он повалил тебя в снег; помнишь тяжесть его тела, когда он уселся сверху; помнишь его бёдра под твоими пальцами)


И хуже всего было то, что Антона ничего не останавливало (кроме Антона).


Он мог прямо сейчас прильнуть губами к покрытой родинками шее; мог прямо сейчас рвануть тонкую ткань рубашки, слыша, как обитые тканью пуговицы глухо сыпятся на деревянный пол. Обжечь ладони о раскалённую кожу, обжечь губы, обгореть полностью. Опуститься на колени, целуя грудь и живот, чувствуя тот самый пьянящий запах, который он так и не смог воссоздать. Позволить длинным музыкальным пальцам стянуть с него куртку, стянуть с него всё что угодно, в любом порядке, в любой позе, с любой целью. Опрокинуться на эту засаленную кровать, утягивая его за собой, пальцы в волосах, голова запрокинута. Впиться, как голодное животное: ногтями, губами, зубами, оставляя метки на бледной коже. Позволить себе выдыхать, шептать, стонать, кричать, молить. Заставить его выдыхать, шептать, стонать, кричать, молить.


Он мог сделать всё это прямо сейчас.


Зачем?


Чтобы Арс снова завтра не мог вспомнить, что это произошло?


Иерарх Хеммельфарт вот любил говорить в своих проповедях, что человека от животного отличает свобода воли. Способность принимать решения, не повинуясь инстинктам. Антон не знал, правда это или нет, но ему показалось, что сейчас он одолжил эту самую силу воли у всего Континента, чтобы заставить себя отдёрнуть руку и сделать шаг назад.


Взгляд Арсения всё равно был победоносным, будто он смог доказать и себе и Антону, что решение за ним. Как будто он знал, что проносилось в голове Антона за эти мгновения. Ведьмак смог вырваться только потому, что ему позволили, как муха, которую великодушно отпустили из паутины.


Арсений оторвал спину от двери и сделал шаг вбок, освобождая проход. Показательно. Он никого не держит.


— Ты можешь вернуться один сейчас в свой подвал, — голос барда звучал тихо, но уверенно. — А можешь остаться со мной и просадить все деньги, которые я занял у Вивальди, на бухло, фисштех и компанию очаровательных дам.


Антон вздохнул. Так себе выбор.


Арсений выжидающе поднял бровь.


— Можно… — наконец, ответил ведьмак. — Если ты ставишь целью просадить эти деньги, можно мы хотя бы переместимся в «Пассифлору»?


***


И они переместились.


Это, наверное, была чудовищная идея, но не оставлять же Арсения одного? Кто-то должен за ним присматривать. Кто-то должен помочь ему справиться… с этими деньгами, и с выпивкой, и с наркотиками.


В первый раз Антон от фисштеха отказался. И во второй, кажется, тоже. Насчёт третьего он уже был не уверен, к тому времени всё уже плыло. Он помнил, как танцевал, как его лицо утопало в чьей-то пышной груди, как он выиграл у кого-то в гвинт коня и тут же его проиграл. Как Арсений падал на его колени, закрывая лицо и сотрясаясь от смеха. Как Амринн и Нарцисса кусали персик с двух сторон, целуясь на косточке. Как кто-то спрашивал «мастер Арсений, а вы напишите про меня песню?», и Антон выскакивал вперёд: «Нет! Все его песни теперь про меня!».


Помнил огромную, огромную мягкую кровать, на которой они помещались все сразу, на которой они прыгали и танцевали, и на которую они падали с хохотом, угрожая обрушить балдахин. На которой хитросплетения чужих рук и ног обвивали, словно змеи, и непонятно чьи губы встречались с непонятно чьей кожей, и непонятно чьи пальцы переплетались с непонятно чьими пальцами, и никому, никому не было дело до того, кто смотрит, и кто трогает, и кто целует.


В какой-то момент он провалился в сон, раз или два, потому что он никогда не мог сопротивляться угрожающе расслабляющей волне тепла после того, как кончал. Он просыпался в морских узлах чужих ног, рук, и его лицо снова утопало в чьей-то пышной груди. И он снова танцевал, и падал на колени Арсения, сотрясаясь от смеха, и смешно чихал, потому что нос чесался от фисштеха.


Но в какой-то момент их, веселье, возможно, зашло слишком далеко, потому что он тянулся поцеловать Нарциссу, а она повернулась к нему и сердито сказала почему-то голосом Димы:


— Вот вы где шляетесь.


А потом Амринн вышла у неё из-за спины и спросила голосом Серёжи:


— Вы что, обдолбанные?


Эти голоса им совсем не шли, прекрасные, прекрасные дамы, зачем так грубо?


— Арс, пожалуйста, надень штаны, — попросила Нарцисса, и это окончательно выдернуло Антона в реальность.


Никто из работниц «Пассифлоры» не попросил бы кого-то из клиентов надеть штаны. Это рушит всю сказку. Они провели последние дня три без штанов. Штаны – это орудие классового угнетения.


Антон сел на диване, мотая гудящей головой. Ни Нарциссы, ни Амринн в комнате не было, но был какой-то чудовищный бардак и две очень недовольно нависшие над ним фигуры ведьмаков.


У кровати Арсений хмуро надевал штаны, словно сама просьба одеться его оскорбила.


— Мы оплатили все выходные, — возмутился Антон.


— Сегодня вторник, — хмуро ответил Дима.


Арс виновато поднял руки:


— Это всё под мою ответственность. Больше такое не повтори…


Серёжа фыркнул:


— Ты думаешь, мы вас ругать пришли?


— Разве что за то, что вы нас с собой не позвали, — вздохнул Дима.


— А зачем тогда? — уточнил подозрительно трезвым голосом Арсений.


— Да нас, вроде, кто-то нанял для снятия проклятия, — прищурился Сергей. — Есть идея.


Идея была простой и очевидной, но вместе с тем безумной. После того как Антон с Арсением нырнули в портал и пропали, Серёжа с Димой остались в Ласточкином Гнезде вдвоём.


