Чанбин никогда не любил вечеринки.
Смутные мероприятия вроде вписок непонятных знакомых Джисона позитивных эмоций в Со вызывали и того меньше, вот только Хан никогда мнение Чанбина особо не спрашивал, когда умоляюще повисал на плече, подобно пятилетнему ребенку, и противно канючил пойти с ним, ведь «ты же не оставишь своего неугомонного друга одного?». А Чанбин и правда друг ну просто слишком хороший, и к сожалению, за годы дружбы отказывать так и не научился.
И казалось бы, чего только Со не повидал в таких местах… И пьяных в стельку подростков, которых там вообще не должно быть; и отвратительно облеванные полы, когда случалась катастрофа для хозяина мероприятия и кто-то не успевал добежать до туалета; и почти что оргии, когда излишне пьяные особы не считали нужным уединиться; и даже, несмотря на свою натуру, пару раз по счастливой случайности Чанбин вылавливал из окон или балконов пьяных неудачников, решивших «хотя бы жизнь красиво закончить» (а к слову, Со ужасно не любил вмешиваться хоть во что-то происходящее на таких «вечеринках», и появлялся на них исключительно ради того, чтобы вытащить особо долазную задницу Джисона из очередных приключений).
Но самым опасными на таких вписках по мнению Чанбина были наркодилеры, которые совершенно беспрепятственно вливались в общую толпу, предлагая затем совершенно нетрезвой молодежи «получить дополнительный кайф». И зная доверчивость и наивность ментально на самом деле совершенно не взрослого Джисона, Чанбин больше всего боялся, что, не дай Боже, его друг-катастрофа нарвется на подобную фигуру.
Впрочем, после того, как нога Джисона переступала квартиру очередного его «близкого друга», которого Хан на самом деле видел чуть ли не впервые в жизни, первые минут сорок (Джи по пьяни может и творит всякое, но он совсем не глупый, и будучи трезвым вполне в силах защитить себя от проблем и сам) Чанбин всегда мог смело посвятить себе, попытавшись найти укромное местечко в центре вот-вот наровящего разразиться апокалипсиса и написать текст новой песни. И этот вечер для Со не должен был стать исключением, когда какая-то очень дизайнерская квартира встретила его противно ударяющейся о сотрясающиеся стены музыкой.
Джисон из виду Чанбина, кстати, испарился почти сразу, будучи утащенным Ли Минхо в самое сердце нездоровой толпы. А Со только раздосадованно чертыхнулся — знай он, что их старший с факультета хореографии и по совместительству общий знакомый тоже тут, Чанбин бы сюда даже не заявился, выпнув Хана на эту проклятую вечеринку чуть ли не пинком под зад. Сам бы Со в этот вечер имел редкую возможность насладиться тишиной и умиротворением дома в отсутствии главного раздражителя спокойствия. Уж кто-кто, а Минхо бы никогда не допустил, чтобы в его присутствии Ханапокалипсис вляпался в проблемы, а все горе-дилеры (даже жаль их, вероятно, эти особенно невезучие) определенно бы пожалели, если бы решили выбрать своей целью Джисона.
Вот только Джисон — зараза он такая! — ни словом не обмолвился, что Ли тоже будет здесь. И Чанбин, конечно, понимает почему: едва ли его неугомонный друг не воспользовался бы шансом вытащить своего соседа-угрюмого-трудоголика в, по его мнению, «самое подходящие для снятия напряжения место». Что ж, волновался о наивности и излишнем ребячестве Джисона, а в итоге оказался не менее наивным и сам. Молодец, Чанбин, ты теперь настоящий супер предсказуемый друг, который с удовольствием(нет!) попался в эту примитивную ловушку.
Со злости и обиды (то ли на себя, то ли на Джисона — Чанбин еще не до конца определился) Бин пинает кроссовком дверной косяк, что, очевидно, отзывается тупой болью в ноге. Пьяное окружение наблюдает за «спектаклем» с особым интересом, их Чанбин в ответ окидывает почти презрительным взглядом, из последних сил борясь с желанием сделать этой недопублике картинный поклон в реверансе, ядовито добавив в конце «занавес». Чудом ему все же удается сдержаться. Вместо этого Со только раздраженно стискивает зубы, прямым шагом направляясь искать хотя бы маломальски спокойное место в этой насквозь пропахшей алкоголем квартире.
Пару раз Бин благодарит богов за свой идеальный слух, который позволяет ему услышать, что происходит за дверью, не открывая ее. Все же стены в этой квартире, на удивление, достаточно толстые, так что даже с распахнутой в зал дверью музыка в остальных комнатах слышится уже чуть приглушенной. К счастью, до ванной Со добирается почти без происшествий, мысленно подмечая, что в помещении все же льется вода. Но Чанбин успевает лишь войти в просторное помещение с приглушенным красным светом, закрыв дверь на защелку и облегченно вздохнуть, как его взгляд тут же сталкивается с до боли знакомыми чужими омутами, стоит Со только повернуть голову.
Только не…
— …Енбок? — почти шепотом выдыхает Бин.
Вот тебе и «удачное совпадение»…
Искрящийся чем-то магическим взгляд напротив скользит по его щеке, спускаясь к широкой груди и рукам. Со почти физически ощущает жгучую дорожку кожей даже через одежду, будто бы находится под прицелом у опытного снайпера — шаг в сторону и крышка, вот и попробуй уйти отсюда живым. И Чанбин с этой задачей определенно не справляется, так и замирает у двери, даже не успев убрать руку с замка, словно бы каменное изваяние. Он невольно подмечает, как струится белая промокшая насквозь блузка, волнами раходящаяся в прозрачной воде, а с кончиков влажной феликсовой челки скатываются крупные капли, которые мгновенно разбиваются о толщу воды. Их всплеск тает в звуке льющейся из крана струи, но Чанбину кажется, он отчетливо слышит этот звон даже так. В горле противно встает плотный ком, и Со изо всех сил пытается его сглотнуть, но безуспешно. Феликс моргает, смахивает щиплющие глаза капли с ресниц и цепляется мутным взором за чужой, нервно подрагивающий кадык. Енбок щурится, словно не способный рассмотреть стоящего перед ним человека, но в итоге лишь хмыкает, в следующий же миг с головой сползая по стенке на дно ванны.
Плевать. Ему совершенно не интересно.
Чанбин гулко выдыхает: он действительно безнадежен. Со ощущает себя так, словно бы его только что вытащили из тысячелетнего слоя льда. Натянутых по струнке нервов хватает лишь на то, чтобы сползти по двери на пол, жадно заглатывая ртом воздух. Его сердце все еще заходится в диком ритме, и он лишь сейчас понимает, что все эти долгие секунды совершенно точно не дышал. Феликс всегда действовал на Чанбина так, и хотя по природе своей Со скорее суровый лев, но оказываясь рядом с Енбоком, он каждый раз превращался в скулящего, совершенно одомашненного котенка. Контролировать себя, находясь рядом с Ли, для Бина попросту невозможно, и он осознал это уже давно, точно так же как и колющую правду, что младший никогда не начнет испытывать к нему ответных чувств. Поэтому при каждой новой встрече с Феликсом, Со собирал себя буквально из осколков, но продолжал бережно хранить каждое воспоминание, связанное с Енбоком: тяжелее всего, когда ты уже упустил все возможности, и ничего другого больше попросту не остается.
Чанбин смаргивает проступающие слезы, натягивая на лицо совершенно бесстрастное выражение, и делает несколько шагов по направлению к джакузи. Как бы там ни было, но эта короткая встреча — еще одно драгоценное воспоминание о дорогом человеке, которое Со сможет бережно хранить в мыслях. Вот только Чанбина почти физически ломает, когда на дне ванны он видит такого Феликса. И Чанбин точно никогда бы не смог ответить, кого в этот момент считает бо́льшим психом: Енбока или же себя.
— Феликс? Ты пьян? — вырывается невольно, но тонет в гуле льющейся воды, кажется, сравнимой по силе с водопадом. Или возможно, это органы чувств Чанбина настолько напряжены?
