«Интересно, почему я влюбилась именно в него?»

Урарака сидела на чуть смятой постели, а на ее коленках лежала тетрадка в мягкой пушистой обложке, украшенная всевозможными блестками, на страницах которой красовались разнообразные наклейки, декоративные ленты и распечатанные изображения, иногда — даже полноценные фото из обыкновенных фотобудок и пурикуры*. На небольшом прикроватном столике дымился ароматный чай, заботливо заваренный Яойорозу, потому что: «Сегодня очень холодно в кампусе, а ты бледная, Урарака-чан. Взбодрись.»

Шатенка хихикнула собственным мыслям и прикрыла глаза, погружаясь в бурный поток воспоминаний, возникавших золотисто-алыми всполохами перед глазами.

И вот, их первая встреча в первый школьный день, его усмешка и грубое замечание о том, что ему плевать как всех зовут и какие у кого причуды. Нездоровый интерес к Мидории в первой же тренировке. Тогда Бакуго показался ей странным и даже местами жутковатым. Таким же он ей и казался вплоть до фестиваля, где он стал ее соперником на спарринге. Опасный, но все же осторожный, девушка заметила, что он старался палить так, чтобы оглушить, но не ранить серьезно и не убить. Ее отбрасывало взрывной волной, но огонь не опалял кожу. Густым едким дымом заполнило всю арену, он продирался в легкие и расходился по всему телу легким жжением, застилая глаза мыльной пеленой.

В тренировочном же лагере он продолжил открываться с новых сторон: все такой же грубый, но охотно принимавший участие в различных общих занятиях. А его владение ножом просто восхитило — такое девушка видела только в кулинарных телепередачах. И хоть он и отвечал на ее вопросы резко, но не чувствовалось того напускного хамства, коим он часто закрывался от надоедливых одноклассников.

Похищение и следующие несколько месяцев после него… Урараку не отпускало ощущение того, что его все же травмировал этот опыт, зацепил его самолюбие, из-за чего Кацуки срывался еще чаще, чем раньше. А перед экзаменом на лицензию они впервые столкнулись лицом к лицу в пустом коридоре общежития, и он впервые назвал ее по имени.

— Очако, уже поздно. Вали спать давай. — хмуро буркнул блондин, внимательно глядя на одноклассницу. По непривычно измятой футболке и еще более взлохмаченным, чем обычно, космам, было легко понять, что он буквально несколько минут назад спал.

В тот вечер Уравити действительно не спалось. Видимо, сказалось нервное перенапряжение и съеденные на ночь две упаковки моти, которые девушка нервно хомячила, треща с Тсу о всяческих глупостях.

— Не спится. — коротко и просто ответила шатенка, чуть отведя взгляд от Каччана. Обыкновенно румяные щеки стали пылать багрянцем еще сильнее. А когда одноклассник влажным от нитроглицеринового пота пальцем провел по тыльной стороне ее ладони, Очако аж подпрыгнула.

— Не сдашь — будешь реветь, дуреха. — еще более устало пробормотал парень и пошел в сторону кухни.

Пропустив удар, сердце девушки застучало в безумном галопе. Однако, никаких мыслей о чувствах к нему не было. Был лишь чуть сладкий запах, оставшийся после прикосновения, который оставался с ней до того, как она уснула спокойно и без снов.

Затем была вторая стажировка, спасение Эри, много чего… Но Кацуки больше не проявлял к ней никаких знаков внимания, не разговаривал напрямую. И так до конца второго курса. Какую бы практику они не проходили, Бакуго держался в стороне от одноклассницы и лишь боролся за собственное первенство с Тодороки и Мидорией.

Однако, его нрав постепенно смягчился. Он уже меньше огрызался на всех и в принципе был терпимее в некоторых вопросах (кроме тренировок и геройской работы, конечно же, тут он никому не давал спуску), и Очако чуть ли не чаще всех доставалось от него за попытки проявить минимальную слабость на полигонах или за нездоровый ужин после тяжелого дня.

— Ты будешь жрать это сахарное дерьмо? — Каччан лежал в гостиной в кресле, задрав ноги на подлокотник и читал учебник английского.

— Ну…да. — девушка пожала плечами и села на соседний диван, поставив на журнальный столик блюдо с красивыми паровыми булочками с бобовой пастой анко и тарелку с разноцветными моти.

— Не боишься, что задницу еще сильнее разнесет? — ухмыльнулся Бакуго и испытывающе зыркнул на одноклассницу.

— Тебе-то какое дело до моей задницы… — пробурчала девушка и схватила самую большую булочку с подноса.

Вместо ответа парень лишь взял тарелку и забрал себе половину булок и моти.