Наевшись рагу перед сном, Дима всю ночь страдал от кошмаров: ему снилось, что какие-то люди в белых халатах заставляют его учить, что находится внутри зуба, а он никак не мог запомнить. Люди в белых халатах злились и повторяли страшные слова как заклинания, и Дима в результате проснулся чуть ли не в слезах, и отправился пересказывать страшный сон соседу.


— А я им говорю: я вас не понимаю! А они мне талдычат: эмаль, дентин, пульпа, периодонт! Я даже слов таких не знаю, а они хотят, чтобы я их… что?


На лице жующего бутерброд Серёжи появилось выражение странной заинтересованности, какой ранее на нём не наблюдалось.


— Говоришь, не знаешь такие слова?


— А ты, что ли, знаешь? — удивился Дима.


— Нет, ты не знаешь такие слова, но во сне запомнил?


— Ну да.


Серёжа довольно закивал, ожидая, когда же до друга дойдёт, но тот продолжал ждать объяснений.


— Димка, не тупи! У нас есть потерянный текст проклятия, который Тоха видел, но не помнит, и есть сны, которые помогают вспомнить даже то, чего не знаешь. И что это даёт в сумме?


Лицо Димы озарилось, и он восторженно грохнул кулаком по столу:


— Онейромантию!


***


Им повезло застать онейромантку Корину Тилли в Новиграде, но встал другой вопрос — чтобы провести ритуал, нужен был Антон, а тот как в воду канул и уже дня три не появлялся. Ирина на вопрос, куда делись ведьмак с бардом, ответила, что после неудачи с эльфским магом они отправились топить печаль в вине, но куда именно — не уточнили. Недолгие поиски привели ведьмаков в Пассифлору — возможно, потому что именно там они бы предпочли топить в вине свои печали. И не прогадали — именно тут в комнате на втором этаже они обнаружили свернувшегося на диване калачиком Антона и почивающего голышом на кровати Арсения.


— Я бы сказал, что дело не терпит отлагательств, но учитывая, как вы пахнете, я бы всё-таки предложил вам помыться перед тем, как возвращаться в реальный мир, — вздохнул Дима.


— И может быть, бахнуть Белого Мёда. Ну или рассола, — добавил Серёжа, оглядывая комнату.


Хорошо, что дело терпело всячески отлагательства, потому что понадобилось немало времени, чтобы вернуть Антона и Арсения в строй. Однако даже час отмачивания в бане не помог избежать того оценивающего взгляда, которым Корина смерила Арсения и Антона, увидев их на пороге своего дома. Словно две хмурые тучи, они возвышались над головами пытавшихся сгладить ситуацию ведьмаков.


— Вот, нашли беглецов, — виновато улыбнулся Серёжа.


Антона передёрнуло от одной мысли, как они объясняли чародейке, почему нужных людей нет с ними. Словно ему снова 15, и Воля ругает его за то, что он убежал в лес без спросу.


Корина жестом указала всем четверым проходить дальше, и они оказались в просторной комнате, которую можно было бы принять за гостиную, если бы угол не занимала заваленная подушками кушетка.


— Давайте я объясню, — мягко начала она, и Арсений подумал, что его гудящая голова готова благодарить небеса за то, как тихо и спокойно она говорит. — Онейромантия сама по себе специфический раздел магии, но и внутри неё есть специализации, которые зависят от каждого мага. Моя специализация — это сопровождение сновидений. Я буду лишь направлять того, что должен увидеть нужное событие. Я верно поняла, что наша цель восстановить воспоминание?


Дима сосредоточенно закивал:


— Нам нужно вытащить текст надписи из воспоминания, без искажений.


Губы онейромантки тронула легкая улыбка:


— Искажения это уже работа вашего мозга, во сне они неизбежны. Но я постараюсь сосредоточить сновидение на нужном моменте максимально чётко. Кто из вас отправится со мной в мир сновидений? Чьё воспоминание чётче всего?


Серёжа толкнул Антона в плечо, заставляя его сделать шаг вперёд. Чародейка подняла скептический взгляд на представленного ей ведьмака с опухшим лицом и залегшими под глазами мешками:


— Вы точно готовы к погружению в глубины разума… сейчас?


Антон героически кивнул:


— Я готов, но я, наверное, должен предупредить, что я всё ещё немножечко… под фисштехом, извините.


Он ожидал, что онейромантка нахмурится или отчитает его, но Корина явно попыталась сдержать улыбку:


— Ничего страшного, в нашем случае это скорее даже поможет проникнуть в глубины памяти. Но предупрежу вас, клиенты, с которыми мне приходилось работать в состоянии наркотического опьянения… скажем так… иногда были склонны углубляться в детали больше, чем им хотелось бы.


Антон обернулся, ища поддержки у Арса, но тот лишь поднял брови и округлил глаза, словно радуясь, что не в его памяти сейчас будут рыться.


— Будем надеяться, это будут детали написания проклятия, — бесхитростно улыбнулся Серёжа, хлопая Антона по плечу.


Корина указала на кушетку, и Антон послушно опустился на неё, утопая в подушках. Остальные устроились на диване напротив, внимательно наблюдая за происходящим.


Корина взяла ведьмака за руку, и тот почувствовал, как тепло её мягкой ладони заставляет его расслабиться. Всё в порядке, она проведёт его через обряд и не позволит ничему плохому случиться. Да и что плохого может случиться? Ему так удобно, так мягко, ворс подушки приятно щекочет щёку, коленки расслабились, опав на кушетку.


Интересно, как это произойдёт? Он будет слышать её голос во сне? А он будет говорить? Он же должен будет как-то передать текст проклятия, когда увидит его. Они будут его слышать? Наверное, нужно было спросить всё это заранее.


Никакого голоса он не услышал, но услышал какое-то внутреннее повеление, мягкое, но уверенное: входи в башню.


