Ему надо выйти, отвлечься, успокоиться. Он еще не закончил, а уже готов спустить в штаны от витающих в воздухе стонов и ароматов похоти. Холодная вода из кувшина льется прямо ему на лицо, приводя в чувство, стекает холодными струйками к паху. Недолго думая, Деймон льет на живот прохладную жидкость, шипит сквозь зубы. Процедура не из приятных, но член слегка опадает, не подпитанный образами и омытый водой.

Шлюха гладит изможденное тело юного принца в своих объятьях. Эймонд лежит с закрытыми глазами спиной на ее животе, разнеженный, слабый, не в силах понять, где он и что происходит. Голова абсолютно пуста, каждая конечность пропитана патокой неги. Хочется тянуться всем телом, как если бы он только проснулся, и нестерпимо хочется пить. Между его ног проминается под тяжестью чужого колена перина. Из ниоткуда будто скользит по окропленному потом телу мокрая тряпица, стирая липкий жар. Юноша не может сдержать благодарного выдоха: прохлада на коже, такая нужная, приводит затуманенный разум в чувство.

Откидывая тряпку, Деймон прикидывает мысленно, выдержит ли его племянник второй раунд — быть может, стоит воспользоваться проституткой. Но Эймонд подтягивается на смятых простынях, приоткрывает глаз и смотрит, томно, из-под полуопущенных ресниц. Взгляд этот мажет по груди, сбитости пресса, ниже, к паху. На уровне бедер племянник облизывается, на губах остается слабым блеском слюна. В пекло девицу, Деймон трахнет племянника в этот блядкий рот, возьмет свое так или иначе, а юношеская пылкость молодого тела ему поможет.

Эймонд смотрит Порочному принцу в глаза и понимает, с потаенной радостью: дядя его хочет. Не голую девицу за ним, а именно его, здесь и сейчас, это видно по драконьему пламени в топящих радужку чернотой зрачках, и он тянется рукой к Деймоновой тяжести. Не отводя взгляда, подцепляет пальцами край штанов, скользит под кромку ткани.

Член ложится в руку абсолютной правильностью и жаром. Словно юноше суждено было вот так касаться чужой плоти, и все происходящее в его жизни вело к этому моменту. Он обхватывает ладонью по всей длине, крепко, как если бы ласкал себя. С нескрываемым восхищением смотрит, как чернеет до углей пронзительный взгляд, сжимаются мышцы челюсти. Деймон выдыхает сквозь зубы, ноздри его трепещут, а черты лица заостряются - он похож на дракона, готового сорваться с места и пожрать свою добычу целиком. И Эймонд соврет, если скажет, что не хочет быть съеденным.

Порочный принц стягивает все это время опутывающие щиколотки юноши штаны. Ему лишняя преграда сейчас не нужна, племянник должен раздвигать перед ним ноги как можно шире, пока будет он брать его в растянутое под него нутро. Движение Деймона быстрые, несдержанные, он уже не уверен, хватит ли у него самого терпения сделать все как должно, а не ткнуть мальчишку как есть развратным лицом в подушки да не отыметь на глазах у не лезущей не в свое дело шлюхи. А мальчишка будто специально нарывается, лезет слишком уверенно, ведет себя невозможно распутно. И не оставляет выбора.

— Тебя стоит подготовить, — Деймон переворачивает юношу на живот, садится сзади на колени: теперь упирается младший принц лбом куда-то в женскую грудь и вздергивает вверх бледные ягодицы. Эймонда снова бросает в жар. Он раскрыт, вся промежность, вместе с полувствашим членом, у дяди на виду, и, судя по дыханию, скользящему меж половинок мягкой округлости, он собирается... «Бля-я-ядь, блядь-блядь-блядь-блядь», — скулит племянник, ласка неожиданна и остра. Скользкий язык проталкивается в узкое колечко мышц, посылает разряды возбуждения в самое нутро и по позвоночнику в голову.

Эймонд благодарит богов, что перед походом в бордель посетил купели и должен быть чист. Дядя на слюну не скупится, она течет по ногам вниз, капает на простыни. Он облизывает все, до чего может дотянуться, кусает порозовевшие ягодицы, очерчивает кончиком языка шов промежности, втягивает в рот нежное яичко. Это немного щекотно, и племянник фыркает в мягкую грудь, тут же захлебываясь стоном — Деймон оттягивает уже полностью вставший член к себе и облегает налитую головку жаркой влажностью губ.