Струящаяся из крана вода отдается давлением в ушные перепонки, создавая плотный вакуум, не пропускающий внутрь никакие звуки, а легкая дымка из жидкости чуть приятно щиплет глаза и затуманивает взор, отчего Феликс видит лишь разноцветные очертания человека в полумраке комнаты, не имея никакой возможности признать, кто перед ним. Впрочем, это совершенно не важно, Ли практически оглушен приятным напором, под которым хочется раствориться, и плевать, что пропитавшаяся влагой одежда противно липнет к коже. В остальном Феликс чувствует себя просто охуенно и не намерен шевелить и пальцем. Вот только…
— Какого черт-… — Ли чертыхается, когда крепкие руки хватают его за плечи, силой вытягивая из ванной и заставляя сесть. Какой придурок обломал ему весь кайф?! — …Со Чанбин? — Феликс мысленно сплевывает: все-таки не показалось.
— Ты рехнулся?! Сдохнуть хочешь?!
Взгляд напротив метает в Феликса молнии из смеси ненависти, злости, неодобрения, желания вмазать и еще очередного чего-то, совершенно непонятного Ли.
Снова…
— Отвали, а, — Енбок отвращенно кривит губы, мелко щурясь и передергивая плечами в попытке вырваться из чужой крепкой хватки. Ну почему он такой? Какое ему вообще дело до Феликса? — Я что похож на самоубийцу? Ты не первый день меня знаешь, не собираюсь я подыхать… Черт.
Ли ужасно ведет, отчего он покачивается в руках Со из стороны в сторону пару раз прежде, чем все же падает на спинку ванны, опуская голову. На радость парня, половина покрасневшего лица наконец прячется за челкой, и Феликс осмеливается гулко вдохнуть. Как нелепо.
— Сколько ты выпил?
У Феликса голосу Со в ушах противно набат вторит, отчего Ли неприятно зажмуривается, хватаясь ладонью за лоб. Алкоголь сильно бьет, Бин все отчетливо видит. Чанбин заметно хмурится и сводит брови к переносице: он пришел сюда ловить наклюкавшегося Джисона и такой же Феликс никак не входил в его планы. Но и ответа со стороны Ли на его вопрос ожидаемо не следует, Со пробирает мелкая дрожь, поскольку запаха выпивки от Феликса почти не исходит. Не мог же он..?
— Не выдумывай, — словно читая мысли парня напротив, тишину режет вымотанный бас, а Енбок поднимает голову, стряхивая мокрую челку с лица и утыкаясь взглядом в Чанбина; несколько капель с кончиков волос Ли слетают, отпечатываясь на скулах Со; их хочется стереть. — Я не самоубийца и выпил всего несколько бокалов, так что я почти трезв. И отпусти меня уже, а?
Чанбин неуверенно убирает руки: он помнит, что алкоголь влияет на Феликса больше физически, чем психически, и не верить ему на слово причин нет: вряд ли он не в своем уме. Да и все же Ли совсем не такой наивный, каким хочет казаться — Чанбин знает это не понаслышке, — так что вряд ли бы он дал кому-то обвести себя вокруг пальца, позволив подсунув ему «веселую таблеточку». И все же несмотря на это, поведение Енбока сильно сбивает с толку. Со чувствует себя, откровенно говоря, дерьмово, наблюдая за таким Феликсом: искусанные губы, потухший блеск в глазах, сильно отросшие черные корни на блондинистой шевелюре, стиль одежды и привычка разгуливать по смутным местам — все это слишком заботит Чанбина, потому что Феликс раньше таким не был. Но несколько месяцев назад младший отстранился от него слишком быстро, не дав Со разобраться в их взаимоотношениях, а совсем не в характере старшего было совать нос в чужие дела. Так они перестали общаться. Почти…
Молчание между ними повисает густой массой. Для Чанбина оно мешается неприятно с липким отчаянием, а Феликсу хочется хорошенько ударить себя по лицу за проскальзывающую в мыслях надежду все вернуть.
Но нет. Едва ли хен простит его.
— Почему ты тут?
Тихий бас режет слух остро и болезненно, но лучше уж так, чем слушать звенящую в ушах тишину, поэтому Чанбин искренне благодарен Феликсу даже за этот совершенно отстраненный вопрос.
— Джисон притащил, — честно сознается Бин, и бросает еле заметный косой взгляд в сторону Енбока. Тот на старшего не смотрит совершенно, и по правде говоря, Со даже рад этому: он не уверен, что смог бы выдержать ледяной холод прежде привычно лучащихся искорками счастья и тепла глаз.
Есть черта, которую Чанбин не вправе пересекать.
Феликс тянется выключить кран. Последние капли срываются вниз и разбиваются о толщу, словно меряя замершее время.
Раз…
Два…
Три…
Четыре…
Пя…
— Хен…
Шепот в ушах отдается гулко, и Чанбин вздрагивает. Как много времени прошло с тех пор, как Енбок последний раз называл его так? Со не возьмется считать. Он молчит в ответ до последнего, не будучи уверенным, что должен хоть что-то ответить. Впрочем, Ли ответа, кажется, и не ждет, он чуть вскидывает голову, так, чтобы иметь возможность из-под ниспадающей челки видеть лицо Бина, и произносит совсем неуверенное:
— Могу я задать вопрос?
Чанбин вместо ответа только разворачивается корпусом к Феликсу и поднимает на него полный совершенно разных эмоций взгляд, который разобрать на атомы Ли, увы, не способен. И это действие, кажется, почти кричит о том, что Чанбин здесь и готов слушать его. Ну или Ли по крайней мере хочется так думать. Надежда умирает последней.
Вода еле слышно плещется в ванне, пока Енбок меняет позу, чуть подвигаясь вперед и устраивая согнутую в локте руку на бортике джакузи, а собственный подбородок укладывая аккурат на нее. Взгляд его бегает по лицу старшего, которое теперь находится на расстоянии считанных десяти сантиметров от феликсового. Но Со почему-то вовсе не отодвигается, но лишь скользит по щекам мягким взглядом в ответ, наконец заглядывая в кажущиеся бездонными глаза Ли.
Енбока почти кроет от такой близости: кажется, подвинься он еще совсем чуть-чуть, и смог бы коснуться кончика чужого носа собственным. И хочется так невыносимо. Но Феликс стирает эти мысли, гонит их прочь, словно стаю надоедливых ворон. Нельзя. Он шумно втягивает носом воздух, который мешается с отголосками привкуса Чанбина и зажмуривается: спросить напрямую духу не хватит.
— …Ты меня ненавидишь?
Чанбина в этот момент словно ведром ледяной воды окатили. Так вот о чем он думает? Глаза шокировано распахиваются в немом вопросе, на который ни у одного из них нет ответа, и несколько секунд тянутся слишком долго, прежде чем Со резко отстраняется и встает на ноги, разворачиваясь к Феликсу спиной.
Руки предательски дрожат, но Ли совсем не замечает этого. Енбок себя сейчас всеми фибрами души ненавидит. И зачем он вообще задал этот нелепый вопрос, и так ведь уже знал ответ, а сейчас только наблюдает злость хена воочию.
Вот только…
— Нет, — уверенно чеканит Чанбин, а внутри у обоих все сжимается.
Феликс поднимает на хена неверящий и несколько запуганный взгляд, не до конца осознавая сказанное. Не… ненавидит..? И это после всего, что Феликс успел натворить? Енбок, по правде, ужасный идиот, и он искренне сожалеет о своей глупости.