Он сам не понял, как оказался снова в той башне, но послушно сделал шаг вперёд.


— Я в башне, — Антон сам не понял, говорит он это или думает. Наверное, думает. Наверное, это его внутренний голос, просто он чуть больше настроен анализировать обстановку.


Опиши башню.


Высокая очень, не понимаю, насколько. Уходит так, знаешь, в темноту, и там не видно ничего. Но этажей нет, только пол. Камень серый, холодный, с прожилками. В Стигге таким был двор выложен. Метров… не знаю, наверное, десять в диаметре? Там много мебели, шкафы, столы всякие. Откуда они тут, кстати? Вряд ли от эльфов остались.


Опиши барьер.


Да барьер как барьер. Светится фиолетовым, на Ирден похож. Проклятие отсюда не вижу, это нужно подойти ближе. Блин, я не хочу ближе подходить, там Арс, мне на него больно смотреть. Я не хочу эту часть вспоминать. Чувствую себя виноватым. Хотя в чем я виноват? Я за ним бежал по болотам след-в-след. Но он так смотрит, как будто я… Ты это видишь? Я не хочу это вспоминать.


Сосредоточься на заклинании.


Нет, я его не вижу пока, потому что я смотрю на Арсения, а он мне рассказывает, что я его галлюцинация. Когда такие вещи тебе рассказывают, обычно смотришь прямо на человека. Вот я и смотрю. Понять пытаюсь, он это или нет. И тогда, он это был или нет? И если нет, то с какого момента? Сейчас как будто он, глаза его, но…


Текст заклинания.


Проклятия, да. Я попробую залезть на ступеньку, чтобы разглядеть. Но там плохо видно сбоку. Я не знаю язык. Похож на Старшую Речь, но хвостики странные, как будто больше хвостиков вверх.


Это Единая Речь!


Не вмешивайтесь в обряд, пожалуйста.


Что? Да даже если Единая речь, ничего не разобрать. Я её не знаю. Мне плохо языки даются. Кусок вот вижу: yr hyn yr ydych yn. Урчание какое-то. Аж шесть раз буква с хвостиком вниз повторяется. Я спущусь и скажу Арсу, что могу снять барьер, и не скажу про проклятие сразу, потому что мне хочется хотя бы на секунду, чтобы он в меня поверил. Он на меня так смотрит, словно я его реально тут на пять лет бросил. Хотя вот тоже — кто кого бросил? Кто от кого сбежал? Куртку мою спиздил. Я бы и так отдал, если бы он попросил. А тут осадок остался какой-то. Я ему поэтому говорю, что могу снять барьер, и снимаю, потому что он действительно простенький какой-то, как Ирден вывернутый. Я, блядь, нормально в знаках разбираюсь, я не понимаю, почему меня Дима хуесосит постоянно, что не должно быть вербального компонента.


Потому что не должно его быть!


Если вы ещё раз вмешаетесь в обряд, я попрошу вас удалиться.


Я снимаю, и очень странно получается, потому что теперь как будто и нет никакого барьера, но вот сейчас я его должен остановить, и я, получается, сам дал ему надежду, чтобы сразу же его разочаровать, а всё почему? Потому что я мудак, наверное. Ну да, точно мудак, он на меня так смотрит. Оно и понятно, если бы я пять лет его прождал, то тоже бы так смотрел. Или ещё злее даже. Хотя вот как он посчитал эти пять лет? По дням? А как он дни считал без солнца? Это же, наверное, очень примерные пять лет. Я не говорю, что это мало, просто как-то не очень точно.


Дальше.


А что дальше-то? Он собирает рукописи, толстенные, как ему не надоело все это писать? Говорит, что не будет ждать ещё 30 лет, пока я вернусь с кем-то, кто сможет расшифровать проклятие. Я его понимаю отчасти, но вместе с тем — ну нельзя было, что ли, договориться? Мы в этой башне могли хоть неделю просидеть, думая, что делать, но нет, ему надо сейчас, ему надо сразу. Ему нужно, чтобы контроль за ним всегда был, да? Он решает, когда мне не находить себе места; он решает, когда вернуться в Вызиму; он решает, уйду я или останусь. А я такой: смотри, я рыцарь, пришёл спасать принцессу из башни. Ага, хуицарь. Такая принцесса сама себя спасёт.


Дальше.


Да что дальше, дальше Арс со всей этой кипой в руках летит через барьер. Я вижу только как чуть-чуть буквы мигают, но расплывается всё, текст не вижу. Может пенсне купить? Вы видели ведьмака с пенсне когда-нибудь? У нас же по идее, должно быть острое зрение. Но я бы и с острым зрением не разглядел тут ничего, потому что я падаю. Очень больно падаю, прямо на копчик. Это потому, что Фаэтос решил свалить, и, если честно, я рад очень, что он сам съебался, но как будто до конца не верю, что всё так просто. Может, он понял, что в следующий раз я его так просто не отпущу? Я стреляный воробей, мою бдительность два раза одними и теми же фокусами не усыпить.


Какими такими фокусами?


Так, выйдите!


Обычными фокусами. Я человек простой. Ну не человек то есть. Мутант. Есть такое выражение? Я мутант простой. Нет, странно звучит. О чём я?


Проклятие.


А-а, да. Нет, я его пока не вижу, потому что я слишком сильно думаю о том, как болит копчик, и о том, что сказал Фаэтос. Он меня, конечно, с толку сбил, но я на самом деле так и думал. Этого и боялся. Но это неважно уже, потому что он улетел, и вот сейчас, вот сейчас я смотрю прямо на текст, и вижу его чётко!


Давай!


Чёртовы хвостики, как это прочитать? Я сейчас попытаюсь. Смотри: Na fyddwch byth yn cyrraedd yr hyn yr ydych yn ei ddymuno fwyaf. Похоже на правду? По-моему, какой-то бред. Может быть, тут не это? Хотя филолог из меня тот ещё. Я не знаю. Я отвлёкся. Я целую Арсения.