Пока отвлекается племянник на нехитрые ласки, тянет он кисть руки в сторону шлюхи. Та смачивает обильно фаланги слюной, и мокрые подушечки давят на сморщенную кожу вокруг сжатого входа. Пальцы скользят слишком легко для первой растяжки, и Порочного принца охватывает ярким спазмом похоти догадка.

— Кто? — хрипло и возбужденно.

— Сам, — задушено и постыдно.

Диалог до смешного короткий, у дядюшки нет сил вести допрос с пристрастием, как юноша дошел до таких ласк, будучи окутан со всех сторон атрибутами Семерых и пылкими речами богобоязненной матушки. Он лишь хмыкает довольно и оглаживает изнутри нежность, продолжая вылизывать набухшую от приливающей крови головку. Нужное место находится быстро, племянник стонет практически на одной высокой ноте, шепчет заполошно что-то невнятное в пышные складки женской груди. Руки шлюхи гладят его спину, дядины пальцы, два или три, а может, сразу четыре — он уже не различает, — гладят и раздвигают податливое нутро. Когда давит язык под чувствительную уздечку, а девичья ладонь проезжается ребром по твердому соску, юношу встряхивает.

Это уже слишком. Эймонд пытается перевернуться сам, слезть с влажных пальцев: он либо прямо сейчас почувствует член дяди в себе, либо расплачется от ощущений, как девчонка. И он выбирает первое. Деймон смотрит с интересом, как оказывается племянник к нему лицом, как тянет штаны вниз, обнажает его набухшую плоть. Такая перемена в поведении однозначно возбуждает, принимая давление пылкости и нетерпения, дает он юноше наиграться всласть. Подставляется под укусы, впускает в свой рот, трется языком о язык. Эймонд будто метит свое зубами, повторяет все прочувсвтованное ранее на крепком теле до точности. У него поджимаются пальцы на ногах от ощущений гладкости кожи и твердости мышц под губами. Если бы мог, он залез бы дяде под кожу и терся о него всю жизнь, как сумеречная кошка в начале долгого лета.

Деймона плавит под таким пристальным вниманием. Яркий румянец заливает плечи и грудь, дышать становится тяжко. Порочный принц тянет за длинную косу племянника вниз, отрывая от своего соска, запрокидывая тому голову назад. Длинная шея оголяется, от натяжения волос вырывается из юноши задушенный хрип, еще один след от укуса расцветает ярким бутоном рядом с кадыком. Толкают его спиной обратно на простыни, становятся коленями по обе стороны груди, нависают практически над самым лицом. «Займись», — кидает дядя лежащей без дела проститутке, и та понятливо ползет к раздвинутым юношеским ногам. Эймонд чувствует на своем члене пухлые губы, и это очень хорошо. Но не так хорошо, как прижимающаяся к его рту горячая плоть Деймона.

— Повтори за ней, — дядин хрип отдает где-то в мозгу короткой вспышкой. Эймонд, заглядывая снизу вверх в раскрасневшееся лицо, берется за мощные бедра. Тонкие губы раскрываются, Деймон вытягивает шею в неосознанном напряжении, задерживает дыхание, смотрит не отрываясь, до белых пятен, даже не моргает. Боится пропустить, как высовывает племянник розовый, мягкий, с подтеками слюны, плоский язык, как слизывает с неприкрытым наслаждением прозрачные капли смазки с темной головки, как вбирает в себя нежную бархатность и как смыкаются на тонкой коже влажно блестящие красные губы.

Когда-нибудь, Деймон себе клянется, он раздобудет у одной из девиц помаду, накрасит карминовой мягкостью эти невозможные тонкие линии и размажет своим членом по всему Эймондову подбородку. Порочный принц задыхается, морщит лицо от острости ощущений: внутри племянника жарко, он берет в горло так глубоко, как может, пытаясь передать то, что ощущает сам.

Юноша думает: его рот был создан для этого члена, и весь он был рожден, чтобы отсасывать так самозабвенно везде, где Деймон опустит его на колени. Твердость ложится соленым на вкусовые рецепторы. Вскорости вязкая слюна начинает стекать из уголка губ на челюсть и к искусанным ключицам. Двигать головой самому неудобно, и Эймонд тянет чужую руку себе на затылок. Дядя давится этим движением, наматывает, не теряя драгоценных секунд, белые волосы себе на кулак. Хорошо, что заплел он их в косу еще в самом начале, из-за этого идеально ложится ее корень в сжатую ладонь.