«У всего в этом мире есть свой срок годности, — от мыслей о прошлом Феликсу невольно вспомнился тот ужасно примитивный пример Хенджина, когда Ли, словно наивный ребенок, спросил Хвана, почему они с Сынмином расстались: — Ты же не держишь свой любимый, например… хм… о, клубничный йогурт! в холодильнике до тех пор, пока он не испортится, только смотря на него и облизываясь. А даже если и занимаешься подобным мазохизмом какое-то время, то все равно потом съешь его в последний день. И ведь тебе будет очень обидно и досадно, если вдруг в последний день ты забудешь его съесть, и йогурт придется выкидывать; ты будешь злиться на себя, что не сделал этого раньше. Так вот с чувствами так же. Ингода им полезно немного промариноваться в собственном соку, например, чтобы быть в них уверенным и не обнадежить другого человека зазря, но важно не забывать о них и понимать, что если ждать слишком долго, однажды станет поздно. Чувства — то, что необходимоозвучивать».
И Феликс на самом деле совершенно не уверен, что не довел их с хеном взаимоотношения собственными стараниями до крайней даты. Что если уже слишком поздно, чтобы исправлять ошибки? Может, Чанбин давно уже выбросил все, что связывало их вместе, словно испорченный йогурт?
Ли пробирает озноб. Енбоку страшно, но… Может ли вообще от действий Феликса что-то стать еще хуже, чем сейчас? Они и так уже не общаются. Феликс с каждым днем, кажется, все больше сходит с ума и рассыпается на песчинки изнутри, словно его душу стирают в порошок. А Чанбин… Феликс не знает, что именно испытывает Со, и может лишь догадываться, надеясь, что это не просто его больная фантазия и чувства играют с ним злую шутку, но и каждое касание хена носит особый смысл — такой же, как это ощущает Енбок.
Взгляд Ли сталкивается с широкой спиной застывшего, словно статуя, Чанбина, и с этого ракурса Феликс ни за что и никогда бы не смог увидеть эмоции Со. А с другой стороны, даже если бы он увидел их, смог бы отбросить собственные чувства, чтобы читать Со беспристрастно и быть хоть капельку уверенным в том, что увидит? Нет. Уверен ли Феликс хотя бы в том, что собирается сделать сейчас? Вдвойне нет, это полное безрассудство.
Но разве может быть хуже?
Феликсу хочется думать, что нет. Он решается сделать шаг первым.
Миг, и рука непроизвольно цепляется за чужую ладонь, переплетая пальцы. Енбок не готов отпускать. Он не хочет отпускать. Он не хочет, чтобы все закончилось так, даже если Ли потом будет жалеть. И Феликс, наверное, конченный эгоист, но все же…
— Хен, поцелуй меня…
Со замирает, чувствуя нежные пальчики на коже тыльной стороны ладони.
Он сжимает руку лишь крепче, и Чанбин не противится, когда маленькая ладонь чуть тянет на себя, почти умоляя остаться. Он еще не потерял надежду.
— Пожалуйста…
Ладонь в руке заметно напрягается, когда тишина, перебиваема лишь мерным плеском воды, опутывает их обоих. Ее не хочется нарушать, и в то же время она прессует, не позволяя вдохнуть полной грудью. Феликса ощутимо мутит от распирающих чувств, он уже почти считает секунды.
Все повторяется снова и снова.
Раз, два, три…
Со резко разворачивается и дергает Ли на себя, заставляя подняться.
Четыре, пять…
Чанбин притягивает его ближе, прижимая к себе промокшее насквозь и замерзшее из-за остывшей в ванне воды тело парня. Феликса мелко знобит, но он никогда бы не смог ответить, из-за чего именно: из-за контраста температур или переизбытка накаленных до предела эмоций и чувств.
Шесть…
Феликс целует первым. Сначала едва касается искусанными губами, совсем нежно и ненавязчиво мнет их и чуть оттягивает каждую, лишь затем позволяя себе углубить поцелуй, не встречая сопротивления со стороны Чанбина. Со все же первое время остается совершенно пассивным, только принимая ласки младшего, но никак не отвечает на них: он ждет действий от Феликса, стараясь понять, в чем именно нуждается младший, чтобы дать ему это. Но всего две или три секунды, и Чанбин отвечает очень чувственно и открыто, проводит языком по губам, чуть отстраняется, ловя затянутый невидимой дымкой чужой взор, и вновь целует так, что у Феликса почти искры из глаз сыплются. Ладони Чанбина скользят по спине, спускаясь от плечей вдоль по позвоночнику и оглаживая изящную талию. Прилипшая мокрая ткань, на удивление, лишь обостряет ощущения Енбока, от чего он глухо мычит в поцелуй, шире приоткрывая рот, и притягивает Со еще ближе, всем телом вжимаясь в широкую грудную клетку. Еще мгновение, и поцелуй становится более развязным. Со скользит языком в чужие приоткрытые губы, тут же получая легкий полуукус в кончик языка, который Енбок почти сразу зализывает, вовлекая в какой-то совершенно безумный танец.
Чанбина ведет от Феликса, от его действий, мимолетного присутствия, мягких касаний или горячих поцелуев. Со чувствует себя до смерти зависимым от младшего, совсем как какой-нибудь пациент в реанимации от кислородной маски или наркоман в период ужаснейшей ломки. Сколько еще он выдержит душить в себе эти неозвученные чувства? Насколько его хватит? Чанбин не знает.
А Феликс все блуждает ладонями по рельефным мышцам, скользит подушечками вдоль шеи, пробегается по ребрам, рисует на теле какие-то абсолютно немыслимые узоры, жмется так близко, что Чанбин сквозь промокшую ткань одежды ощущает жар чужого тепла. И целует, целует, целует, да так горячо и чувственно, что живот скручивает в сладкой истоме, а перед глазами танцует сжатая до крохотных размеров вселенная из чужих горящих веснушек. Феликс отрывается от губ Со лишь на мгновенье, смотрит на старшего взглядом совсем затуманенным, пьянящим из-под налипшей челки на раскрасневшемся лице, с волос крупными каплями стекает вода, контрастно охлаждая разгоряченную чанбинову кожу, которую хочется сорвать вместе с одеждой. Бину натурально плохо, он себя не контролирует.
— Феликс, я не…
Тяжелое дыхание Со опаляет ложбинку между ключиц Ли, который совсем чуть-чуть возвышается над Чанбином из-за расположения и высоты ванной. Феликс неосознанно откидывает голову назад, давая Чанбину более свободный доступ к шее, а когда губы старшего еле ощутимо касаются кадыка, почти что стонет, сильно закусив губу, и выгибается. В глазах рябит от впечатлений и того, насколько правильным Ли ощущает каждое прикосновение; хочется еще, хочется ближе, интимнее, и Феликс неосознанно запускает пальцы в чужие волосы, прижимая Со к себе уже настолько, что невозможно вдохнуть грудью.
Но полустон Енбока на мгновение приводит Со в чувства: что же они, черт возьми, опять творят? Чанбин со свистом втягивает носом воздух, тут же жалея о содеянном. Слишком близко. Нежный аромат Феликса заполняет старшего до краев, изнутри пропитывает каждую клеточку организма, подобно сильнодействующему морфию, что все происходящие начинает казаться немыслимым сном, совершеннейшим сюром. Со практически сходит с ума. Все это для него слишком. Феликса для него слишком.
— …Помолчи, хен, прошу. Останься со мной… в этот раз…
Слишком мало и слишком много сразу.
А точка невозврата давно уже пройдена.
Чанбин ведет носом по шее, еле касаясь губами, оставляет бесчисленные поцелуи-бабочки, которые горят на коже ощутимыми метками, пуская по телу океан зудящих мурашек. Со спускается к выпирающим ключицам, колко прикусывает кожу на левой, легко всасывая губами место укуса, и тут же зализывает мокрой дорожкой. Феликс вкусный, но теперь останется заметный засос.
Енбок кусает губу от таких действий старшего, отстраняясь лишь на долю секунды, потому что стоять в такой позе оказывается совершенно неудобно. Чанбин ловит его затуманенный, блуждающий взгляд, правильно истолковывая действия, и не медля больше ни секунды, переступает бортик джакузи, прижимая Ли к плиточной стене. Тот сразу обхватывает ногами торс старшего, чуть толкаясь вперед бедрами, и Со ощущает чужой стояк, впрочем, Чанбин уверен, Феликс ощущает сейчас то же самое.