Ты что?!


Вы что, теперь подслушиваете из-за двери?


Я целую Арсения, потому что он очень удобно передо мной лежит. Я ему говорю, что это, чтобы снять проклятие, но на самом деле — это потому, что он удобно лежит. И мне кажется, если бы он не хотел удобно передо мной лежать, он бы встал, да? Там было во-о-от столько времени, чтобы встать до того, как башня пошла по пизде, но…


Всё, мы получили нужное воспоминание. Можешь возвращаться.


Ну можно я хотя бы закончу целовать Ар…


Антону понадобилось какое-то время, чтобы понять, где он. Ему только что снился сон про эту идиотскую башню, но он проснулся не у себя в постели, и не в спальнике, а на какой-то кушетке. Вот рядом Корина, а на диване Серёжа с записной книжкой и пунцовый Арсений. У выхода в комнату почему-то маячит Дима.


Так, они, кажется, ждали его назад после ритуала. Он должен был добыть текст заклинания.


Антон сел, держа руками трещащую голову:


— Дай вспомнить, я его увидел, сейчас скажу…


Серёжа развернул к нему записную книжку:


— Я всё записал.


— А что ты ещё записал? — робко поинтересовался Антон, кидая взгляд на Арсения, на лице которого было написано желание провалиться под землю.


— Что ты еблан и не знаешь, что проклятия снимает поцелуй истинной любви, а не просто поцелуй с первым попавшимся ведьмаком, — зачитал Серёжа, будто из записной книжки.


Действительно.


Антон покивал: этот вывод его устроил.


Пусть, пусть он будет еблан, так меньше вопросов. Хотя бы у Серёжи.


Он повернул голову на Диму, качающего головой из коридора.


— Что? — Антон решил идти ва-банк.


Что ты мотаешь головой? Что тебя не устраивает? Не одобряешь что-то?


— Ничего, просто многие вещи встали на свои места, — ответил Дима голосом максимально невпечатлённого родителя, который поймал своё чадо сбегающим ночью из дома.


— Ну вот пусть там и стоят, — проворчал Антон в ответ.


Ну вот пусть там и стоят, а он сам разберётся дальше, кого ему целовать, и как снимать проклятия, и как охранять одержимых демонами, и в каких карманах хранить ключи.


***


Несмотря на изначальную неловкость ситуации, праздновать было что! У них наконец-то был текст проклятия, и теперь можно было приступить к поискам того, кто смог бы его расшифровать. Одних догадок о том, что это Laith aen Undod, было мало. Нужен был кто-то, кто сможет точно определить язык и перевести текст проклятия.


— Я вот что думаю, — Дима поставил кружку с пивом на стол, вытирая пенные усы. — Ну логично же, что хоть кто-то в Дол Блатанне найдёт способ это расшифровать.


— Ты слишком зациклился на том, что это что-то эльфское, — помотал головой Серёжа. — Посмотри на проблему шире, и поймёшь, что тут нужен универсальный вариант: обратиться за помощью к чародеям из Бан Арда.


— Да тебе просто охота в Каэдвен вернуться поскорее, — отмахнулся Дима.


Они уже битый час обсуждали решение в таверне «Золотой Осетр» и никак не могли прийти к единому мнению. Не помогало и то, что каждый тянул в свою сторону.


Арсений, вопреки тому, что за столом решалась его судьба, участия в обсуждении не принимал. Он был вымотан этими бесконечными поисками… ну или это была та знаменитая апатия, которую испытывали многие любители незаконных веществ через пару дней после наркотической эйфории.


Антон тоже притих — упёрся в карту перед собой на столе невидящим взглядом. К вишнёвому пиву своему не притронулся. Серёжа даже заглянул ему через руку, чтобы увидеть, что там такого особенного. Но ничего особенного в ней не было — карта как карта.


Дима нанизал золотистую поджаристую колбаску на шпажку и с наслаждением закинул её в рот:


— Что-то я не понимаю, у нас такой прорыв, а на вас лица нет.


— Я думаю, — хмуро отозвался Антон.


Арсений лишь пожал плечами и надвинул на лицо бархатную бардовскую шапку с пером, съехав вниз на диванчике.


— Мне кажется, Антон на меня дуется, потому что я его ебланом назвал, — признался Серёжа, наклоняясь к Диме, но не утруждая себя шёпотом.


На лице Димы промелькнуло еле сдерживаемое желание назвать ебланом уже Серёжу, но он сдержался, ограничившись саркастичным:


— Да, Серж, именно поэтому.


Серёжа пожал плечами, нанизывая на шпажку сразу несколько колбасок. Дима потёр переносицу:


— Послушайте, товарищи. Арс, тебя это тоже касается. Мне глубочайше плевать, какова природа ваших отношений, но было бы неплохо знать об этом в той мере, в которой от этого зависит наша безопасность. Если завтра выяснится, что Ляйсан съехала с катушек и пошла вызывать демонов направо и налево, последний человек, которому я доверю её охранять, это Воля. Сечёшь?


— «Если!»— фыркнул Арсений из-под шапки. Кажется, это был первый раз, когда он подал голос за последний час.


Антон показательно поднял карту со стола, встряхивая её, словно он читал памфлет, а не вглядывался в русло Понтара последние 40 минут.


— Между нами нет никаких отношений, — отрезал Антон. — Кроме профессиональных — меня наняли, чтобы снять проклятие, и я пытаюсь этим заниматься, пока вы дурью маетесь.


— Чем заниматься? Ты просто в карту смотришь! — возмутился Серёжа. — Мы битый час спорим, что дальше — Бан Ард или Дол Блатанна, а ты молчишь.


— Потому что оба варианта говно, — пожал плечами Антон, наконец, откладывая карту. — Я считаю, нужно ехать в Оксенфурт.


Арсений поднял шляпу, обратно принимая сидячее положение, и вместе с оставшимися ведьмаками выжидательно уставился на Антона.