Но нет. Влюбилась-то она раньше, намного раньше. Где-то между тренировками и спаррингами, и практиками в различных агентствах. Между школьными фестивалями и классными поездками, и мероприятиями. Совсем незаметно и шаг за шагом он вошел в ее сердце, а после — и сны, в которых он стал главным героем, завоевывая свое место под солнцем медленно и не спеша. Сначала он был всего лишь эпизодическим персонажем без дополнительного яркого костюма и реплик, был чем-то лучшим, чем декорации в театре. Затем он начал говорить. Буквально две-три реплики за сон, не более, после чего он начал выходить на главные роли. Но девушка смогла самой себе признаться в чувствах к нему, когда все сны начали быть только о нем, а после сна она вновь чувствовала тот чуть сладковатый аромат слегка нагретого нитроглицерина.

И вот, наступила осень последнего третьего курса. До выпуска осталось совсем немного, и Уравити лишь тихо молилась на то, что их дороги не разойдутся и она окажется уж если не в одном агентстве с Кацуки, то уж хотя бы в одном городе. Сколько осталось до разлуки? Полгода? И девушка знала, что она за эти полгода не сможет никак ему признаться в чувствах, боясь отказа. Почему-то о какой-то злой реакции с его стороны она даже и не думала — он был хоть и насмешливым, взрывным и своевольным — но за весь второй и начало третьего курса никого не обидел словом, а в один момент даже умудрился одной острой и колкой фразой успокоить и развеселить расстроенную Мину, что было ему абсолютно несвойственно.

После школьных занятий у третьекурсницы-Уравити появилась новая привычка — гулять в близлежащем парке с чашкой обжигающе крепкого черного кофе без сахара, закутавшись в теплый широкий шарф. Сидеть на скамейке у пруда и смотреть на изящество полета птиц и много думать, а иногда и делать в таком формате домашнее задание в одиночестве.

И в один из таких ранних октябрьских дней девушка вышла из уютной кофейни с огромным стаканом кофе на вынос с очаровательным рисунком Юпитера на картоне, как почувствовала, что за ней кто-то идет, но не подала вида, а лишь спокойно и неспешно пошла дальше к парковой скамье, окруженной пышущими золотом и янтарем кленами.

Это ощущение не прошло и когда она села и открыла учебник по математике, отпивая обжигающий дымящийся напиток.

— Кто здесь? — тихо позвала девушка, оглянувшись в пустоту тропинок.

— Я. — послышался хриплый смешок над правым ухом, и Кацуки упал на скамью рядом с одноклассницей. — Щекастая, зачем ты сюда ходишь?

— А почему тебе это интересно? — Лицо девушки залил густой румянец, и она сильнее закуталась в уютный мягкий шарф. — Мне здесь нравится, так тихо. Можно спокойной подумать и отдохнуть от шума. — Уравити посмотрела на искрящуюся сталью водную гладь. — И красиво очень. А ты что здесь делаешь? Следишь за мной?

— А если и да? — широко расплылся в зубастой улыбке блондин и закинул ногу на ногу. — Тебя каждый раз после занятий ищут староста и лягуха, вот мне и стало интересно куда же ты умудряешься так тихо и незаметно свалить практически до самого вечера.

— Разве? — меланхолично протянула Очако и пристально посмотрела на Каччана. — Мне все равно.

Третьекурсник взглядом поймал взгляд девушки и, резко подвинувшись, приобнял ее за плечо, после чего быстро и аккуратно губами коснулся ее щеки, а затем так же быстро отвернул голову в сторону.

— Бакуго? — ахнула шокированная стремительностью действий девушка и пальцами коснулась широкой ладони, покоившейся на ее плече.

— Тц, раздражаешь, Очако. — бледные щеки Каччана коснулся слабый румянец. — Я, может, тоже волнуюсь, а ты пропадаешь.

И в тот же момент на девушку обрушилось осознание того, что весь второй курс он практически заботился о ней теми резкими, словно осенние порывы ветра, фразами, прожигающим и оценивающим ледяным взглядом он искал не изъяны, а…

— Щекастая, посмотри на меня. — совсем близко послышался голос, и школьница вздрогнула, словно от холода.

Да, Уравити все еще не могла сказать когда именно влюбилась в этого несносного Героя. Возможно, она до сих пор не могла признаться в глубине своих чувств, но прекрасно знала, что Бакуго не был тем грубияном и злюкой, каким казался большинству. Она знала, что его губы были мягкими и осторожными, а руки — жестковатыми и сильными. Что глаза могли быть полными заботы после тяжелых тренировок или травм. Что у гнева могло быть тысячи огненных оттенков, как у осенних листьев. И что она, если нужно, отдаст свою жизнь, даже за то октябрьское воспоминание.