— Хен…
— М-м?
Но Феликс на неопределенное «м-м» отвечать не собирается, лишь заглядывает Бину в глаза с искрящейся нежностью и желанием, пару раз совсем неловко и по-кошачьи трется собственным носом о чанбинов, затем ведя еле ощутимую дорожку к уху, пока проворные пальчики пробегаются по спине, пересчитывая позвонки. И вдруг кусает. Губами поддевает мочку уха старшего, чуть играется ей между остреньких зубов и посасывает, затем проходясь языком по задетому месту. Чанбин томно выдыхает, так и замирая от ощущений каменным изваянием (он бы и не подумал никогда, что мочка уха для него может быть настолько чувствительным местом). А Ли, полностью довольный оказанным эффектом, лишь подливает масла в огонь, начиная ерзать на поясе у Со и притираясь пахом об ощутимые кубики пресса.
Вашу ж мать…
И вот тут все, шутки кончились: самообладание Со исчезает окончательно, махая прощальным белым платочком с борта уплывающего лайнера. Чанбин подхватывает Ли под ягодицы, почти рывком усаживая на край джакузи и стягивает с него промокшую насквозь блузку. Феликс сдавленно охает от неожиданности, когда Со словно оголодавший волк впивается губами в податливое тело, прикусывая и посасывая нежную кожу, всюду оставляя маленькие наливающиеся кровью отметины, подобно ласковым лепесткам пламени. Впрочем, Феликс готов бы бесконечность сгорать дотла, если испепелять его будет Чанбин.
Но Со на мгновение отстраняется в попытке отдышаться, и тут же находит глазами недовольный взгляд Феликса, который разочарованно мычит, требуя от старшего продолжения. Чанбин выжидает еще пару секунд, за которые Енбоку, кажется, становится чересчур скучно, потому что маленькая ладошка незаметно для Со находит его член и ощутимо сжимает через штаны. Старший заламывает брови от ощущений и беспорядочно ловит ртом воздух подобно рыбе, выброшенной на сушу — не ожидал. Феликс едва хищно улыбается, еще чуть-чуть сжимая и ослабляя хватку на возбужденном органе, реакция Бина его более чем удовлетворила.
Впрочем, Чанбина эта безнаказанность наоборот совершенно не устраивает, и он почти рывком припадает к груди Енбока, обхватывая губами сосок. Феликс слабо ойкает и выпускает из рук чанбинову возбужденную плоть. Со тут же отстраняется, и не разрывая зрительного контакта с Ли, припадает снова, языком проходится по чувствительному месту, чуть прикусывает и оттягивает, с удовольствием посасывая и сладко причмокивая.
От действий Со Феликс стонет совсем несдержанно, протяжно, вплетается пальчиками в чужие волосы и тянет старшего ближе, заставляя Чанбина снова и снова вдыхать только свой запах. Старший почти с ума сходит из-за такой близости и стонов Енбока; Бин уверен: их бы непременно услышали даже в зале, плотно заполненном молодежью и громкой музыкой, будь стены в этой квартире хоть чуточку потоньше. Впрочем, обоим в любом случае было бы плевать на чужое присутствие (спасибо всем Богам, Чанбин закрыл дверь на защелку).
Чанбин проделывает тоже самое со вторым соском, хрипловатые стоны Енбока кажутся ему подобием симфонии, которую старший готов слушать вечность. Он успевает оставить еще несколько отметин на бледной коже, прежде чем маленькие ладошки тянут Чанбина на себя, заставляя поравняться с Ли, который вовлекает его в очередной отчаянный поцелуй, заставляющий губы Со ощутимо пылать и изнывать от ласк.
Целоваться с Феликсом по-настоящему неописуемо, и старший практически отключается от реальности, отдаваясь во власть чужих губ. А потому Со совершенно упускает из виду миг, когда Феликс проворно меняет их позу и теперь прижимает Чанбина собственным разгоряченным телом к противоположной стенке джакузи, удобно разместившись у старшего на коленях и выцеловывая одному ему понятный узор на чужой шее. Чанбин скользит ладонями по оголенной спине и бокам младшего, едва ощутимыми касаниями спускаясь по бедрам ниже, и сильно сжимает упругие ягодицы. Феликс хрипло выдыхает куда-то в шею, и старший отчетливо чувствует его сбившееся дыхание. Без зазрения совести Чанбин проделывает так еще раз, наслаждаясь тем, как легко ему оказывается завести Феликса. Ли мгновенно отстраняется, смотря на Со ни то обиженным, ни то смущенным взглядом, и выглядит настолько мило и комично одновременно, что Чанбину не удается сдержать улыбку и легкий смешок.
И тут уж Енбок по-особенному недовольно сползает с бедер Со, выдергивая крышку из ванны, и включает горячий душ, затем вовсе выбираясь из джакузи. Чанбин смотрит на Феликса теперь озадаченно и даже как-то взволнованно — не таких действий он ожидал.
Неужели правда обиделся? Ему не понравилось?
Мысли мечутся в голове, подобно танцующим языкам пламени, беспощадно сжигающим все на своем пути, включая самообладание и здравомыслие Со, пугают его напором и содержанием, и терпения Чанбина хватает ровно на несколько коротких секунд, после которых он уже готов сорваться вслед за Феликсом и извиняться бесчисленное множество раз: Со, честно, мог бы выдержать все, даже грубость или холодность Ли, но только не его слезы. От слез всегда солнечного и светлого Енбока на душе противно скреблись целые стаи кошек, и Чанбин был готов поубивать каждого, из-за кого Феликс когда-либо плакал. И сам Со в этом случае не исключение.
Но стоит только Чанбину подумать об этом, готовому вот-вот сорваться за Феликсом, как стройное тело вновь почти падает Со на колени, удобно устраивая ноги по обе стороны от старшего и принципиально поерзав задницей в области паха. Чанбин неожиданно для себя подмечает, что в штанах ему вообще-то уже давно тесно.
— Ты куда это собрался, Со Чанбин?
Томный выдох опаляет кожу возле уха, и Феликс немного отстраняется, заглядывая старшему в глаза и сверкая игривыми искорками в собственных.
— Ты разве не обиделся?
От слов Бина глаза Ли заметно округляются и теперь уже он смотрит на Чанбина по меньшей мере недоумевающе:
— Обиделся? На что я должен был обидеться?
Со ловит себя на мысли, что сейчас Енбок держится совсем как тогда, до той злополучной ссоры. Словно бы между ними не было преграды из бездонной пропасти длиною в месяцы отсутствия общения и бескрайнего океана из недопониманий и невысказанных слов. Чанбину кажется, у него дежавю, и он бы, честно, все отдал за возможность задержаться в этом ощущении подольше: ему до боли не хватает Феликса рядом.
— На то… что я сжал твои ягодицы? Не понравилось? Или… — звучит скорее как вопрос, нежели утверждение, потому что Чанбин на самом деле и сам сомневался, на что мог обидеться Феликс, но почему-то ужасно боялся сделать что-то, что было бы для Ли неприятным; а потому заканчивает уже заметно поникшим голосом: — …Ты после поднялся и ушел.
Ли от эмоций почти что разрывает, он заходится в диком хохоте, всем весом заваливаясь на Чанбина, и утыкается лбом в чужое плечо. Его тело мелко сотрясается от смеха, а неровные выдохи щекочут кожу Со. На самом деле жутко приятно, Чанбин не прочь бы посидеть так подольше.
И все же отсмеявшись, Енбок выпрямляется, попутно стирая слезы из уголков искрящихся глаз, откуда лучиками закатного солнца расходятся морщинки. Невыносимо красивый. Он снова бросает на Чанбина озорной взгляд и картинно машет перед носом баночкой с лубрикантом. У Со заметно округляются глаза.
Так вот почему… Маленький проказник!
— Но откуда ты..?