— Что? — тот поднял брови. — Ближе всего, и в Академии точно найдётся кто-то, кто занимается редкими языками.


Серёжа замер с колбаской, поднесённой ко рту. Откинувшись на стуле, Димитрис раздражённо вздохнул:


— Отлично, больше вариантов, то, что нам сейчас нужно. Что дальше, разделимся ещё, небось?


— Можем и разделиться, — равнодушно пожал плечами Антон.


Дима побарабанил пальцами по столешнице:


— Замечательная идея. Арс, а ты на кого ставишь? С кем поедешь? Или тут останешься?


Арсений сложил руки на груди, кидая взгляд на сидящего рядом Антона. Конечно, он бы поехал с Антоном, если бы Антон не вёл себя так показательно холодно. Как ребёнок маленький — ему неловко, что подсмотрели его мысли. Залезли к нему в голову, и теперь он дуется на всех за то, что его лишили приватности.


— С тобой могу поехать, Дим, — пожал плечами Арсений. — Не знаю, прав ты или нет, но Дол Блатанна звучит как интересный вариант. По крайней мере, там я раньше не был.


— Не был? — подыграл Дима, краем глаза глядя на реакцию Антона. — Там красиво.


— И Оксенфурт буквально по пути, что к Бан Арду, что к Дол Блатанне, — казалось, было слышно, как скрипнули зубы Антона.


— Ну Оксенфурт так Оксенфурт, — пожал плечами Серёжа, расправляясь с последней колбаской. — Но давайте тогда хотя бы по воде?


***


Найти судно, плывущее в Оксенфурт, оказалось несложно. Заплатив капитану корабля, везущего груз тканей вверх по Понтару с заходом в Оксенфурт, все четверо оказались на борту уже к вечеру.


Пока Дима с Серёжей устроились в трюме, найдя себе партнёров по гвинту среди матросов, Антон выбрался на палубу посмотреть, как ночной Понтар бьётся волнами о борт их судёнышка.


Тёплый августовский ветер взъерошил кучерявые волосы. Мимо проплывали огоньки костров на том берегу: где-то разбойники делили добычу, где-то артисты путешествующего цирка обсуждали прошедшее представление, где-то странствующий торговец встал на ночлег.


У правого борта, поставив локти на ограждение, Арсений вглядывался в завитки тёмных волн. Отсветы висящего рядом фонаря плясали на его лице, выхватывая знакомый профиль из темноты.


Антон опёрся на ограждение рядом с ним, разглядывая выражение на лице барда. Сосредоточенность? Усталость? Грусть?


Они оба молчали, но эта тишина не была неловкой. В ней было что-то тяжёлое и горькое, но вместе с тем успокаивающее.


— Ты не злишься, что я сказал… что между нами нет отношений? — наконец, подал голос Антон.


Арсений повернул голову, ловя взгляд жёлтых глаз. На лице барда было написано отстранённое спокойствие.


— Ну ты же не соврал.


Ай. Кольнуло.


— Я не знал, что ещё сказать, — признался Антон. — Это не значит, что я ничего… мм… это не значит, что у меня нет чувств к тебе каких-то.


Арсений поджал губы, кивнул.


— Это просто значит, что я никогда не знаю, что я могу сказать точно, — закончил ведьмак, совсем понизив голос и почти бурча себе под нос.


— Мне кажется… — Арсений прищурился с видом знатока, оценивающего драгоценный камень, и готового выдать заключение. — Я думаю, ты в меня влюблён.


Антон возмущённо фыркнул, переводя взгляд на воду. Вот ещё!


— Это ты в меня влюблён, — кончики ведьмачьих ушей покраснели.


Арсений поймал его взгляд и не смог сдержать улыбку. А Антон не смог сдержать улыбку, видя как улыбается Арсений.


— Подожди, не смеши меня.


— Я вообще ничего не говорю! — развёл руками бард.


— Подожди, стой, дай мне сказать. Я пытаюсь объяснить, — Антон набрал в грудь воздуха. — Пытаюсь объяснить, что мне не важно в каких мы отношениях. Когда Димка сказал, что привёз тебя к нам, я думал, у меня сердце выпрыгнет, просто потому что… потому что я соскучился, Арс. Даже если отмести всю эту романтическую еболу, с которой я не знаю, что делать… ты мне просто нравишься. Как человек.


Антон перевёл дыхание, но поднял палец вверх, показывая, что он ещё не договорил. Собравшись с мыслями, он продолжил:


— Поэтому я вот что думаю. Когда мы закончим с этим заказом, снимем с тебя проклятие, — возможно, не сразу, возможно, действительно, придётся плыть к эльфам — тогда, может быть, ты поедешь снова путешествовать со мной? В Туссент.


Арсений прижал к губам кулак, пытаясь не рассмеяться:


— Ты что, пытаешься воспроизвести сценарий «Ведьмака и дракона»?


Антон смущённо улыбнулся:


— Я не нарочно. Просто совпало.


В наступившей тишине было слышно только как волны бьются о борт, и как в трюме кричат раздосадованные карточным поражением моряки.


— Поеду, конечно, — в темноте было плохо видно лицо Арсения, но ведьмачий взгляд помог разглядеть, что бард не может сдержать улыбку.


Антон приложил замерзшую на ночном ветру руку к своему лицу. Оно горело.


***


Звук колокола и зычный рык капитана разбудили четверых пассажиров рано утром:


— Оксенфурт! Выгружай!


Выкатившись на пристань вместе со снующими матросами, четвёрка попала в гущу событий: порт гудел, кричали торговцы, сновали туда-сюда торопящиеся на лекции студенты. После того как Академия снова заработала после войны, у города словно открылось второе дыхание.


Они проследовали за стайкой незадачливых студентов, пройдя по мощеным улицам к воротам Академии. Здесь расследование застопорилось — нужно было решить, как они найдут подходящего для их цели учёного.


— Я считаю, нужно сразу пойти спросить у ректора, — предложил Антон.


