Через день после приезда Кэйл начал учить Чхве Хана тому, что знает сам — давал ему все более сложные предложения на языке Королевства Роан, приучал к более изощрённому на словесные кружева диалекту, занимался с ним арифметикой, поначалу безмолвно наблюдая за тем, как этот взрослый, состоявшийся как личность, мужчина в теле семнадцатилетнего подростка записывает несложные (для Кэйла) задачки сначала на родном — корейском — языке, а после со всей осторожностью и скрупулёзностью переписывает решение и полученный ответ на уже якобы понятный для Кэйла роанский.

В какой-то момент, — через три месяца после начала их занятий (Дерус всё это время крайне странно смотрел на их возню в гостиной первого этажа поместья), — Кэйл всё-таки не выдержал и спросил, что это за интересный язык, стараясь не выдать себя, на что Чхве Хан только улыбнулся смущённо и предельно честно ответил:

– Это язык моей родной страны, Кэйл-ним.

И Кэйлу оставалось только в лёгкой зависти качать головой.

Чхве Хан совершенно не волновался о своём иномирном происхождении. Он открыто показывает, что не был рождён здесь, что ему не совсем понятен местный менталитет, что он лишь необразованный Маугли, через много лет беганья по лесам и долам наконец выбравшийся в цивилизацию и оказавшийся не готовым к тому, что она так сильно изменится за время его отсутствия.

Разве что обращения — вежливые, полные уважения — остаются привычными слуху коренного корейца, на что Кэйл лишь усмехается незаметно.

Приключенческий роман, написанный корейцем — казалось бы странным, не будь там привычных его читателям обращений.

Кэйл не слишком обращал внимание на этот аспект, но полное уважения "-ним", последнее время вылетающее из уст Чхве Хана, резало слух и заставляло морщиться от глупой, бесполезной горечи и лёгкой боли в груди.

Кэйл, на самом деле, был готов отдать многое за то, чтобы окружающие его люди перестали употреблять бьющее по мозгам и сердцу, дурацкое уважительное "-ним".

А спустя ещё месяц репетиторства и занятий Чхве Хан совершенно ожидаемо для Кэйла, — и Деруса, чего уж тут скрывать, — становится его постоянным эскорт-рыцарем.

И то, только лишь из-за того, что Кэйл, будучи полностью уверенным в себе и безопасности своего города, а оттого слишком беспечным, вышел из поместья глубокой ночью один, отказавшись и от сопровождения, и от кареты.

Захотелось прогуляться вдруг, воздухом свежим подышать, понаслаждаться незнакомо-знакомыми звёздами на небосклоне, провернуть кое-какое дельце...

Прогулялся, блять.

Оплаченные кем-то добросердечным наемники ждать чуда и упускать свой шанс не стали — атаковали в лоб, всей немаленькой группой в количестве восьми человек.

Некий аристократ явно хотел удостовериться, что Кэйл абсолютно точно не выживет в этой схватке (к своему стыду, Кэйл умудрялся расслабиться в мирное время настолько, что подобные нападения случались пару раз; конечно же, он сделал это снова — ничему, блять, жизнь не учит).

Но в этот раз, так и не дав применить Щит, его опять спасло внезапное чудо и, в отличие от привычно-старой помощи Деруса и Рона, его нового защитника звали Чхве Хан.

Браво.

Когда нападавшим ровно и безжалостно отрезали руки и ноги, чтоб те не смогли убежать и скрыться от будущего допроса, Кэйл спросил лишь, какого черта Чхве Хан здесь делает, и почему он не дома — ложится спать, как и обещал Кэйлу полтора часа назад, но получил в ответ лишь лёгкое пожатие плечами и просьбу разрешить проводить его до ворот поместья.

Кэйлу оставалось только смириться с чужой настойчивостью и вернуться обратно к главной дороге.

Дело, заставившее его подорваться ночью с тёплой мягкой кровати, пришлось перенести ещё на несколько дней.

А к утру узнавший об этом инциденте Дерус, отправив бессознательных наёмников в пыточную Бикроса, сам предложил Чхве Хана на должность его личного охранника.

Ненадолго, — потому что у парня ещё будет учёба в школе (в которую он поступит с лучшими результатами тестирования, или Кэйл не Хэнитьюз!), — но переглянувшиеся Кэйл и Чхве Хан согласились, благо никто из них не был против более близкого знакомства.

***

У Чхве Хана невероятно красивая улыбка.

Кэйл чувствует непреодолимое желание сдохнуть, едва до конца осознает эту, проскочившую сквозь заслон из повседневных дел, мысль.

Чхве Хан в данный момент радостно общается с ничуть не изменившейся за последние полгода травницей Анастейшей, приехавшей повидаться к любимому наследнику всего дела её жизни, и рассказывает ей о своих делах и успехах, об интересной, захватывающей учёбе в школе и, черт возьми, улыбается той самой прекрасной, яркой улыбкой, что делает его лицо совершенно неузнаваемым — настолько Кэйл привык видеть Чхве Хана мрачным, с нахмуренными бровями и вертикальной глубокой складкой на лбу, с поджатыми в неудовольствии губами, равнодушным и фальшиво-любезным, с этими его милыми улыбочками, от которых в дрожь бросает в каждый раз, и полным ледяного спокойствия взглядом чёрных глаз.

Сейчас же у Чхве Хана улыбка подобна солнцу — и ослепляет так же, и греет сердце и душу в груди, спрятавшиеся за мышцами и костями, за венами и нервами, подальше от любопытных глаз, от боли, от вины и невыразимых страданий.

Кэйл не думает об этом слишком долго. Принимает во внимание — и откладывает в долгий ящик, не желая разбираться с тем, что так и рвётся с языка, подавляя чувства так же, как делал это всю свою сознательную жизнь.

Кэйл прекрасно знает, что подобные мысли — проблема. Он знает, что проходил такое однажды, хоть и не особо помнит об этом, и абсолютно не хочет решать что-то сейчас — не место и не время.

И, думает Кэйл, отворачиваясь от семейной идиллии, едва ли когда-то будет время для этих непостижимых для него глупых чувств.