— Секрет фирмы, — бессовестно перебивая Со, лукаво заявляет Феликс и вчитывается в инструкцию, затем отставляя баночку на край ванны. — Ты пробовал раньше силиконовые смазки? Аллергии не было?
— Один раз? — Чанбин серьезно задумывается, пытаясь откопать в памяти тот самый момент. — И нет, аллергии вроде бы не было.
— Вот и замечательно. Но сначала…
Феликс предвкушающе сверкает глазками и с особым удовольствием стягивает с Со так надоевшую ему футболку, чему старший, к слову, абсолютно не сопротивляется, потому что ручки Ли хотелось почувствовать на своей коже. И — о Бог мой! — как же Енбоку нравится тело старшего, он практически пожирает Со взглядом, подушечками пальцев не без удовольствия скользит по накаченной груди к косым мышцам и ниже.
Хен по-настоящему великолепен.
Но пожирать Чанбина только лишь возбужденным взглядом и легкими прикосновениями Енбока хватает не надолго. Он медлит всего несколько мгновений, прежде чем припасть губами к манящей груди и рельефному прессу. Сначала Ли едва-едва целует смуглую кожу, оставляя приятные покалывающие ощущения в местах невесомых касаний, но тут же широко лижет, наслаждаясь приятным солоноватым привкусом желанного тела. Феликс сеет дорожку из нежных поцелуев сначала к одному соску, потом к другому очень бережно и неспешно, облизывает и посасывает самые чувствительные точки, пуская по телу Со тысячи мурашек и выбивая сдавленные стоны наслаждения. Заботливость и осторожность Ли в действиях будоражат сознание Чанбина, и миг этот хочется навечно запечатлеть в памяти, потому что настолько любимым и ценным Со не чувствовал себя еще никогда.
Енбок спускается влажной дорожкой вдоль напряженного живота, подольше останавливаясь на каждом из выступающих кубиков пресса, и Чанбин совершенно плавится под нежными прикосновениями, даже не замечая, как рука Ли проворно проникает под резинку его боксеров.
— Господи, Феликс… — низко хрипит Чанбин, блаженно закатывая глаза к потолку, когда маленькие пальчики младшего ощутимо сдавливают возбужденный член, а большой палец мягко массирует головку, из которой начинает обильно выделяться предэякулянт.
А Феликс только на миг отрывается от своего увлекательного поцелуйного занятия, чтобы бросить на Со совершенно дурманящий взгляд и изогнуть губы в хитрой полуулыбке. А Чанбин, кажется, просто все, просто до свидания; он готов позорно кончить уже сейчас, только от всего вот этого вот, едва Енбок успел прикоснуться к нему.
Надолго в такой позе Феликса ожидаемо не хватает, поэтому оставив еще несколько влажных поцелуев на напряженном животе Со, он нетерпеливо стягивает с Чанбина бесполезные штаны, отправляя вслед за ними, куда-то за пределы джакузи, и насквозь пропитавшиеся естественной смазкой боксеры. Обильно измазанная в смазке ладонь скользит идеально мягко, и Енбок делает на пробу несколько небыстрых движений, с наслаждением наблюдая за тем, как блаженно Чанбин выгибается в спине, сдавленно выдыхая.
Боже, ну какой же хен красивый в этот момент!
Ли коротко облизывает пересохшие губы, в предвкушении едва ощутимо касаясь напряженного ствола. И у Чанбина, кажется, искры перед глазами пляшут от осознания происходящего, когда Енбок неторопливо проходится языком вдоль всей длины, слизывая смазку, задевает самым кончиком край чувствительной уздечки и на пробу втягивает в себя головку, почти восторженно играясь с ней языком во рту и аппетитно причмокивая.
Пиздец.
От такого Феликса у Чанбина теряется дар речи. И как только этому солнечному ребенку так долго удавалось прятать свою пошлую сторону?
А Енбок тем временем не медлит: еще пару раз лижет ствол до основания, а затем расслабляет горло и вбирает плоть в рот, звучно засасывая, столько, сколько может. И несмотря на то, что Феликс не способен вобрать целиком, Со ведет от того, с каким желанием и возбуждением Феликс совершает каждое действие. А когда Ли наконец устраивается поудобнее, одной рукой оперевшись о бедро Со, а другой — помогая себе у основания, Чанбин хрипло стонет, устало откидывая голову на бортик ванны и поджимая пальцы на ногах: он ловит себя на внезапной мысли, что Феликс крайне умелый любовник и минет делает просто бесподобно. Со совершенно неосознанно запускает пальцы в блондинистые волосы, притягивая Феликса как можно ближе, заставляя вбирать в себя как можно больше, и уже едва ли сдерживается, чтобы не начать двигать бедрами на встречу Ли. Енбок же состояние старшего чувствует прекрасно и почти мгновенно отстраняется, звучно выпуская орган изо рта и сладко, совсем так по-кошачьи облизываясь. Со облизывает губы вслед за Феликсом, потому что от одного только вида этой картины во рту сильно пересыхает.
— Ты ведь помнишь, как использовать смазку?
Томный шепот в области паха, и Енбок припадает губами к разгоряченной коже на внутренней стороне бедра, сначала мягко, едва касаясь, потом колко цепляет зубами и чуть посасывает, причмокивая. Он отстраняется совсем немного — так, что Чанбин по прежнему ощущает обжигающее дыхание на своем бедре, — приподнимает голову, картинно проходясь языком по измученно месту, и ловит взгляд хена собственным, совсем затуманенным и пьянящим, но сверкающим искорками озорства. Феликс слишком очевидно наслаждается своей маленькой игрой.
А Чанбину, если честно, натурально плохо. Скажи ему кто-нибудь, что однажды Ли будет смотреть на него так, кажется, из последних сил держась и одергивая себя, чтобы не вынудить Со кончить ему в рот, Бин бы непременно стукнул этому человеку по темечку, — да чем потяжелее! — за слишком богатое воображение и переизбыток пошлости. Вот только реальность оказалась куда красочнее любых фантазий. Потому что такой Феликс ни то, что открыто соблазняет, он издевается над выдержкой Чанбина всеми возможными способами и совершенно очевидно вынуждает его самого перейти к активным действиям.
И Бин, в общем-то, не противится, наоборот, принимает эту игру с неким мазохистским удовольствием.
— Доиграешься, — ехидно шипит Чанбин, перехватывая до одури хитрый и самодовольный взгляд Феликса.
Почти дрожащими от нетерпения пальцами Бин цепляет подбородок Ли и тянет на себя, нежными поцелуями мажет по скулам пересохшими губами в сбившемся дыхании и влажно лижет раковину чужого ушка, отчего Ли забавно морщится, чуть посмеиваясь от щекотки. Ладони бесцеремонно блуждают по спине и торсу, мягкими прикосновениями спускаются к застежке джинс, и Чанбину кажется, Енбок вздыхает почти облегченно, когда последний, ужасно мешающийся элемент одежды наконец перестает давить на возбуждение. Внутри у Бина все скручивается тугим узлом, а член, так и не получивший желанной разрядки, ощутимо изнывает от желания, когда Феликс, словно оголодавший вампир, в очередной раз опьяненно впивается в чувствительную кожу на чужой груди и совершенно бесстыдно трется оголенными ягодицами о чанбинов пах.
Кажется, Чанбин все. Проиграл.
По ощущениям для обоих секунды с этого момента превращаются в вечность: Феликсу хочется выть от бессилия, что противные лубриканты необходимо сначала согреть в ладонях, а Чанбин с трудом одергивает себя, чтобы не поторопиться в действиях — Енбоку будет по меньшей мере не очень-то и приятно, если смазка окажется недостаточно теплой. И все же как только Чанбин решает, что достаточно, Феликс времени зря не теряет и уже давно стоит опершись о стенку руками и податливо подставляет зад, совсем так игриво проходится языком по пересохшим губам, нетерпеливо протягивая «хочешь меня, хен?», пока щеки предательски алеют смущенным румянцем, потому что по правде Енбок сам от себя не ожидал такого напора.