— Ага, а то ты так просто к ректору попадёшь, — отмахнулся Дима.


— Я могу попробовать поговорить с ним, я здесь учился как-никак, — предложил Арсений, не упустивший возможности козырнуть образованием.


— Думаешь, ректор лично помнит каждого трубадура, который приходил послушать лекции Лютика? — фыркнул Дима.


Лицо Арсения налилось краской:


— Я не «приходил послушать лекции Лютика», я был третьим по успеваемости на своём курсе! И лекции Лютика мне вообще не нравились, он был старше меня на два курса, а вёл себя так, будто двадцать лет преподаёт. Я бы тоже после выпуска мог пойти преподавать, я просто сам решил набраться практического опы…


Диалог задетого барда прервал Серёжа:


— Ребят! А вот этот тип нам не подойдёт?


Все трое одновременно повернули голову, чтобы увидеть Серёжу у доски с расписанием. Его палец ткнулся в строку расписания, которая, если приглядеться, гласила: Прикладная археология, проф. Вермонт Йонн, ауд. 106.


Не без помощи Аксия проникнув на территорию Академии и найдя 106-ую аудиторию, все четверо сгрудились у двери, из-за которой доносились звуки лекции об эльфских манускриптах, найденных в катакомбах под Новиградом. Антон осторожно приоткрыл дверь, заглядывая в аудиторию, и отпрянул, словно обжегшись:


— Там лекция!


— А ты думал, он сам с собой разговаривает? Репетирует типа? — удивился Сергей.


Дождавшись, пока бубнёж из-за двери закончится (Дима слушал с интересом и даже достал записную книжку, занося туда самые интересные факты), и поток покидающих аудиторию студентов иссякнет, они наконец-то смогли войти в помещение.


Любой другой человек напрягся бы, увидев, как в его аудиторию входят три вооружённых ведьмака, но когда профессор Йонн поднял глаза над бумагами, в его глазах загорелись игривые огоньки:


— О! Какие гости! — он торопливо опустил бумаги на стол, кидаясь пожимать руки гостям.


— Вы… вы нас знаете? Вы нас ждали? — настороженно уточнил Антон, чувствуя, как смещается сустав его запястья от энергичной тряски.


— Нет! — восхищённо отозвался профессор. — Но мне приходилось работать раньше с вашим собратом по цеху, и его помощь с моими исследованиями была неоценима.


Антон закатил глаза. Опять. Этот. Чёртов. Геральт. Из. Ривии. Кто же ещё.


— Теперь нам понадобится ваша помощь с нашими исследованиями, — выступил вперёд Дима. — Мы можем опла…


Профессор Йонн замахал руками:


— Что вы, что вы, какая оплата, наука должна быть доступной! Аудитория далее свободна, у меня время есть! Что же вы для меня приготовили?


Должно быть, он ожидал увидеть древний свиток или каменную плиту с рельефом, поэтому, когда Серёжа протянул ему вырванный из записной книжки листок с накорябаными пером символами, профессор протянул к нему руку с озадаченным видом.


— Это запись охранного проклятия, обнаруженного нами в эльфских руинах, и поразившего нашего товарища.


Арсений робко поднял руку, давая понять, что это он поражённый проклятием товарищ. Вермонт удостоил его кратким взглядом поверх пенсне:


— Очень интересно. Вы не выглядите проклятым.


— В этом-то и вопрос, нам до сих пор не удалось идентифицировать проклятие и отследить его признаки, — пояснил Дима.


Профессор Йонн потёр подбородок, рассматривая символы на бумаге:


— Одно я вам скажу точно, вы пришли по адресу! Эти символы крайне, крайне напоминают Laith aen Undod, но написаны как-то странно. Возможно, неизвестный доселе диалект?


— Это мой почерк, извините, — вклинился Серёжа. — Я записывал на слух по воспоминанию из чужого сна, так что… — он развёл руками.


Пальцы профессора потянулись за мелом, он повернулся к грифельной доске, бормоча себе под нос:


— Очень, очень интересно…


Ожидание убивало Арсения, но спина убивала его больше, поэтому он подтянул к себе стул, устраиваясь поудобнее. Вот так, будто он снова студент, и эксцентричный профессор сейчас расскажет ему об отличии дактиля от амфибрахия, а вовсе не выдаст его приговор.


Вермонт Йонн вошёл в кураж, на доске начали появляться символы, стрелки, подчеркивания, зачеркивания, пометки и кружочки.


— О! Как необычно! Какая структура! А если мы… хммм… Да, да…


— Может… Может, мы позже придём? — робко предложил Антон, но его слова не были услышаны — профессор метался по доске в состоянии близком к экстазу.


Антон обеспокоенно обернулся на Арсения. Тот поставил один локоть на парту, опираясь на стол, как студент на скучной лекции, но глаза его оставались сосредоточенными. Он следил за доской, словно надеясь, что в любой момент абракадабра завитушек, хвостиков и чёрточек сложится в понятный ему язык. Медленно подойдя к столу, за которым сидел Арсений, Антон оперся о него, позволяя своей руке зацепиться за крышку стола совсем рядом с рукой барда, касаясь её ребром ладони


Несколько минут скрипа мела по доске спустя, профессор издал довольный визг и принялся переписывать текст в нижней части доски — кажется, теперь на чистовик. Арсений нервно выпрямился на стуле, его рука рядом с рукой Антона дрогнула.


— Потрясающую штучку вы мне принесли, молодые люди! — Йонн наконец-то отвернулся от доски, чтобы взглянуть на аудиторию. — В своём роде уникальную!


— Вы не могли бы… Извините, ближе к сути? — поторопил археолога Димитрис.


