Если попросить Одиннадцатого Предвестника рассказать о своём боевом опыте, то можно увидеть, как этот внешне доброжелательный молодой человек преображается в закалённого многочисленными дуэлями фехтовальщика, из-за чего сомнения, почему Чайлд входит в авангард Фатуи, вмиг испаряются. И сильнее рассказов о множестве битв, в которых Тарталье довелось принять участие, может впечатлить его страсть к сражениям — вероятно, некоторых она способна даже напугать.
Если же спросить Одиннадцатого Предвестника о страсти в привычном понимании, то наверняка вы застанете его этим вопросом врасплох. Его молодецкую удаль словно рукой смахнёт, а на щеках вспыхнет румянец смущения, как бы говоря, что пламя многочисленных сражений не смогло выжечь из его юного сердца трепета первой любви.
А ещё вопрошающий сможет заметить тень печали в тёмных глазах Чайлда…возможно. В Тейвате ещё не нашёлся — да и едва ли найдётся — смельчак, который решился бы задать подобный вопрос одному из приближённых Царицы — мало кто захочет рисковать и нарваться на немилость такого умелого воина. А та, кому хватило бы дерзости такой вопрос задать, была издалека и яростных клинков Предвестника совсем не боялась.
На горизонте пылал закат, отбрасывая отблески на безмятежную водную гладь Великого озера Фонтейна, на берегу которого после очередного товарищеского спарринга обустроились Чайлд и Люмин с Паймон. Пока Тарталья был занят приготовлением ужина в небольшом котелке, Путешественница, стоя по щиколотку в воде, собирала ракушки и вдумчиво рассматривала их прежде, чем передать в ручки верного компаньона — для домашней коллекции в Чайнике подойдут только самые красивые! Тарталья не принимал участия в оценке ракушек, поскольку не видел в этом смысла — даже покажи ему не то что ракушки, а прекрасную жемчужину со дна этого озера, он всё равно сказал бы, что ничто не сравнится с красотой Люмин.
Она в глазах Чайлда была безупречна всегда: и во время неистового сражения, когда её клинок высекает искры, и в подобные моменты спокойствия, когда её изящный силуэт обволакивают нежные лучи заходящего солнца. Если бы не ответственное задание приготовить вкусный ужин, Чайлд наблюдал бы за Люмин не отрываясь, чтобы оставить в своей памяти как можно более яркий и точный образ, ведь когда-нибудь у них состоится последняя встреча.
Их взаимоотношения начались с обмана и ожесточенного соперничества, неожиданного для них обоих перетекли в товарищество, а после наполнились щемящей сердце нежностью, страстью как на поле боя, так и в постели, а также уютом — неважно, проводили они время под открытым небом или укрывались в Чайнике безмятежности, Чайлд всегда испытывал то же чувство, что и в стенах родного дома после возвращения из долгой рабочей поездки. Но, несмотря на такое развитие близости между ними, Тарталья понимал, что у их истории не будет счастливого конца, потому что рано или поздно Люмин покинет Тейват.
Хотя в Чайлде теплилась надежда, что он ошибается, он понимал, что в такое долгое путешествие по Тейвату Люмин отправилась только ради одного человека, воссоединившись с которым наверняка отправится исследовать новые миры. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить печаль по Итэру в глазах Люмин, когда она рассказывает о далёких местах, в которых им вместе довелось побывать — вся её жизнь неразрывно связана с братом-близнецом. И Аякс, будучи самим с человеком с немалым количеством братьев и сестёр, принимал это, хотя это понимание и отдавало ноющей болью в его сердце.
Чайлд понятия не имел, сколько Люмин лет — его мама всегда говорила, что задавать подобные вопросы женщинам попросту неприлично, — но мог предположить, что отнюдь не мало. Куда бы не завели её странствия, она везде прожила небольшую жизнь, которая оставила свой след в её судьбе. И Аяксу тоже хотелось быть хоть сколько-нибудь значимой страницей в рамках её долгой жизни, чтобы она нет-нет да вспоминала его, глядя на звёздное небо с другого уголка этой бесконечной Вселенной, как будет вспоминать он сам.
Ведь если спросить самого Чайлда, чем стала Люмин для него, то он, глядя на возвращающуюся с озера девушку, держащую в руках ракушки и так тепло улыбающуюся ему, не задумываясь ответит:
«Всем. Она стала для меня всем».