А у Со, кажется, вовсе пропадает дар речи. Он в буквальном смысле забывает, как связывать звуки в слова, мямлит что-то совершенно невнятное, словно девственница, попавшая в цепкие лапы опытного обольстителя. И Феликс, честно, даже пугается, что слишком переборщил. Вот только Чанбин вовсе не девственник, а Феликс в жизни своей спал с кем-то всего несколько раз и все эти разы, разумеется, были с хеном (о чем Со, конечно, знать не обязательно), но только разум в норму Чанбину привести получается совсем не сразу, потому что все, что вертится в голове безусловно совсем обезумевшего старшего — Енбок действительно по-настоящему невероятно прекрасен в этот момент. Вернее, особенно в этот момент.
— Хен… Все в порядке? Прости, я, кажется, перестарался… Я вовсе не хотел, чтобы ты чувствовал себя неловко.
Феликс меняется в лице почти мгновенно. От былого ехидства и соблазнительности не остается и следа, а взгляд сменяется совсем обеспокоенным. Чанбину хочется ударить себя за то, что заставил Ли волноваться, но вместо этого остатков сознания хватает только бесцеремонно сгрести находящегося в смятении младшего в охапку, уткнувшись раскрасневшимся лицом ему в шею, и промямлить совершенно нечеткое и криво сформулированное:
— Я… Ты… Ты очень красивый.
На большее совсем раскисший разум Чанбина уже, очевидно, не способен, но Феликс понимает посыл и прыскает со смеху с нелепости ситуации, потому что надумать себе успел уже совершенно другое и далеко не радужное. И атмосфера вообще-то не то, чтобы располагает для смеха, когда чужое возбуждение упирается в твое собственное, а чувствительную кожу щекочет неровным дыханием предмета твоего обожания, пока сам ты в буквальном смысле находишься во власти чужих рук.
Вот только Енбок успешно об этом забывает, потому что за месяцы без старшего он и правда уже успел отвыкнуть от ощущения, насколько комфортно для него простое присутствие Чанбина. Феликс бережно хранит в памяти каждый миг, проведенный вместе, и будь у него возможность, без колебаний бы вернулся в тот день, когда обидел Со своими словами. Ему хотелось побить самого себя за то, что Феликс сделал; побить и пнуть под зад извиняться и вымаливать прощение за все обиды, действия, неосторожные слова, потому что сейчас Феликс отчетливее всего понимает: он не может без хена.
За эти месяцы все для Енбока успело стать бессмысленным и серым, он больше не видел границ тому, что творит с собой и своей жизнью, да и стало как-то плевать, что будет с ним дальше. Без хена все стало пустым, и Феликс правда думал, что больше всего боится вернуться на несколько лет назад, до того, как Чанбин стал его смыслом и совестью, желанием жить и личным солнцем, что заставляло просыпаться по утрам и сверкать глазками-полумесяцами каждый раз, когда Со просто находился рядом. Но Ли так ошибся, страшнее всего оказалось потерять ту тонкую связь, что установилась между ними за время общения и доверия; так совершенно по-детски Феликсу хотелось, чтобы Чанбин всегда был рядом, но Енбок осознал это слишком поздно.
И оттого все происходящие сейчас кажется Феликсу не то, что сном, но игрой измученного воображения. Потому что не может Чанбин так целовать его и обнимать, нежно касаться, словно Енбок самое хрупкое и дорогое, что Со когда-либо имел, самое ценное и неповторимое, потому что Феликс успел причинить ему столько боли, что такое не прощают. Но нет, после каждой ошибки Ли открывает глаза в страхе не увидеть хена рядом, но каждый раз он здесь. И смеяться Феликсу действительно хочется, но вовсе не потому что смешно, хочется смеяться истерически, над собой, своей глупостью, тормознутостью и неопытностью в любви, над собственным поведением детсадовского ребенка, потому что взрослый человек не станет бегать от чувств.
«Если сладко, значит сладко. Если нравится, то нравится. Всегда думай об этом так. Чувства — это не что-то зазорное, не то, от чего следует бегать. Только когда ты признаешься себе в этом, понять и принять происходящее станет проще. И ты не сделаешь неправильного решения».
Феликсу потребовалось слишком много времени и слишком много неправильных решений.
Но Чанбин все равно тут. И Енбок готов бы отдать ему вселенную, но так глупо, что предложить может лишь себя.
Истерический смех превращается в слезы, и обескураженный Со может только крепче обнять младшего и успокаивающе шептать что-то на ушко. Хочется погладить по голове, спине, прижать так крепко-крепко и никогда не отпускать, не позволить даже ветерку нехорошо подуть в сторону его солнца, пусть даже Феликс не ценит Чанбина настолько же. Руки так некстати оказываются в лубриканте, и Бину в голову не приходит ничего лучше, кроме как жутко извернувшись кое-как дотянуться коротким поцелуем до ушка Енбока. Младший от неожиданности замирает на пару секунд и сразу успокаивается, сбивчиво выдыхая Бину куда-то в плечо.
— Чанбин-хен… Прости, но я больше никогда не отпущу тебя.
Ли произносит так тихо, что Чанбин не успевает даже разобрать, не то что осмыслить сказанное, но уже через мгновение его губы вновь оказываются во власти феликсовых. Енбок целует сначала совсем нежно, но настойчиво, потом более развязно и уверенно, совершенно не давая Со опомниться. Возбуждение накатывает новой волной, когда Феликс ладонями скользит по груди, ноготками цепляя чувствительные сосочки, и по челюсти мажет влажными поцелуями.
Бин этому напору не противится, наоборот, перехватывает инициативу в свои руки, проворно проскальзывая пальцами между ягодиц Енбока и мягко обводя задний проход. Феликс негромко стонет от таких действий и жмется ближе к Со, целуя в уголок губ совсем так нежно и ненавязчиво, что Чанбин вполне законно принимает это за разрешение. Он вводит палец на одну фалангу, не встречая особого сопротивления, а Ли только влажно скользит губами к ложбинке между ключиц и чуть поддается бедрами назад, как бы давая понять «все хорошо, можешь добавить еще». И Чанбин послушно вводит на фалангу второй палец, пока не решаясь зайти дальше и аккуратно разрабатывая проход. Феликс сначала чуть морщится и кусает Со за ключицу, отчего Бин боится, что переборщил.
— Все хорошо? Не больно?
И из уст Чанбина это звучит настолько обеспокоено и почти отчаянно, что Феликс торопиться успокоить хена, невнятно мыча куда-то в шею смазанное «все хорошо, не волнуйся» и вновь поддается задом навстречу чужим пальцам. От такого неосторожного движения со стороны Енбока пальцы проникают сразу на всю длину, и Бин волнуется только пуще прежнего, когда лицо младшего недвусмысленно искажается. Старший старается максимально не шевелить пальцами внутри, бережно сцеловывая каждую негативную эмоцию с чужого лица, и под любовными прикосновениями Феликс плавится почти мгновенно, совершенно не замечая, как боль заметно отступает, а затем и вовсе проходит, уступая место приятному ощущению наполненности. Ли дает очередное добро. Бин сначала мягко начинает двигать пальцами в младшем, впрочем, обильно измазанные в смазке, Енбоку они не доставляют уже никакого дискомфорта, а тело его мелко подрагивает в нетерпении. И уже буквально через пару толчков Феликс начинает сам активно насаживаться на пальцы, глухо постанывая старшему в плечо. И один только вид такого Феликса — совершенно доверчивого и раскрасневшигося от смущения, заглушающего беспорядочные стоны в чанбиновом плече — возбуждает и дразнит Со настолько, что он без зазрения совести вводит третий палец, желая услышать Енбока во весь голос. И Феликс действительно стонет несдержанно, когда Со наконец пару раз попадает по простате, впрочем, младший тут же почти до крови закусывает губу, бросая на Чанбина ни то обиженный, не то жаждущий взгляд. Бин предпочитает не гадать, а просто нагло вытаскивает пальцы из чужой задницы, на что Феликс очень недовольно мычит и зло сверкает глазами.