— Да-да, конечно, мы же не на лекции! — спохватился профессор. — У вас же сугубо практический интерес! Но позвольте мне всё же немного ввести вас в курс дела, работникам вашего профиля это будет полезно, уверяю. Дело в том, что проклятия в разных языках отличаются разными особенностями, но вместе с тем в них всегда есть стандартные компоненты: повеление, то бишь, сама суть проклятия; указание на оплошность, назовём это так — оно часто косвенное, но его можно вычислить из применяемой к проклятому санкции; и условие снятия, тоже зачастую неочевидное. Допустим, например, возьмём такую прозаичную ситуацию: изменнику быть зверем что он есть, пока горит очаг его потомков. Это реальный пример, между прочим, тоже эльфское… кхм, извините, я отвлёкся. Так вот, здесь у нас есть повеление — быть зверем; есть указание на проступок — измена; и есть условие снятия проклятия — когда его род прервётся. И обычно специалисты ведьмачьего толку исходя из такого вот простого лингвистического анализа принимают решения о том, как поступать дальше. Да-да, я уже перехожу к сути! Так вот, в нашем случае мы, судя по грамматике, имеем дело с довольно древним вариантом Единой Речи, настолько древним, что сам язык будто диктует свои правила. Если я правильно понял контекст, это скорее даже не проклятие, а своего рода охранный заговор. Здесь нет указания на оплошность, потому что под оплошностью подразумевается пересечение некой границы, нарушения правил мира физического, а не духовного. Нет здесь и условий снятия — это выходит такой удивительно точный, но вместе с тем охранный инструмент, явно созданный для сдерживания могущественных сил. Ах, простите, я же вам толком ничего и не перевёл! Так вот, из того, что здесь можно перевести, у нас только повеление — чистое, незамутнённое: тебе никогда не получить того, что желанно более всего остального. Какая чёткость! Какой синтаксис! Идеальная форма, если ты хочешь сдержать демона, который хочет разрушить мир! Даже если он вырвется, проклятие должно его остановить, оставаясь гуманным к сосуду! Если бы вы только могли оценить! Вот тут вот обратите внимание на вот это слово «byth», оно является частью повеления, «никогда», и вместе с тем частью условия снятия, но указывающей на отсутствие условий снятия! Абсолютная сила, неотвратимое правосудие. Таких проклятий больше не делают, это образец древнего искусства!


Вермонт Йонн всё продолжал и продолжал говорить, но Арсений потерял способность его слышать. Все слова слились в белый шум, бессмысленный фарш объяснений.


Абсолютная сила.


Неотвратимое правосудие.


Вот как это называется.


— Вы уверены в переводе? — уточнил Дима, переводя обеспокоенный взгляд с барда на профессора, казалось, забывшего о том, что поражённый проклятием находится в аудитории.


— Да, да! Я поначалу сомневался, но пазл сложился! Не сомневайтесь, перевод верен. А для чего, напомните мне… ой.


Кажется только сейчас профессор обратил внимание на Арсения, из лица которого вымыло все краски.


— Надеюсь, вас приободрит мысль о том, что ваше проклятие является уникальным памятником эльфской культуры, молодой человек! — выпалил археолог, торопливо собирая бумаги. — Что ж, господа, спасибо за такую прекрасную головоломку. Если позволите, этот листок я оставлю себе, потом покажу коллегам. А сейчас вынужден вас покинуть.


Профессор торопливо засеменил к выходу из аудитории, стараясь как можно скорее покинуть наполнившееся наэлектризованной тишиной помещение.


— Что-то я не пойму, — признался Серёжа, когда за Йонном захлопнулась дверь. — Он как сказал? «Не получить того, что желанно более всего остального»? Так а разве… Ну… Разве Арс не славы хотел больше всего? Успех там, поклонники. Он же это получил, причем даже после проклятия, если так смотреть…


Он растерянно повернулся к Арсению, желая получить объяснения, но получил лишь острую боль от впившихся в плечо ногтей Димитриса:


— Серёж. Я думаю, там что-то личное, — он поднял взгляд на Антона. — Мы пойдём воздухом подышим у колоннады.


По возмущённому лицу Серёжи было видно, что он не собирался дышать никаким воздухом ни у какой колоннады, но настойчивые руки Димы выпихали его за дверь, оставляя Антона с Арсением одних в наполненной гробовым молчанием аудитории.


Свет снаружи пробивался в витражные окна, гул голосов студентов приглушённо доносился с улицы, но внутри каменных стен университета царил холод и покой. В соседней аудитории началось занятие у бардов, и весёлая музыка, перемежающаяся со взрывным хохотом, только сильнее подчёркивала тяжёлое молчание в аудитории 106.


— По крайней мере, ты не умираешь, — нарушил молчание первым Антон.


Его слова звучали так, будто он пытался найти хоть что-то хорошее в ситуации, но смотрел он на доску, не решаясь перевести взгляд на Арсения, как делал всегда, когда не мог найти в себе силы столкнуться с реальностью.


— Ты же понимаешь, что это ты, — тихо произнёс бард, словно невпопад, но по коже Антона побежали мурашки. — То, чего я хочу больше всего.


Антон спрятал лицо в ладонях, шумно выдыхая, словно теперь, когда эти слова были сказаны вслух, звонко отражаясь от голых стен аудитории, они опустились на него всей своей тяжестью. Прибили к полу неотвратимостью происходящего. Кто бы мог подумать, что он будет чувствовать себя так сокрушённо, услышав «ты это то, чего я хочу больше всего».


Помотав головой, он выпрямился, решительно поворачиваясь к Арсению:


— Ну и что? Я же вот. Я же тут. Значит, ничего не работает.


— Работает, работает, — голос Арса звучал тихо, словно он был где-то далеко в своих мыслях, а не здесь. Судя по всему, он вспоминал все странные моменты, которые теперь стали простыми и ясными. — Когда я выпил Трясогузку, мне становилось хуже, когда ты был рядом. Ты меня трогаешь — мне больно, ты меня греешь — мой озноб только сильнее. Теперь понятно.


— Или это отравление аконитом, — не сдавался Антон.


В его голосе, несмотря на настойчивость, начинала звучать паника.