От первых толчков проезжается плоть слишком глубоко, племянник давится, кашляет, но не отдаляется. Стонет надрывно и приглушенно, втягивает впалые щеки, подначивает драть его горло так, как нравится дяде, заламывает светлые брови, из глаза текут прозрачной дорожкой капельки слез. Деймона трясет от зрелища заплаканного, измученного лица: племянник, сам того не зная, находит в его сознании слишком много точек удовольствий и бьет в них всей своей неискушенной невинностью. Порочный принц понимает — разрядка совсем близко. Если он хочет — а он хочет — запятнать тонкое тело собой изнутри, ему стоит поторопиться.

Член выходит изо рта с пошлым чмоком. От истерзанных губ до головки тянется тонкой ниткой мгновенно остывшая слюна.

— Спасибо, милая, — кидает брат короля за плечо ждущей указов шлюхе. — Твоя работа выполнена. Можешь идти.

Девица будто испараяется из комнаты в ту же секунду. Эймонд непонимающе оглядывается, но не успевает задать вопрос: его стаскивают на край постели, задница оказывается повисшей в воздухе. Деймон встает на колени — эта поза кажется ему до одури ироничной, — забрасывает невозможно длинные ноги на свои плечи.

— Вздохни полной грудью, — под послушный вдох ноющий в ожидании разрядки член раздвигает пылающие складки, и Деймон стонет сквозь зубы, откинув голову назад.

Внутри племянника распаленно и узко. Гладкое нутро принимает охотно, плотно смыкается вокруг плоти, будто не хочет отпускать. Эймонду сводит поясницу, каждый толчок отдает разрядом вспышек в пах. Нестерпимо хочется коснуться своего возбуждения в такт движениям и забыться навсегда в накрывающей жидким огнем лавине наслаждения. Деймон хотел бы быть нежнее, но не может. Звонкие вскрики оседают в нем тяжестью, он насаживает раскрытое тело на себя со всей яростью страсти, что плещется внутри его души, и надеется, что племянник разделяет с ним эти чувства.

— Эймонд, — облаченное в грудной стон имя ощущается на языке развратно правильно. Юноша понимает без слов, сжимает себя ладонями, от сладости заполнености внутри и крепкой хватки снаружи ноги сводит судорогой, член дяди выбивает из тела всякий дух. Он определенно больше, чем пальцы и ярче, чем самая сладкая дрочка. Племянник не может отвести поплывший взгляд от искаженного наслаждением лица. Ему кажется, только от вида сокращающегося в напряжении пресса, яркого румянца на груди, мутного взгляда пурпурных глаз и влажных, прилипших к коже волос он может спустить, даже к себе не прикасаясь.

Низ живота тянет все сильнее, он скоро кончит, от быстрого темпа юношеские ноги норовят съехать с мокрых от пота плеч. Порочный принц думает, будь они в шелковых чулках, что носят благородные девицы под своими пышными платьями — держались бы легче. Услужливое сознание подкидывает образ заплаканного, вот как сейчас, раскрытого и распаленного похотью и жаждой до ласк племянника, обязательно в зеленом платье, с размазанной помадой, в чулках и его членом в заднице. Деймон захлебывается остротой предоргазменной волны, кусает изящную лодыжку и кончает с долгим стоном, вбиваясь совсем глубоко, практически до лобковых костей. Клеймя собой племянника изнутри.

Под эйфорией самого пика растекшегося под кожей удовольствия видит Эймонд перед глазом, без преувеличения, золотые звезды. Пока полностью не опадает невероятно чувствительная теперь плоть, дядя двигается в нем медленным ритмом по своей же сперме, скользит легко и свободно в расслабленности нутра, продлевая удовольствие до последних секунд. И выскальзывает, только когда полностью сходит с открытой головки острота ощущений.

Второй оргазм лишает племянника всей имеющейся в нем энергии. Юноша засыпает, не в силах держать своей разум в бодрости ни единой лишней секунды. Деймон целует взмокший висок и укладывается рядом, обнимая разморенное страстью молодое тело.

Урок успешно усвоен.