Чанбина такая реакция забавляет, но в ответ на нее он лишь наклоняется совсем близко к ушку Феликса и до одури так томно произносит, параллельно вводя пальцы обратно и толчками попадая аккурат по простате:
— Постони для меня, солнце.
И вот тут все, у Феликса окончательно сносит крышу. Он стонет громко, уже совершенно не пытаясь заглушать себя. Но и в долгу у Чанбина не остается, неожиданно хлестко отстраняя от себя его руку и в мгновение прижимая ошарашенного старшего к стенке. Член стоит колом, когда взгляд Феликса стреляется искрами похоти и озорства, а сам он не позволяет Чанбину ничего другого, кроме как подхватить себя под ягодицы, удобно обвиваясь бедрами вокруг чужого торса. Не проходит и секунду, как слух Со опаляет горячим дыханием с явными нотками неприкрытого распутства:
— Хочешь, чтобы я постонал, хен? Ну так заставь меня стонать так, чтобы я не мог заткнуться.
И это ну просто пиздец!
Чанбина ужасно ведет от осознания, что — вашу ж мать! — Енбоку нравятся грязные разговоры. От этих мыслей Со становится настолько же плохо, насколько пиздецки хорошо. Но еще хуже от щедро подброшенных издевательским воображением кадров, где Феликс изящно извивается на нем, своими низкими стонам перебивая хлесткие шлепки двух тел.
Впрочем, Феликс, кажется, нафантазировал не меньше. Почти утробно зарычав и чуть ли ни до боли кусая чанбиново плечо, он рукой со спины находит член старшего и аккуратно насаживается, выдыхая совсем как-то восторженно и облегченно, когда наконец полностью оказывается на нем. Ли закусывает губу, блаженно закидывая голову назад, а у Чанбина перехватывает дыхание, потому что такой младший — поистине искусство. Со не отказывает себе в желании закончить эту картину, покрепче подхватывая Енбока под бедра и помогая ему двигаться на члене.
Феликс сначала лишь приглушенно охает, но по мере нарастания темпа, начинает в голос стонать каждый раз, когда Чанбин ритмично входит в него и выходит. Ли ладонями до боли сжимает чужие плечи, изгибаясь в спине едва ли не до хруста, и Бину в этот момент до дикости хочется раз и навсегда заткнуть их физрука, хорошенько так ему вмазав ему за то, что тот заставил Феликса пересдавать этот дурацкий незачет потому, что Ли «недостаточно гибкий». Впрочем, Чанбину до безумия льстит, что такого Феликса сейчас видит лишь он: все стоны, прикосновения и томные выдохи, поцелуи, игривые взгляды, грязные фразы, и даже слезы — все в этот момент адресовано и принадлежит лишь ему.
И да, Чанбин абсолютно точно однозначно безнадежный собственник. Он несчастный бесповоротно влюбленный и безвозвратно потерянный в другом человеке, и даже если все разрушится после, хотя бы этот миг он хочет считать своим. Потому что именно сейчас Енбок отдается без остатка и именно ему, потому что Феликс умолял остаться именно его. И Чанбин дорожит этими короткими моментами, как самым ценным, что у него есть; он отдал бы все, что имеет, за возможность просто быть рядом.
Все происходящее сейчас Бин не способен переварить или осмыслить; он только ловит каждый миг: каждый краткий вздох или громкий стон, каждое касание, хлесткий шлепок кожи о кожу, звук льющегося где-то на фоне душа, и жадно впитывает в себя все подобно губке. Потому что весь этот дикий спектр совершенно дисгармоничных звуков Чанбину слышится самой мелодичной музыкой.
Они существуют в этот миг, словно одурманенные. Бесконечно много целуются, кусаются, сдавливают друг друга в объятьях и жмутся ближе, будто на самом деле пытаются срастись в одно целое, пока оргазм наконец не настигает их. Феликс кончает первым, помогая себе рукой: он мелко содрогается от охватившего все тело удовольствия и пачкает спермой животы, плотно сжимаясь на члене. Со почти хрипит от неожиданной узости внутри и лишь ускоряет темп, пока Феликс извивается в его руках, подобно нагретому пластилину, из которого лепи, что хочешь, потому что для Енбока толчки в сжавшемся колечке мышц ощущаются с болезненным наслаждением, и он соврет, если скажет, что не почувствовал новую волну приближающегося оргазма.
Чанбин кончает едва успев выйти из Феликса, и помогает ему снова довести себя до пика. После же, Ли вовсе обессиленно обмякает в его руках, пока Со из последних сил аккуратно старается спуститься по стенке в ванну и не уронить себя и Феликса (впрочем, себя уронить Бину было бы совсем не жалко, но вот младшего — да ни в жизнь!). Он бережно усаживает Енбока на собственные бедра, им обоим потребуется еще много времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. Все, на что хватает Чанбина в этот момент — легко приобнять Енбока за талию, несильно прижимая к себе. Так невероятно Чанбин давно себя не чувствовал.
— Хен, почему у нас всегда так?
Простой вопрос, но он вдребезги разбивает все радужное, сказочное и хорошее, что Чанбин успел себе придумать. Реальность жестока.
От усталости Енбок произносит фразу совсем на грани слышимости, вот только Бин, к счастью (или скорее, к сожалению, потому что этого разговора Со боялся больше всего) все равно слышит. Старший перебирает мокрые пряди Феликса совсем несмело, больше, чтобы отвлечься и не думать о плохом. Он прекрасно понимает, что имеет ввиду Ли, спрашивая так, но у него тоже нет ответа. В который раз это у них? В третий? Или..? Чанбин не уверен, сколько раз они с Енбоком уже переспали, но каждый раз Со винил себя; каждый раз он ловил мимолетное счастье от близости, но каждый раз после чувствовал себя разбитым и брошенным. Потому что Феликс значит для него гораздо больше, чем Со для Ли, потому что Чанбин готов оберегать его до конца и позволять младшему даже самые безумные и ранящие его вещи, потому что только так Чанбин может быть рядом и чувствовать тепло его присутствия, потому что Чанбин любит.
По крайней мере так было раньше.
Вот только сегодня Чанбин чувствовал и ощущал все совсем иначе. Феликс казался совершенно иным: более открытым и искренним, нежным и совсем бережным, словно бы Со был хрупким цветком, который рассыплется лепестками от малейшего касания, и этот слабый бутон Феликс всеми силами старался уберечь. Бин правда мог сказать, что сегодня чувствовал себя любимым..? Или.?
Нет, на самом деле Чанбин не уверен. Может это просто его воображение в очередной раз совершенно по-жестокому и беспощадно поиздевалось над чувствами. Рядом с Енбоком Со всегда становился мазохистом.
— Я не знаю, — Бин старается признаться как можно честнее и просто надеется, что Феликс не заметит его неуверенности, потому что честно врать — навык, которым Чанбин никогда не обладал; он просто в принципе врать не умеет. И осознание этого давит на Со лишь сильнее.
Тишина густая опутывает их плотным коконом на несколько мгновений, оставляя наедине со своими мыслями и клокочущим в груди сердцем. Мокрая кожа остывает на воздухе слишком быстро, отчего Феликс вновь начинает мелко подрагивать и жаться ближе к Чанбину. И Со мог бы почувствовать новую волну возбуждения, вот только ситуация совершенно не такая, поэтому старший лишь ногой переключает душ на кран горячей воды и затыкает крышкой слив: Енбока нужно согреть.
— Врешь.
— М?
— Ты врешь, что не знаешь, — терпеливо повторяет Феликс, заглядывая в глаза старшего чересчур пытливо и даже с каким-то особым неодобрением.
Под этим взглядом Чанбин вздрагивает, неосознанно крепче сжимая руку на чужой талии: наивно было надеяться обвести его, Феликс слишком проницательный. Со гулко выдыхает через нос, промаргиваясь пару раз от рвущихся наружу эмоций, которым он, конечно же, не даст выход. Но впрочем, отрицать очевидное смысла уже нет:
— Может и вру.