— Да работает оно, — две погасших звезды голубых глаз устало смотрели на ведьмака. — Оно работало всё это время, даже до того, как я знал, в чём оно заключается. Действительно… Действительно красивое проклятие.


Антон раздраженно подскочил на ноги, сдувая падающие в лицо волосы со лба:


— Знаешь, как это называется? Самоисполняющееся пророчество! Ты боишься проклятия, и твой страх заставляет его работать. Всё! Никакой магии не нужно! Знаешь, как такое проклятие снять? Просто берёшь и посылаешь его нахуй!


Антон наклонился и обхватил руками лицо Арсения, притягивая его к себе. Сейчас, сейчас он прорвётся через эту напускную холодность и всё встанет на свои места. Как в сказке, рыцарь поцелует принцессу, и они заживут долго и счастливо. И больше никаких взглядов украдкой, больше никаких сомнений, никаких недомолвок.


Антон потянулся вперёд, но почувствовал, как Арсений, вместо того чтобы наклониться к нему навстречу, только отстраняется. Ведьмачий взгляд поднялся с губ на обжигающие холодом глаза. Арсений покачал головой.


Нет.


Антон побеждённо выдохнул, выпуская его лицо из безвольно упавших рук и разгибаясь.


Как в сказках бывает только в сказках.


— Я не понимаю, что ты теряешь? — в голосе ведьмака начала прорезаться злость, но уже через мгновение стало слышно, что он говорит через ком в горле. — Просто поехали со мной в Туссент. Просто поехали. Мы буквально можем делать всё, что захотим.


Плечи Арсения дёрнулись, как будто он усмехнулся, но на его губах не появилось улыбки.


— Да? Можем? Можем поехать, конечно. Чтобы через два дня тебя первая попавшаяся гарпия убила, или ты Катриону подхватил, или утонул, ныряя за крушиной? Потому что проклятия так и работают — если ты то, чего я хочу больше всего, то оно коснется тебя, а не меня. Я на такое не могу подписаться.


— Да ничего этого может и не произойти! — развёл руками Антон. — Мы не знаем, что случится.


— В том-то и дело. Мы не знаем, что случится.


Арсений поднялся с места, разминая затёкшие ноги. Дошёл до доски, задумчиво провёл по ней пальцем, трогая осыпавшиеся крошки мела на рамке. Маленькие частички проклятия. Волшебная пыль, разрушившая его жизнь.


Он не умел говорить с предметами, ему нужно было смотреть в лицо, прямо в глаза, даже если эти глаза смотрят в ответ с обидой и злостью. Но сколько сил на это уходило!


— Давай начистоту, — бард отвернулся от доски и Антон послушно поднял на него взгляд. — Если бы мы были в балладе, я бы написал такой счастливый конец про любовь, преодолевающую все препятствия, разрушающую все проклятия. Но мы не в балладе, да? Я, наверное, выбрал профессию безнадёжного романтика, который должен считать, что любовь важнее всего… Но любовь не важнее всего, Антон. Если наши с тобой отношения могут разрушить обе наши жизни, то они того не стоят. Если бы под угрозой был только я, я бы ещё подумал, наверное, но я себе не прощу, если из-за меня что-то случится с тобой. Поэтому нет, я не поеду с тобой в Туссент. И никуда больше не поеду.


Антон почувствовал, как подкашиваются его ноги, и снова оперся на стол, а затем и вовсе опустился по лакированному борту на пол. На него сверху словно обрушилась вся аудитория, всё здание университета, весь город. Завалило каждым камнем Континента, и он не мог выбраться, не мог дышать, не мог пошевелиться.


— И что… — его голос сломался, и он боялся моргнуть, чтобы собирающиеся в уголках глаз слёзы не обрушились на лицо. — Ты вот так вот всю свою жизнь готов без любви прожить?


Арсений горько улыбнулся:


— А это всегда так кажется, пока влюблён. Кажется, что больше уже никогда не полюбишь, а потом пара лет проходит, и вспомнить не можешь уже, почему так убивался по кому-то. Ты что, никогда раньше не влюблялся?


— Нет, — голос Антона окончательно сдался, превратившись в сдавленный хрип и он стыдливо вытер рукавом мокрые щёки.


Не врал той бруксе, значит, смотри-ка.


Все эти месяцы, размышляя о том, что этот момент неотвратимо наступит, Арсений чувствовал, как когтистая лапа сжимает его сердце. Перебирал в голове слова, пытался представить взгляд Антона, что он ответит, что он сделает. Наверное, будет очень-очень больно, думал он.


Но сейчас он почему-то не чувствовал ничего из того, что представлял. Просто усталость. Просто желание, чтобы это поскорее закончилось, и ему больше не приходилось быть мудрым и собранным.


Всё закончится, и можно будет перевернуть страницу и отправиться жить долго и счастливо в своём огромном пустом доме. Вспоминать маленькие букетики незабудок, раз за разом получая безвкусные лилии и розы.


Арсений подошёл к Антону, который сидел на полу, стыдливо пряча взгляд покрасневших глаз под кудрявой копной волос. Протянул ему руку, помогая подняться. Задержал его ладонь в своей на секунду дольше, чем нужно. Хватаясь за эту последнюю соломинку, Антон сжал трясущиеся пальцы, поднимая взгляд на Арсения, но тот лишь улыбнулся своей отвратительно тёплой, заботливой, вынимающей душу улыбкой.


— Я хочу, чтобы ты знал. Мне не жаль. Я очень рад, что встретил тебя, Антон из Воронежа. И если Фаэтос мне не врал, и существует бесконечное множество других миров, я надеюсь, что хотя бы в одном из них наши пути пересекутся ещё раз. И на этот раз не будет никаких обстоятельств сильнее нас, которые смогут помешать нам быть вместе.

Примечание

*художественный перевод фрагментов песни Elsa’s Song группы The Amazing Devil, которую поёт Джоуи Бейти, актёр, игравший Лютика в сериале “Ведьмак”.

Следующая глава