— Хен, сколько еще это будет продолжаться? Я устал, — и Чанбину, честно, страшно слушать дальше; возможно ли, что сегодня они видятся в последний раз? Чанбин не хочет так думать. Не хочет, но как назло думает, а грудную клетку противно сдавливает от напряжения. Но рано или поздно этот разговор случился бы все равно, этого следовало ожидать, — …я хочу нормальных отношений, а не так. Ты правда совершенно ничего не испытываешь ко мне? Или ты все же солгал в тот раз? Потому что я не верю. Иначе бы ты не оставался со мной все это время и не относился бы так бережно и трепетно, несмотря на все, что я натворил.
Чанбин сглатывает и болезненно зажмуривается в страхе открывать глаза. Сон? Нет, не сон… Феликс все еще полулежит на нем, укоризненно вглядываясь в чанбиново лицо в попытке найти ответ. Показалось?
— Ты… Что ты сейчас сказал?
— Значит, ты все-таки соврал…
Феликс произносит одними губами, совсем на грани слышимости, но Чанбин отлично все и по губам читает: Ли он способен понять с полуслова.
Со прекрасно помнит, что когда-то у них уже состоялся похожий разговор, и старший действительно соврал о своих чувствах. Но тогда так совершенно точно было лучше для них обоих, Чанбин более чем уверен: тогдамладший не испытывал к нему ничего кроме дружеской симпатии, и признание могло лишь испортить их только наладившуюся с таким трудом дружбу. С тех пор прошло уже почти полтора года, и за это время успело произойти многое, от близкой дружбы или случайного первого секса вплоть до практически полного разрыва их взаимоотношений. Именно поэтому разум Со сейчас совершенно затуманился от шока: он не верит себе, не верит реальности, не поверил бы никому, кто мог такое сказать… как не верил и Феликсу, который совершенно точно произнес фразу всего пару секунд назад. Но Чанбину необходимо было услышать слова Ли еще раз. От самого Феликса.
Енбок не глупый, он прекрасно понимает, почему его хен не верит. Собственно, Ли сам в этом виноват. Наверное, если бы Чанбин тогда и правда ответил «нравишься», сейчас Бин не обнимал бы абсолютно голого Феликса, сидя в чьей-то дорогущей джакузи, и никогда не услышал бы его измученное признание, потому что Чанбин прав: тогда младший бы просто сбежал. Он и сам не знает, в какой момент зародились в нем эти чувства: может полгода назад, когда они впервые переспали по пьяни и затем замяли эту тему, а Чанбин вовсе зарекся пить; может, когда Джисон вытащил их на «двойное свидание», попросив притвориться парочкой, потому что его краш Минхо пообещал, что сходит с ним на свидание, только когда «ты найдешь пару идиотов, готовых потащиться с нами, иначе один я тебя не вывезу»; может, когда Со предотвратил отчисление Феликса, из-за чего самому Чанбину тогда пришлось взять полгода академа; а может вовсе еще в первую встречу, когда старший буквально вытащил Феликса с того света.
Но Енбок уверен в одном: осознал свои чувства он лишь пару месяцев назад, в тот вечер, когда Чанбин пообещал, что больше никогда не будет лезть в его дела, если Ли хочет разобраться со всем сам. Вот только Феликс в тот вечер так же соврал, потому что никаких дел у него не было и единственной причиной всему был сам Чанбин и так неожиданно накатившее на Ли осознание собственных чувств, принять которые оказалось гораздо сложнее. И Феликс действительно винит себя сейчас, что все это время держал Чанбина рядом так. Теперь он понимает, насколько больно Со должно быть было, наверное, поэтому он в какой-то степени даже не надеется на положительный ответ, но все же хочет оставить окончательное решение за старшим; сам Енбок уже достаточно дров наломал.
— Я хочу нормальных отношений, хен. Отношений с тобой, — Феликс тянется ладонью к лицу Со, поворачивая его голову так, чтобы заставить смотреть в свои глаза, в которых Чанбин в очередной раз видит лишь бескрайний океан из нежности и танцующих на водной глади звезд, вот только, кажется, ощущается все это уже совершенно иначе: — Ты мне нравишься, Чанбин-хен.
Енбок на мгновение подтягивается чуть выше, оставляя легкий поцелуй сначала на подбородке Чанбина, а затем еще один в самом уголке распухших от поцелуев губ. И Чанбин не медлит. Струйка воды из крана глушит образовавшуюся тишину, пока Со притягивает Феликса ближе, почти сразу вовлекая в очередной самозабвенный поцелуй, но тоже ощущающийся теперь совершенно иначе, полный бережной любви, невысказанных чувств и накопившихся эмоций, полный сожалений об утраченном времени и доставленной боли, полный надежд на их собственный счастливый финал. Потому что Чанбин слишком долго ждал, чтобы услышать эти слова, и потому что Феликс слишком давно хотел произнести их. Они имеют слишком особенный смысл для обоих.
И все же…
— Феликс…
— М?
— Что ты планировал делать с мокрой одеждой, после того как решил искупаться прямо в ней в джакузи в чужой квартире? — Со отрывается от сладостных губ, произнося уже на выдохе и куда совсем в ушко младшего, отчего тот забавно морщится.
— А кто сказал, что это чужая квартира? Это квартира Хенджина, — Феликс бросает игривый взгляд на Чанбина, многозначительно передергивая бровями. — Или откуда, ты думал, я знаю, что у владельца тут припрятаны разных видов смазки?
Со таращится на Енбока буквально как баран на новые ворота. Хенджина? Того самого Хенджина, что лучший друг Феликса со школы? То есть Чанбин тут с самого начала волновался о хозяине и их маленькой «проказе», а Феликс все это время знал, что им в общем-то ничего не грозит.
И он молчал?!
— Ну ты и…
Еле выдавливает старший, не зная, как связать водоворот из мыслей в хотя бы на толику разумное предложение. А Енбок только и делает, что подливает масла в огонь, открыто издеваясь и сверкая ехидными искорками в глазах:
— Ну я..?
— Мой, — заключает Со, и Феликс прыскает со смеху.
— Представим, что ты выкрутился.
А Чанбин предпочитает это никак не комментировать, только сгребет Феликса в охапку, усаживая обратно к себе на колени, и вовлекает в очередной чувственный поцелуй. Если это и правда квартира Хвана, то…
— Повторим? — горячо шепчет в поцелуй Со, на что Феликс вполне одбрительно мычит, ближе притягивая Чанбина за шею.
— Вот только давай продолжим уже где-то в другом месте и сначала помоемся, — Ли неохотно отстраняется, выдыхая в самые губы, и оставляет еще один легкий поцелуй в уголке рта, — Неприятный минус силиконовых смазок, что их необходимо смывать. С мылом.
Феликс заключает это, уже разочарованно морщась, он недовольно сползает с бедер Чанбина и поворачивается лицом к крану, переключаю на душ. Опыт вроде интересный, но Ли очень сомневается, что решит повторить его однажды ещё раз из-за такого вот ощутимого по окончанию секса минуса, потому что единственное, чего хочется сейчас Ликсу — это уютно развалиться в объятьях Со, а не вот это вот все.
— Ну зато мы попробовали что-то новое, — Чанбин нежно обнимает младшего со спины, и тот практически тает в таких приятных ощущениях рук старшего на собственной талии. — А времени у нас теперь на все хватит, мой самый замечательный парень Ли Феликс.
Енбок смеется от такого нелепого обращения, игриво виляя задницей и специально задевая член Со. От таких действий младшего Бин снова чувствует, что рискует возбудиться, отчего в мгновенье чуть отстраняется от Феликса и тяжело вздыхает за его спиной. Феликс хмыкает, прекрасно понимая причину.
Ну нет, все же им стоит притормозить, если они вообще планируют сегодня выбраться из ванны.